Полдень 23 век. Возвращение Тойво (СИ) - Горячев Игорь Вениаминович (читать книги онлайн полностью без регистрации txt) 📗
Я открываю глаза и вижу перед собой голубое небо, город в мягких предвечерних сумерках, узоры света и теней на листве висячих садов, людей на смотровой площадке, пролетающие глайдеры, тысячи вещей наполняют мой взгляд. Но кто это «я», кто видит все это? Можно ли увидеть «видящего»? И снова я пытаюсь найти видящего и не нахожу его. Я не могу увидеть «видящего». Его нет. Есть процесс видения, но нет того кто видит. Когда я пытаюсь найти «видящего», я нахожу только «видимое». Снова «видящий» сливается с «видимым» — это снова одно и то же. Я являюсь всем тем, что я вижу.
Но все равно в сознании остается это тонкое ощущение «я».
Но снова: кто это «я»? Я некоторое время созерцаю это тонкое ощущение «я» в своем сознании. И вдруг замечаю, что вместе с этим одновременно присутствует и ощущение внешнего мира. Я созерцаю эту первую фундаментальная границу, которую мы проводим в уме, чтобы определить себя. Эту кажущуюся непроходимой пропасть между тем, что я считаю «собой», и тем, что я считаю «не-собой», между мною, который здесь, и окружающим миром, который там. Где проходит эта граница? Является ли этой границей поверхность моей кожи? Значит, за пределами моей кожи уже начинаюсь не «я»? Но кто проводит эту границу? Несомненно мой ум. Мы все имеем это глубинное ощущение себя обособленным «я», отделенным от того, что мы переживаем и от окружающего нас мира. У всех нас имеется ощущение «себя», с одной стороны, и ощущение внешнего мира, с другой. Итак, еще раз: присутствует это внутреннее ощущение «себя» и это ощущение «внешнего мира»… Одновременно… И вдруг Озарение… как вспышка! Это же одно и то же ощущение! То, что я ощущаю как внешний мир — это то же самое, что я ощущаю как свое внутреннее «я». Между ними нет границы. Это одно и то же ощущение. «Я» и есть внешний мир. Вон то облачко на горизонте — это я, и солнце, сияющее в небе, и вон та маленькая девочка, играющая в мячик, и весь этот огромный город со всеми его тысячеэтажниками и весь этот огромный мир со всеми его звездными скоплениями и галактиками. Я не только это маленькое «тело». Я — это все, что меня окружает. Я — сознание, вмещающее в себя всю Вселенную. «Максим Каммерер» лопнул как воздушный шарик и исчез… Есть только присутствие…, есть этот бесконечный мир, которым я стал, вернее который всегда был мной… Удивительное ощущение свободы и радости… Постижение иллюзорности границы между «я» и «не я»… Мое я расширяется до размеров Вселенной.
Вызов видеофона. На экране появляется улыбающееся лицо Аико.
— Поздравляю, Максим. Тебе удалось преодолеть первую границу. Ты прикоснулся к своей пси-индивидуальности.
— Моя пси-индивидуальность оказалась размером с Вселенную, — отвечаю я тоже с улыбкой.
— Это только начало, Максим. Только начало…
Позволю себе некоторые комментарии. Если вы помните, Нехожин в своей лекции говорил о том, что в нашем уме существуют некие незримые границы, которые мы неосознанно проводим между собой и окружающим миром, которые заставляют нас ощущать себя обособленными существами и чувствовать свою отделенность. Так вот на первом этапе инициализации происходит частичное, а иногда и полное растворение этих границ, что позволяет выйти за пределы «ложной личности» и на опыте пережить фундаментальный уровень, где сохраняется неделимое единство мироздания. Только что прочитанные вами сроки как раз демонстрируют то, как мне самому удалось в некоторой степени избавиться от этого Космического Гипноза.
№ 08 «Руна Одал»
Прошло двести сорок лет, и кроме старинного памятника в конце аллеи венерианских кленов мало что напоминало теперь о легендарной эпохе покорения Урановой Голконды. Опаленный природным атомным взрывом, наполовину погруженный в оплавившийся камень вездеход, и скромная, но точная надпись на постаменте. Вот, пожалуй, и все. Да и сама Голконда давно выработана до дна и тщательно обезврежена. И теперь на ее месте плещется море. По ночам в нем отражаются огни Венусборга, а днем — белые облака и ослепительно желтое солнце.
У памятника назначали свидания влюбленные. Поэтому никто не удивлялся высокому, стройному, на вид тридцатилетнему мужчине, который маялся у постамента с букетом солнечников. Над кронами кленов прошел флаер. Налетевший ветер рванул темные волосы мужчины, цветы в его руках укоризненно покачали рыжими вихрастыми головками. Флаер выпустил шасси, коснулся ими стекломассовой плитки, устилавшей аллею, взвизгнул шинами и замер. Спектролитовый колпак раскрылся, как бутон, и на землю сошла немолодая, но хорошо сложенная черноволосая женщина в светлом открытом платье. Мужчина поспешил ей навстречу.
Церемонный поклон. Без кокетства, как должное, принятый букет. И они медленно двинулись вдоль аллеи, удаляясь от темной громады памятника к набережной. Человек посторонний, провожая взглядом эту пару, мог решить, что ее манит морской зеленый простор, далекие черные горы и белый город в окаймлении оранжевых пальм, полукольцом охватывающих залив. Человек внимательный мог заметить некоторое сходство между мужчиной и женщиной. А человек, склонный к праздному фантазированию, вообразил бы, что стал свидетелем трогательного свидания пожилой матери с молодым сыном. Но даже человек, обладающий самой буйной фантазией, не мог бы представить, что эти люди — близнецы, родившиеся в один день, почти девяносто лет назад.
Нильсон осторожно взял правую руку женщины младенчески нежными пальцами, показал на родинку на локтевом сгибе.
— Руна Одал, — сообщил он. — А у меня — Косая звезда… Не правда ли, уникальные отметины, Светлана?
— Уникальные, Томас, — согласилась она. — Как и та история, которую ты мне вчера рассказал… Похожую на страшную сказку.
— Но ведь ты мне веришь?
— Не тебе, а данным генетического анализа, — отозвалась Светлана. — Прости, но я исследовала твой волос у себя в лаборатории… И как бы дико это ни звучало, мы и в самом деле близнецы. Родные брат и сестра.
Нильсон улыбнулся.
— Это ты хорошо придумала, сестричка, — сказал он. — К чему долгие разговоры, призывы поверить в несусветное, когда есть надежные, веками проверенные методы…
— И что нам со всем этим делать, братец?
— Сейчас я не могу тебе сказать, — помедлив, ответил Нильсон. — Уверен, нас объединяет не только родство, но и некая общая цель. И она требует, чтобы все мы собрались на Земле. Быть может, тогда мы поймем, в чем она заключается…
— Звучит весьма торжественно, Томас, — откликнулась Светлана. — А если без патетики?
— Если без патетики… — сказал он. — Не нужно питать иллюзий, сестричка. Нас воспитали люди. Мы выглядим, как люди, едим, пьем, спим… Думаем… Но это лишь маска. На самом деле, мы — не они.
— А кто же? Инопланетяне? Агенты Странников?
Нильсон усмехнулся.
— Это было бы слишком просто, — проговорил он. — Мне кажется, что мы персонификация некого природного процесса… функция… флуктуация… Не знаю… Бессмысленно размышлять об этом, используя обычный человеческий мозг… Да и мучительно…
— Ты побледнел, Томас, — встревожилась Светлана. — Оставим эту тему… Функция не функция, цель не цель, в одном ты прав: нам следует собраться вместе и все обсудить. Не обязательно — на Земле. Можно и здесь, на Венере. Например, на южной полярной биостанции. Там хорошо. Красные леса, зеленые озера. Странное, но совершенно безобидное зверье. И там нам никто не помешает.
— На Земле! — отрезал Нильсон. — ОНИ! — Он показал туда, где прибой разбивался о волноломы набережной белого города. — Они приложили столько усилий, чтобы мы никогда не собрались именно на Земле! Следовательно, наш долг поступить так, как они НЕ ХОТЯТ!
— Хорошо, хорошо… Не волнуйся, — тоном психотерапевта проговорила Светлана. — Так и поступим… Правда, в твоих словах есть противоречие. Если мы не люди, как ты утверждаешь, то какой смысл что-то доказывать существам, нам решительно чуждым?
Нильсон понурился.
— Я не знаю, Светлана… — пробормотал он сквозь зубы, будто испытывал сильную боль. — Нет ответов.
