Последний Иггдрасиль: Фантастические произведения - Янг Роберт Франклин (книги полностью .txt) 📗
— А ты из какой категории?
Барр засмеялся.
— Оставим беседу на потом, а сейчас пора ужинать.
Парочка направилась к выходу из конференц-зала.
Осушив три саморазлагаемые компакт-банки пива, Крэнстон побрел из алкомата «Свобода» домой. С наступлением сумерек невыносимая жара наконец спала. Через пару шагов в нос ударил аромат соевых стейков, который с каждым шагом становился все сильнее. Похоже, барбекю в квартале шло полным ходом.
Сам виноват, задержался, корил себя Крэнстон. Только его жаровня стоит без дела, не радует глаз раскаленными электрическими угольками.
Подобно большинству внутригородских новостроек (какие в Мегаполисе-16 исчислялись тысячами), жилище Крэнстона восполняло нехватку ширины высотой. Площадью здания не превышали стандартных семь с половиной на девять метров, установленных Федеральным конструкторским бюро, зато достигали семи, восьми, а иногда и девяти этажей в высоту.
Однако если высотой можно компенсировать внутреннее пространство, то внешнее, общей площадью десять на пятнадцать метров, таким способом не облагородить. Единственный вариант — иллюзорно увеличить объем, построив дом вплотную к тротуару и увеличив таким образом задний двор за счет переднего. Этим нехитрым приемом пользовались почти все, поэтому с улицы прохожие видели лишь два ряда высоких фасадов с узкими зазорами между ними. Та же картина открывалась автомобилистам, хотя появлялись они крайне редко: среднестатистические граждане предпочитали копить «водительские» часы, чтобы потом махнуть в загородный парк, специально предназначенный для отдыха.
Дом Крэнстона насчитывал восемь этажей. На первом — гараж, над ним кладовка, потом кухня, столовая, гостиная, ТВ-зал, спальня и комната для гостей. С этажа на этаж перемещались с помощью маленького лифта. Напротив спальни была ванная — инициатива, которую Федправ не особенно поощрял, но и не запрещал: во-первых, близко к канализации, во-вторых, экономно.
В ТВ-зале смотрела утрированный репортаж Мэдлин, высокая блондинка с круглым лицом и бесстрастными голубыми глазами, посаженными не так широко, как хотелось бы. При виде выходящего из лифта мужа она зевнула, допила компакт-банку пива и выбросила в опустевшую «термотару» у кресла. Потом поднялась и вяло поцеловала Крэнстона в щеку. Тот даже огорчился — расчеты на скандал не оправдались.
На кухне они собрали все необходимое, спустились в гараж, и через заднюю дверь вышли во двор, где теснились две катальпы, псевдо-кирпичная жаровня, столик для пикника и пара скамеек. Крэнстон активировал жаровню, а когда импровизированные угли раскалились докрасна, выложил на решетку соевые стейки. Мэдлин смешала салат, вскрыла упаковку «Ням-ням укропа» и развернула свежую буханку самопека. Вскоре супруги устроились за столиком, прихватив по компакт-банке пива и «термотаре» про запас. Во дворах, куда ни глянь, соседи пировали или наслаждались содержимым «термотары»; в квартале медленно, но верно воцарялся дух товарищества.
После еды Крэнстон потянулся за второй «термотарой»; в голове, приятно одурманенной алкогольными парами, всплыла популярная реклама контейнеров для пива в саморазлагаемых компакт-банках:
Впрочем, это не про него — у них с Мэдлин «термотары» всегда в избытке. Пришлось даже покупать в гараж второй холодильник — исключительно под «тару». Стоило запасам наполовину иссякнуть, как их тут же пополняли новыми. Наличие дома второго холодильника внушало гордость, и лишний раз подчеркивало: они с Мэдлин — образцовые потребители, которые вносят должный вклад в Экономику на благо Старшей Сестры. Конечно, содержался второй холодильник сугубо за счет первого (кухонный просто отключали), дабы не превышать лимит электричества, но все равно здорово иметь два холодильника, особенно в выходные и праздничные дни.
Во дворах, куда ни глянь, соседи вскрывали «термотару», и дух товарищества стал почти осязаемым, как голубоватая дымка, поднимавшаяся от жаровен. Кто-то надтреснутым сопрано затянул «Старшая Сестра любит меня». Крэнстон подхватил знакомый мотив, и вскоре им подпевал весь квартал. Хор голосов взметнулся в ночное небо, к звездам, сиявшим как никогда торжественно и ярко. Полная луна озаряла своим светом любящих детей Старшей Сестры, сама атмосфера напоминала канун Рождества, когда народ бродит по улицам, распевая рождественские гимны, аниманекен младенца Христа лежит в хромированных яслях в Парке свободы, и все прохожие сносят туда дары: благовония и звонкие монеты. У Крэнстона по щекам заструились слезы. Старшая Сестра, родная, любимая Старшая Сестра, повторял он про себя как заведенный.
В соответствии с законом внутренние дворы не разделялись заборами, и вскоре соседи повалили друг к другу в гости, жали руки, обнимали соседских жен; с треском вскрывались «термотары», весело бряцали банки. Крэнстон сидел за столиком, обливаясь слезами радости и благодарности, однако Мэдлин и след простыл. Последний раз он видел ее рука об руку с соседом, чья жена обнималась с кем-то из квартала. Будь сегодня обычный пятничный вечер под символом «термотары», Крэнстон и сам бы приобнял кого-нибудь из соседских жен, но сегодняшний вечер не был обычным, ведь сегодня — канун Дня Старшей Сестры.
Ее присутствие ощущалось повсюду. Вот она шагает под звездами, высокая, сильная, прекрасная; тихонько шелестит подол пестрого платья, а ласковый голос воркует: «Я всегда заботилась о тебе, Уолли Крэнстон. Позабочусь и впредь. Ты мне веришь?»
Слезы полились градом; Крэнстон вскрыл очередную тару и выудил запотевшую компакт-банку.
— Конечно, Старшая Сестра, — бормотал он. — Конечно, верю.
Звезды вдруг стали ближе, все звуки исчезли; сумерки бархатом ласкали кожу… «Допью эту „тару“ и пойду за добавкой в „Свободу“; именно так и сделаю — нехорошо пить в одиночку». Он залпом осушил компакт-банку, откупорил вторую и сразу осушил. Потом сунул «термотару» подмышку и пошатываясь побрел к выходу из гаража. Протиснувшись мимо автомобильчика, Крэнстон ступил на залитую лунным светом мостовую и откупорил третью банку.
«Завтра после парада устроим барбекю под лозунгом „термотары“, снова будем петь, снова вокруг воцарятся счастье и равенство, любовь к ближнему и всепоглощающая любовь к Старшей Сестре, какую она, без сомнения, заслужила. Сегодня начальник почты сказал: „Молодец, Уолли, отлично справляешься. Другим нужно брать с тебя пример“, — конечно, я молодец, а стану еще лучше, только дайте срок, а когда уйду на пенсию, попрошу у Старшей Сестры свои накопления, попрошу без зазрения совести, но до пятидесяти ждать целых десять лет… Жаль, у нас нет детей, может, им бы разрешили иметь потомство — кто знает, какую квоту выделят на следующее поколение, мы с Мэдлин обзавелись бы внуками, ездили бы к ним в гости, покупали мороженое, соленые крендельки… Вывеска светит так ярко, в баре не протолкнуться… свободное место есть рядом с шишкой из Федправа — эх, шикарная у него униформа: синие брюки, зеленый френч, красное кепи — загляденье! — хорошо Сестра заботится о своих блюстителях…»
— Привет, я Уолли Крэнстон. Выпьете со мной?
Высокий федправ обернулся.
— Теодор Барр, приятно познакомиться. С удовольствием составлю вам компанию.
Расставшись с Патрицией Пенхарлоу, Барр незамедлительно приступил к внутригородской проверке. Заведения выбирал наугад; алкомат «Свобода» значился в списке шестым и, похоже, последним. Барр не столько устал, сколько не видел смысла продолжать изыскания. После беседы с владельцами алкоматов и автоматов, авто- и электромеханиками, домохозяйками, служащими конструкторских и транспортных бюро, операторами сельхозтехники и работниками отдела мониторинга — словом, со всеми, чья деятельность напрямую не попадала под юрисдикцию Партии, — выяснилось, что пульс Мегаполиса-16 по-прежнему ровен и чист. Никто и не думал возражать против нового закона, выпущенного пару недель назад. Именно этот закон лег в основу сегодняшнего Ключевого вопроса.
