Звездный танец - Робинсон Спайдер (список книг .TXT) 📗
Подавленность! В космосе нельзя ничего подавить, можно только переместить. В английском языке слово «гравитация» имеет другое значение
— «серьезность», синоним отсутствия чувства юмора. А если есть две вещи, которые ведут к ранней смерти, так это как раз депрессия и отсутствие чувства юмора.
Живой волной нахлынула память о том, что я чувствовал, живя с увечной ногой в земном тяготении. Депрессия и атрофия чувства юмора. Это казалось таким давним, таким невообразимо далеким. Неужели я когда-то действительно испытывал подобное отчаяние?
— Во всяком случае, — продолжал я, — Пэнзелла сообщает, что люди, которые проводят много времени в невесомости — даже люди на Луне, которые пребывают при одной шестой земного тяготения, те изгнанные горняки, — показывают более низкое количество сердечных заболеваний и болезней легких, что естественно. Но он также сообщает, что они показывают значительно более низкое, чем статистическая норма, количество случаев рака всех видов.
— Даже при более высоком уровне радиации? — скептически спросил Том. -Всякий раз, когда происходит вспышка на Солнце, мы все видим некоторое время зеленых головастиков, поскольку дополнительная радиация влияет на наши глазные яблоки. И неважно, находимся мы в помещении или снаружи.
— Угу, — уверил я его. — Выйти из-под одеяла атмосферы — вот что было основным риском для здоровья, и все мы пошли на этот риск, живя в космосе. Но риск, похоже, оправдался. Казалось, что повышается угроза рака, но, похоже, это не так. Почему, никто пока не ответит. А причина уменьше— ния количества проблем с легкими очевидна: мы дышим настоящим воздухом, который отфильтрован лучше, чем воздух для Первого Министра, свободен от пыли и с нулевым содержанием вредных химических соединений. Черт, если бы вы имели все деньги на Земле, и то вы бы не могли заказать себе по вкусу более здоровую среду. Что вы скажете насчет старой госпожи Мэрфи со Скайфэка? Сколько ей, шестьдесят пять?
— Шестьдесят шесть, — сказал Рауль. — Чемпион по гандболу в невесомости. В трех играх подряд утирала мне нос.
— Почти как если бы мы были предназначены, чтобы жить в космосе, — удивленно сказала Линда.
— Ладно! — раздраженно воскликнул Том. — ладно, я сдаюсь. Меня купили. Мы все доживем до ста двадцати. Полагаю, что чужаки не решат попробовать нас на вкус. Но я продолжаю утверждать, что. весь этот треп о «новом биологическом виде» — ерунда, бред сумасшедшего, мания величия.
С одной стороны, нет никакой гарантии, что наше развитие будет правильным — или, как подчеркнул Чарли, что мы вообще выживем. Но что гораздо важнее, Homo novus — биологический вид без естественной среды обитания! Мы неспособны сами поддерживать свое существование, друзья!
Мы крайне зависимы от Homo sapiens, если только мы не научимся и пока мы не научимся производить наш собственный воздух, воду, пищу, металлы, пластмассы, орудия, видеокамеры…
— Чего это у тебя такое шило в заднице? — спросил Гарри.
— У меня нет шила в заднице! — завопил Том. Тут уж мы все не выдержали, и Тому хватило честности спустя некоторое время присоединить— ся к нам.
— Ты прав, — сказал он. — Я разозлился. Я и правда не знаю, почему.
Линда, ты что-нибудь можешь мне объяснить?
— Ну, — сказала она задумчиво, — «злость» и «страх» чертовски близки к тому, чтобы быть синонимами…
Том вздрогнул от неожиданности.
Заговорил Рауль, в его голосе было напряжение.
— Если это поможет, я готов признаться, что наше отложенное свидание с этими сверхсветляками меня, например, перепугало до смерти. А ведь я не встречался с ними лично, как ты и Чарли. Я хочу сказать, что эта небольшая шуточка может стоить нам куда больше, чем всего лишь потерять воз— можность вернуться на Землю.
Это была такая странная фраза, что мы достаточно долго пытались осознать ее.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — медленно произнесла Норри. — Наше задание — установить телепатический контакт с тем, что, похоже, представляет из себя групповой разум. Я почти… почти боюсь, что у нас получится.
— Боишься потеряться, дорогая? — сказал я. — Не бойся, я тебя далеко не отпущу. Я ждал двадцать лет не для того, чтобы стать вдовцом.
Она сжала мою руку.
— В этом суть вопроса, — сказала Линда. — Самое плохое, что нам всегда грозит — это смерть, в той или иной форме. И мы всегда были под смертным приговором, мы все, — за то, что мы люди. Такова цена билета на это представление. Норри, вы с Чарли смотрели смерти прямо в глаза неделю назад. Чертовски вероятно, что вам когда-нибудь придется это сделать опять.
Возможно, сложится так, что это будет через год на Сатурне. Что с того?
— Беда в том, — сказал Том, качая головой, — что страх не проходит только потому, что он нелогичен.
— Не проходит, — согласилась Линда, — но все-таки есть способы с ним справляться. А нажимать на него до тех пор, пока он не выльется наружу в виде злости — это не способ. Теперь, когда мы добрались до основ, я научу тебя технике самодисциплины, которая на самом деле серьезно помогает.
— Научи и меня тоже, — сказал Рауль почти неслышно.
Гарри протянул руку и взял Рауля за руку.
— Будем учиться вместе, — сказал он.
— Мы все будем учиться вместе, — сказал я. — Возможно, мы иные, чем люди, но не до такой уж степени. Но я бы хотел сказать, что вы — чуть ли не самые храбрые ребята, которых я знаю. Вы все. Если кто-нибудь… Хоп-ля!
Снова сигнал будильника. Давайте немного займемся настоящими упраж— нениями, чтобы вернуться потными. Через пару дней повторим то же, что сегодня. Гарри, отключи эту запись тяжелого дыхания от схемы, и начинаем двигаться все вместе по счету три, два, один, марш…
Я привожу вышеупомянутый диалог полностью, видимо, потому, что это
— одно из немногих событий в нашей хронике, полная звуковая запись которого у меня есть. Но также отчасти потому, что в нем содержится большая часть информации, которую вам следует знать относительно того однолетнего полета к Сатурну. Нет смысла описывать интерьеры «Зигфрида», или распорядок дня на каждый день, или препятствия и межличностные трения — все то, что заполняло месяцы одного из наиболее загруженных и утомительных годов моей жизни.
Как обычно и, возможно, неизбежно в экспедициях подобного рода, в свободное от работы время экипаж, дипломаты и танцоры образовали три ра— зумно сомкнутых клана и поддерживали между кланами напряженный мир.
Каждая группа имела собственные интересы и развлечения. Дипломаты, например, проводили большую часть свободного времени (и существенный процент рабочего времени) в стычках — как вежливых, так и наоборот.
Терпение Де Ла Торре скоро заслужило уважение каждого человека на борту.
Почитайте любую приличную книгу о жизни в подводной лодке, переведите в невесомость, и у вас получится тот год. Музыка Рауля, однако, помогала нам всем сохранить здравый рассудок. Он стал единственным пассажиром, помимо Де Ла Торре, которого уважали все.
Мы вшестером как-то так никогда и не продолжили размышления про новый биологический вид, хотя мы с Норри говорили об этом несколько раз, прислонив шлем к шлему, и с Линдой иногда мы касались этой темы. И, конечно, никогда не упоминали об этом на борту «Зигфрида». Изначально предполагается, что космические корабли нашпигованы подслушивающими устройствами. Идея, что мы, шестеро танцоров, отличаемся от людей, даже для Де Ла Торре не прошла бы даром — а он был практически единственным, кто относился к нам не так, будто мы всего лишь наемные чернорабочие, «всего лишь переводчики» (выражение Силвермена). Дмирова и Ли, я полагаю, осознавали, какое положение мы занимаем на корабле, но ничего не могли с собой поделать. Как истые дипломаты, они просто не привыкли воспринимать переводчиков как социально равных. Силвермен считал, что танец — это то, что показывают в варьете. И почему это мы не можем перевести концепцию Манифеста Судеб в танец?
Скажу еще одну вещь про этот год. Человек, которым я был, когда впервые оказался в космосе, тот год не пережил бы. У него перегорели бы мозги или он упился бы до смерти.
