Журнал «Если», 1997 № 01 - Надточи Мила (читать полную версию книги .txt) 📗
— Копайте, — благословил он их. — Но… будьте благоразумны и, ради всего святого, не выпускайте материал в эфир, пока я не посмотрю его сам. Сейчас вас очень легко вывести из игры.
Прошло несколько весьма спокойных недель. За это время правительство Киннея смогло удержать и значительно расширить сферу своего контроля.
Как и ожидалось, Верховный суд занялся вопросом о том, может или нет избранное должностное лицо, оказавшееся позитивом, быть смещено с должности только на этом основании. Однако суд очень ловко спустил этот вопрос на тормозах, так что в итоге прецедента не получилось.
Разбиралось дело Томаса Монагэна, конгрессмена от Пенсильвании, откровенно выражавшего свои либеральные взгляды среди консервативного по сути окружения. В итоге конгрессмен, с самого начала имевший лишь считанных друзей, остался наедине со своим неуживчивым характером. Как подытожил его коллега из Техаса: «Он нам всем просто не понравился». Очевидно, такое отношение разделяли и те две трети конгрессменов, что проголосовали за отставку Монагэна. Потеряв кресло в Конгрессе, Монагэн обратился в суд.
А суд, восемью голосами при воздержавшемся судье Мосби, заявил, что он следует прецеденту дела «Пауэлл против Маккормака» гласящему, что судебные органы не имеют конституционного права вмешиваться в дела Конгресса. И Конгресс, разумеется, интерпретировал это решение в том смысле, что никакого конституционного основания ему не требуется.
Губернатор Пенсильвании немедленно воспользовался своей прерогативой и назначил Монагэну замену — человека, известного симпатиями к Киннею, чья партия имела большинство в правительстве.
Проблему возможного смещения самого Киннея решение суда не затронуло вовсе. В отличие от конгрессмена, процедура смещения президента особо оговорена в Конституции; возможные основания для этого ограничены предательством интересов нации, взяточничеством или прочими серьезными преступлениями и проступками.
Однако круги по воде пошли. Законодательные органы штатов, многие из которых взяли за модель своей Конституции федеральную версию, быстро изгнали из своих стен немалое число конгрессменов-позитивов, имевших привычку слишком часто возражать большинству. На некоторое время создалось впечатление, что позитивов вообще выдавят из американского общества и экономики.
И тут было вынесено знаменательное решение по другому делу, «Белласарио против штата Мичиган». В этом случае Верховный суд разыграл другую карту. Приняв дело по апелляции из Верховного суда Мичигана, Верховный суд США рассмотрел его в срочном порядке.
Сам по себе Белласарио не считался важной фигурой, хотя и был, разумеется позитивом. До увольнения он занимал должность государственного контролера дорог и мостов — весьма непростую из-за относительно большого бюджета и, соответственно, повышенного риска коррупции.
Впрочем, никто и не обвинял Белласарио в получении взяток. Как и в деле Монагэна, выдвигалось обвинение в совершении не реального, а лишь гипотетического преступления.
Снова единогласно, и снова при воздержавшемся судье Мосби, суд удивил экспертов. «Право занимать государственные должности, за исключением некоторых юридических оснований для отставки, защищается конституцией. Общество должно примириться с риском возможного злоупотребления, даже если этот риск приближается к ста процентам».
Два судебных дела, и два противоположных решения. Но в результате множество позитивов, прежде бессильных что-либо изменить, отчаявшихся и полностью не повинных в каких бы то ни было правонарушениях, снова вернулись к работе. И хотя эти изменения, по сути, коснулись лишь опытных работников высокого ранга, некоторые частные предприятия последовали этому примеру. Многие работодатели, ранее сочувствовавшие позитивам, но испытывавшие давление со стороны клиентов, деловых партнеров и своих служащих, теперь начали иногда принимать их на работу.
Но наиболее сильное влияние дело Белласарио оказало на судьбу интеллигенции.
Сразу после процесса Судано по стране прокатилась волна лишения адвокатов права на практику, потому что учреждения, выдающие эти лицензии, первым делом взялись за досье позитивов.
Во многих случаях проверка себя оправдала, выявив доказательства противоправных действий, причины которых прослеживались — и приписывались — моральной нечистоплотности юристов. А тест Элбана, как все полагали, давал оправданную оценку моральным качествам испытуемого и потому ударил в самое сердце профессии.
Как ни странно, клиенты практически не обращали внимания на то, позитив их адвокат, или нет. Создавалось впечатление, что рядовому гражданину абсолютно наплевать, честен ли его адвокат — до тех пор, пока тот жульничал в его пользу. Клиента также не волновал вопрос, позитив ли судья — пока слушание шло в нужном для него направлении. Люди привыкли думать, что правосудие — товар, который покупается и продается.
Стало ли движущей силой подобное отношение, или же отыскалась другая причина, но власти штатов провели генеральную чистку, избавившись не только от многих адвокатов, но и от медиков, дантистов и бухгалтеров.
Теперь им пришлось дать обратный ход. Оказавшиеся не у дел адвокаты подали сотни исков; у них имелись и опыт, и, естественно, весьма веские основания. Пусть лишение лицензии отняло у них возможность работать, но они остались прежними крючкотворами.
Симпатизирующие им коллегии адвокатов, теперь полностью состоящие из непозитивов, оказывали изгоям тайную поддержку. И их усилия, плюс дело Белласарио в основном и позволили вернуть изгнанных юристов к работе.
На некоторое время создалось впечатление, что в стране установится стабильность. Гражданин, уже свыкшийся с мыслью, что государством управляет президент-позитив, и пациент, спокойно сидящий в кресле, пока дантист-позитив сверлит его зуб, внезапно осознали, что создавшаяся ситуация их не очень-то тревожит. И возвращались к старой, как мир, проблеме: сколько возьмет дантист, когда закончит лечение.
Тайри и Абдул вновь отправились в 41-й округ Нью-Йорка снимать очередной репортаж об уличном преступлении. На сей раз погода оказалась чудесной, ветерок освежающим, а работа непыльной.
— Тишь да гладь, босс, — сказал Тайри позднее Нэту, просматривая запись на мониторе. — Что-то на улицах не так.
— Я тебя не понимаю, Тайри. Район по-прежнему гнусный, да и шустрят на улицах не меньше.
— Верно, жулья хватает, босс. Но я не это имел в виду.
Большинство местных по-прежнему зарабатывает на жизнь, проявляя смекалку на улице. Делают ставки на тотализаторе, мошенники дурят простаков, а дельцы проворачивают разные махинации. Ворюги чистят карманы, лямзят колпаки с колес или взламывают машины.
Но появилась разница. На улице больше не ощущаешь физической, фатальной опасности. Теперь насилие словно… контролируется.
Перед репортажем я поговорил с капитаном, начальником полиции округа. И знаете, что он мне сказал? Вот уже три месяца подряд у них выпадают целые сутки без единого убийства.
— Странно, Тайри. Почему же мы не слышали об этом раньше? По-моему, о таких достижениях начальник полиции должен вопить с крыши на весь район.
— Да, согласен. Но он почему-то упомянул об этом весьма застенчиво. Сказал, что хочет выждать и убедиться, что такая тенденция действительно наметилась… И вот еще что: всякое бессмысленное насилие прекратилось. Не стало разборок между бандами, драк, хулиганских нападений. Даже число изнасилований немного упало. Как будто преступный мир сосредоточился на чем-то другом, на каком-то выгодном дельце.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что ознакомился со статистикой преступности.
Количество имущественных преступлений немного возросло, хотя в 41-м округе оно снизилось.
Джозеф дилэни
— Знаешь, Тайри, по-моему, ты нашел стоящую тему. Слушай, давай пока придержим твой репортаж. Потом мы сумеем сделать из него передачу на национальном канале. Пожалуй, стоит просмотреть статистику по другим городам или хотя бы по другим районам города.
