Ночь накануне - Лукьяненко Сергей Васильевич (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
— Я буду ждать…
…Юрий Яковлевич допил водку. Бармен, заметив это, предложил:
— Может, еще? За счет заведения.
Гость отрицательно покачал головой.
— Вы откуда сами?
— Из Иерусалима.
— Нет, я в смысле — откуда уехали?
— Отсюда. Из Ленинграда.
— Ну и как? Не жалеете?
Юрий Яковлевич не ответил. Что тут ответить? Чтобы жалеть, надо знать, что было бы, если бы остался.
На первое время остановились у дяди Бори — так звали маминого брата. Врачи в Израиле зарабатывали неплохо, у дяди был собственный дом в престижном районе Иерусалима. Он выделил сестре одну из детских комнат. Договорился с клиникой и оплатил часть расходов на операцию. Остальную сумму внесла мама — практически все, что удалось выручить от продажи мебели, украшений, утвари, плюс накопления.
Но вопрос о собственном жилье оставался актуальным. У дяди своя семья, причем не маленькая. Знающие люди предложили вариант — публично заклеймить бывшую родину, поведать об ужасах, творящихся в Союзе, и, наоборот, воспеть прелести земли обетованной. Тогда сионистские организации помогут и с жильем, и с работой. Но Юра отказался. И не потому, что собирался вернуться. Он же не предатель. Хотя мысль о возвращении не оставил.
Узнав о намерениях племянника, дядя Боря провел с ним политинформацию.
— Во-первых, вернуться тебе не дадут. Как бы ты ни старался. Местным невыгодно — страдает авторитет, да и в Союзе ты теперь никому не нужен. Затравят. Смирись и живи спокойно здесь.
— Но я не могу! Там ребята, там Варя! Она ждет, я обещал! Как, кстати, в Ленинград позвонить?
— Послушай опытного в таких делах человека. Не мучай ни ее, ни себя. Не звони и не пиши. Совсем.
— Почему?!
— Это как болезнь. Чем больше запускаешь, тем тяжелее лечить. Поэтому надо резать сразу. Поверь, не ты первый, не ты последний. А она тебя поймет. Любовь на расстоянии — не любовь, через полгода обоим надоест.
Но я же обещал! Она будет ждать! Мы же пожениться хотели!
— Сколько ждать? Десять лет? Пятнадцать? Я тебя умоляю. А мужчина должен быть при женщине.
Юра аж вздрогнул, представив, что Варя, его Варя, живет с кем-то другим.
— И еще один момент. Так сказать, политический. Ты же не хочешь, чтобы у нее или у ее семьи были неприятности из-за переписки с изменником родины?
— Я не изменник!
— Мы тут все изменники. А то, что неприятности будут, можешь не сомневаться.
— Но мне надо сообщить, что мы долетели, устроились, — не успокаивался Юра. — Дать ей наш адрес, наконец!
— Юрий, я похож на человека, который желает вам с мамой зла?… Да, тебе больно, ей больно, но, если ты напишешь хоть слово, вам будет больнее в десятки раз. Видел бы ты, какие трагедии здесь случаются… Переболей. Тяжело первые полгода. Потом полегчает.
Дядюшка рассказал пару печальных историй из эмигрантской жизни, призывая думать не сердцем, а головой.
Если бы не аргумент о возможных неприятностях в Вариной семье, Юра не внял бы советам.
Первое время Варя снилась ему каждую ночь. И все сны заканчивались одинаково плохо. Они расставались, а он не знал ее адреса и номера телефона. Разыскивал ее, кричал от сердечной боли и просыпался в холодном поту…
Днем было легче, ибо времени на печальные мысли просто не оставалось. Все время уходило на добычу шекеля насущного. Дядюшка помог с трудоустройством — Юру приняли в контору, занимавшуюся проектировкой яхт. Практически по специальности. По вечерам подрабатывал в местном супермаркете, выкатывая в зал тележки с товаром. Три раза в неделю ходил на курсы иврита. В банке взяли машканту — кредит на покупку квартиры.
Маму удачно прооперировали. Предстоял еще дорогостоящий курс химиотерапии, но, главное, она будет жить.
А через три месяца Юра познакомился с Зоей…
Дождь внезапно кончился. Видимо, грозовой фронт двигался с большой скоростью. В баре появились новые гости. Молодая парочка, скорее всего, студенты. Они взяли по одному стакану воды без газа, сели в темный угол, под бюст Вождя и принялись страстно целоваться.
«Как жаль, что я не родился на тридцать лет позже. Впрочем… У каждого времени есть свои минусы и есть свои плюсы».
Сорочка немного подсохла. Юрий Яковлевич поднялся из-за стола, подошел к стойке:
— Благодарю. У вас хорошая водка.
— Всегда рады, — улыбнулся бармен, — заходите.
Он вышел на улицу. До знакомого подъезда несколько шагов. Сердце опять принялось вырываться из грудной клетки, словно невинный узник из каземата.
«Спокойно, спокойно… Я просто спрошу у жильцов, не знают ли они про нее? Конечно, в час ночи это не совсем вежливо, но, если люди хорошие, войдут в положение. Извинюсь, скажу, что рано утром у меня самолет. Давай, не тяни, раз уж пришел…»
Он посмотрел на окна ее квартиры. В одном горел свет. Да-да, это ее окно, он не ошибается. Третий этаж, рядом с водосточной трубой. Однажды Варя захлопнула дверь, а родители уехали на Ладогу, кататься на байдарках. Службы спасения тогда не существовало, поэтому спасать положение пришлось Юре, благо, что окно не было закрыто. Забирался по трубе, без страховки. Забрался.
Дверь в подъезд оказалась с переговорным устройством. Не очень удачно. Могут просто послать. Но выбора не было. Раз свет горит, значит, не спят.
Он набрал номер Вариной квартиры, нажал колокольчик. После третьего звонка в домофоне послышался щелчок от снятой трубки и раздался немного взволнованный женский голос:
— Кто там?
— Простите, ради бога… Я ищу Алехину Варвару… Она жила здесь раньше.
Голос ничего не ответил, но замок двери загудел и щелкнул. Юрий Яковлевич толкнул дверь. Она открылась.
Подъезд оказался довольно чистым, видимо, здесь недавно делали ремонт. Вместо старых деревянных почтовых ящиков новые, металлические. Как и у них в Израиле, из ящиков, словно языки, свисает спам — рекламные листовки. Часть разбросана по полу. Но в остальном вполне пристойно. Кто-то даже поставил кадку с искусственной пальмой и повесил зеркало в раме. Перед ним Юрий Яковлевич остановился и посмотрелся в него. Мачо с лысиной. Красавец списанный.
Лифта в доме не было. Держась за старые деревянные перила, он поднялся на третий этаж. Вместо деревянной, обитой черным дерматином, вход в квартиру теперь охраняла металлическая дверь.
Когда он ступил на площадку, она приоткрылась, и из темноты квартирного коридора донеслось негромкое:
— Здравствуй, Юра…
…То «сочувствую», упомянутое Основателем, относилось к Зое.
Это случилось в ноябре 2002-го. Во вторник. Но сначала была цепочка мелких, вроде бы не связанных друг с другом событий.
Накануне Юрий Яковлевич проколол колесо на своей «мазде». Проколол до обидного нелепо — наехал на осколок выброшенной из окна пивной бутылки. Обычная местная практика. Нелепость была не в бутылке, а в том, что он поехал не привычным маршрутом, а решил немного срезать.
Пришлось тащиться в мастерскую, где добросовестный механик не просто поменял колесо, но и намекнул на проблемы с подвеской и шаровыми опорами. И, конечно, пообещал все исправить за один день по вполне умеренной цене, ниже которой не отыскать во всем Иерусалиме
Юрий Яковлевич не отказался, подвеска действительно постукивала. Все равно пришлось бы гнать машину в ремонт.
Утром они с Зоей собирались в центр, надо было купить подарок на день рождения племяннику, младшему сыну дяди Бори. Пришлось ехать на автобусе. Вообще-то, Юрий Яковлевич должен был съездить один, но Зоя решила составить компанию — у нее отменился урок с учеником, и появилось два часа свободного времени.
Народу в автобусе было довольно много — приближался час пик. Многие держали билеты в зубах — местная традиция, к которой Юрий Яковлевич так и не смог привыкнуть. За две остановки до рынка в переднюю дверь зашел мальчик с ранцем за спиной, явно ортодокс — облаченный в традиционную одежду и повесивший искусственные пейсы. На него никто не обратил внимания, ну мальчик и мальчик. Он не сунул билет в рот. Ни Юрий Яковлевич, ни Зоя вообще не видели его, они стояли на задней площадке.
