На волне космоса (сборник) - Брэдбери Рэй Дуглас (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗
В этот вечер обсуждение закончилось в спокойной атмосфере. Слова «этот вечер» следует, конечно, понимать фигурально. На космических путях не бывает ни вечера, ни утра, ни времени года, ни часов. Однако астронавты пользуются земными мерами времени и говорят: «В восемь часов утра» или: «Завтра за завтраком», хотя в иллюминаторы видна только черная бесконечность. Чтобы не терять связи с Землей, память о которой они уносят с собой к границам солнечной системы, в глубины Галактики, астронавты стараются сохранить тот же образ жизни, что и на Земле. Они празднуют дни рождения, крупные события в истории Земли, новогоднюю ночь и День урожая, хотя электронные счетчики отсчитывают длительность полета световыми годами.
Итак, в этот вечер Элла, руководительница работ по планированию новой экспедиции, закончила дискуссию, сказав с улыбкой:
— А теперь, друзья, отдыхать! Я против ночных заседаний.
Однако астронавты и не думали расходиться. После бесконечного молчания космоса им хотелось услышать живой пульс Земли, частицей которой были они сами.
— Ничего, Элла, — сказал Алекс, — проведем бессонную ночь, как в молодости. Нужно испытать бессонную ночь и в космосе.
— Нельзя, Алекс. Хоть я решила отказаться от длительного сна, но мы все же должны спать. Именно потому, что мы еще не ступили на Землю… А сейчас гасите свет! Если кому-нибудь хочется еще на немного остаться, я предлагаю послушать музыку. Мне хотелось бы услышать какую-нибудь симфонию девятнадцатого века.
Никто не успел ничего ответить, — в зал ворвался Ред.
— Скорее, скорее включайте приемники! Кажется, Земля нас приветствует! Передается что-то на длине волны космоса!
Ред был «слухом» звездолета. Как и на Земле, на всех звездолетах постоянно слушают «космическую волну» на длине 21 сантиметра. На этой волне слушают вибрации далеких планет. Это «голос космоса», расшифровка которого идет с самого начала космической эры — со второй половины XX века. Правда, сделанные записи расшифровать пока не удалось, хотя многие из них имели вид передач, посланных разумными существами с других планет.
На звездолете условия для прослушивания «голоса космоса» были лучше, чем на Земле, но до сих пор Реду не удавалось поймать ничего похожего на осмысленную передачу.
— Передают музыку, — повторил он, задыхаясь от волнения, — это может быть только с Земли, в честь нашего возвращения…
Из репродуктора слышались сначала только характерные шумы, но потом заструилась мелодия, сначала робкая, потом все более и более уверенная. Был ли это оркестр? Или только один неизвестный инструмент? Несомненно, это была передача, а не то, что астронавты обычно называют «музыкой пространства», которая состоит из шорохов или взрывов слепых частиц материи. В музыке было что-то странное, волнующее, она была то спокойной, то зовущей, иногда поднималась до вопля. Людям казалось, что они уже слышали когда-то эту музыку и несли ее с собою на всем своем пути.
Элла взглянула на Реда, словно желая сказать что-то…
Элла совершала космический перелет в четвертый раз. В первый раз, много лет назад, она участвовала в полете после окончания специального курса астрофизики и месячной подготовки на Лунной базе. Подготовка должна была продолжаться не менее полугода, но Элле сократили срок, она обручилась с Редом. Они познакомились на Лунной станции и сразу решили, что поженятся и полетят вместе.
Уже в звездолете, на пути к Юпитеру, — в то время полет на Юпитер считался самым длинным и самым смелым — Элла обратила внимание на Анну. Анна поразила ее своей безмолвной печалью. Элла постоянно чувствовала на себе ее глубокий, тяжелый взгляд. Элла попыталась сблизиться с этой девушкой, подружиться с ней, но не добилась ничего, кроме вежливых, холодных ответов. Однажды она заговорила об Анне с Редом. Он отвечал односложно и сразу постарался переменить тему. Однако тайна Анны скоро обнаружилась. Она была такая обычная и такая гнетущая! Анна любила Реда. Любила давно, но Ред отвечал ей только дружбой. Не желая отказаться от него навсегда, Анна удовольствовалась тем, что находилась в одном с ним экипаже, смотрела на него, слушала его. Она была слишком молода, а ее неразделенная любовь была слишком сильна, чтобы она могла решительно оборвать все нити, связывавшие ее с Редом. Но она никогда не пыталась разрушить счастье Эллы и Реда.
Но все же присутствие Анны на корабле смутило счастье Эллы. С тех пор как она проникла в эту тайну, взгляд Анны стал обвинением, несправедливым, но постоянным и мучительным, хотя, может быть, Анна смотрела на нее совершенно так же, как и на других. Элла заметила ту же тревогу и у Реда. Но в чем можно было бы упрекнуть Анну? Для всех остальных она была превосходным товарищем, прекрасным врачом, таким, какого любой начальник экспедиции был бы рад иметь на своем звездолете. Но ее тайное горе было постоянным укором для Эллы и Реда.
На обратном пути, после облета вокруг Юпитера, корабль попал в рой метеоритов. Столкновение было не очень сильное, но защитные стенки в нескольких местах превратились в решето. В числе помещений, которые нужно было эвакуировать для ремонта, был и госпиталь.
Накануне вечером Элла решила поговорить с Анной откровенно. Десятки раз она повторяла про себя свою маленькую речь и была уверена в ее убедительности.
«Анна, — хотела она сказать, — мы все трое мучаемся, ты сама это понимаешь. Если бы Ред захотел расстаться со мной, я бы очень страдала, но ушла бы как можно дальше от него. Ты не можешь так сделать. Я тебя понимаю. Но мы не должны находиться обе на одном звездолете. Ты пойми это. Мы обе должны решить, что никогда ни в какую экспедицию не полетим вместе. Если мы будем вдали друг от друга, то будем страдать меньше. Не так ли?»
И ей казалось, что она слышит голос Анны:
«Я тебя поняла, Элла. Ты права, нам нельзя больше летать вместе».
Но едва собравшись с духом для этого разговора, Элла снова дрогнула и отложила его. А потом звездолет встретился с метеоритным роем.
В момент тревоги, когда ремонтная группа собиралась выйти наружу, чтобы осмотреть и исправить поврежденные стенки, Анна поспешила в госпиталь. На бегу она крикнула, чтобы кто-нибудь пришел ей на помощь. У нее был только один больной, но его следовало вынести мгновенно, так как еще не было известно, поврежден госпиталь метеоритами или нет. Больного вынесли, а потом Анна, предоставив своим помощникам устраивать его в запасном помещении, снова кинулась в госпиталь, чтобы вынести самую необходимую аппаратуру.
Все это удалось установить позже, после окончания тревоги. Когда ремонтная группа вошла в помещение госпиталя, Анна лежала посреди операционной без скафандра, изо всех сил сжимая руками аппарат искусственного дыхания, который она хотела вынести. Иллюминаторы были пробиты метеоритами в двух-трех местах, и в операционной уже несколько часов царил космический вакуум. Лицо у Анны было странно белое, словно из стекла.
По обычаям космонавтов ее сожгли. Урна, установленная на ракете, умчалась в свой бесконечный путь…
Сейчас, слушая музыку, плывущую из пространства, Элла снова переживала всю печаль своего первого полета. Мелодия в оркестре то рассыпалась, то снова соединялась, и в ее звуках слышалась боль. Потом боль утихла. Музыка растрогала Эллу до слез и тут же освободила: вернула ее к прошлому и все же говорила ей о Реде, о любви, казавшейся столь легкой вначале, о любви, рядом с которой жило и воспоминание о глазах Анны. Какая сила была в этой музыке, так глубоко поразившей ее душу! Она взглянула на Реда и поняла, что он находится во власти тех же воспоминаний.
— Бетховен… — прошептал Ред.
Элла неуверенно кивнула в ответ:
— Какая-нибудь неизвестная симфония, открытая, пока нас не было. Но это, несомненно, он…
Алекс обернулся к ним и сделал знак молчать.
Алекс был космонавтом в третьем поколении. Его дед был одним из первых исследователей Луны, а сам он родился в санатории одной космической станции, где его родители находились в карантине по возвращении из экспедиции на Венеру. Поэтому свой первый перелет он совершил, когда ему не было еще и года. А в возрасте пятнадцати лет он отправился в свое второе путешествие с целью пройти горную практику на Луне, где в это время проводились большие работы. Он получил диплом горного инженера, а кроме того, диплом пилота-космонавта, с тех пор уже совершил четыре перелета в пределах солнечной системы. Позже он был избран — о, сколько бессонных ночей провел он в ожидании результатов отбора! — вторым пилотом для первой экспедиции за пределы солнечной системы. Он с нетерпением ожидал возвращения на Землю, чтобы получить диплом водителя звездолета, — к этому он усердно готовился в течение всей экспедиции. Он принадлежал к самому младшему поколению, воспитанному в духе одержимости космическим будущим человечества, поколению, готовому к самым опасным исследованиям, всегда жизнерадостному и всегда способному к кропотливой, даже педантичной предварительной подготовке. Жизнь на звездолете, вызывающая даже у самых стойких приступы упорной «болезни космоса», казалась ему такой же земной, такой же нормальной, как и жизнь в аудиториях университета, где он учился. Его поколение считало космические экспедиции в пределах солнечной системы стадией, которую давно уже нужно было перешагнуть, делом для робких начинающих или для людей, отставших от новой эпохи на целое столетие; оно считало, что между всеми планетами системы должно существовать регулярное сообщение, которым можно было бы пользоваться в любую минуту. Многочисленные формальности, особенно медицинские, необходимые для простого перелета на Луну, казались ему следствием тупости всех членов Астронавтического совета. Зачем для экспедиции на Сатурн нужна такая же подготовка, как и для экспедиции к Тау Кита? Алекс, как и большинство молодежи, отказывался употреблять термин «экспедиция» к звездолетам, курсирующим внутри солнечной системы. Он говорил «у нас» или, пользуясь старинным выражением, «в наших пределах». А вопрос регулярных рейсов между планетами солнечной системы был темой работы, которую Алекс собирался представить Астронавтическому совету по возвращении на Землю.
