Долина новой жизни - Ильин Федор (Тео Эли) Николаевич (книги без сокращений txt) 📗
Мне стало жаль этого доброго, казалось, слабовольного человека. Я вмешался.
— Как вам не стыдно, Кю, — сказал я. — Вы предаетесь отчаянию; в сущности, пока неизвестно, что случилось. Разве люди не гибнут тысячами на войне и от разных заболеваний? Вы жили здесь без всяких потрясений и несчастий. Вам казалось, что вы бессмертны. Теперь, когда стряслась беда, вы должны сохранять спокойствие; по крайней мере, мы, люди старой жизни, научились владеть собой.
Мои слова несколько отрезвили Кю, и он, подойдя к Петровскому, дружески взял его за руку и сказал:
— Я прошу извинения. Конечно, я должен сдерживать себя. Постоянное внушение сегодняшнего дня держало меня во взвинченном состоянии, теперь, когда оно ослабело, я чувствую себя размякшим, и эта гроза особенно сильно действует на меня.
Он хотел еще что-то прибавить, но в это время раздался страшный удар грома, и молния ослепила нас. В страхе мы бросились в комнату.
— Молния ударила где-нибудь поблизости, — закричал Кю.
— Несчастные солдаты в поле! — застонал Петровский. — Каким еще несчастьям подвергнутся они в эту ночь?
Идти домой при таком ливне нечего было и думать. Лишь поздно ночью, когда прошла гроза, я и Петровский добрались до дома. Мы не проронили ни слова. Когда я прощался с хозяином, чтобы удалиться к себе в комнату, он задержал меня, как бы желая что-то сказать. Он быстро ерошил волосы, дергал себя за бороду.
— Как бы я ни был уверен в том, что я не виноват, все же я чувствую себя ответственным. Это мучительно, — сказал он и, круто повернувшись, пошел, сгорбившись под гнетом своих мыслей.
Я долго не мог заснуть, а заснувши, просыпался несколько раз. Я встал с головной болью.
Первый, кого я увидел, выйдя из своей комнаты, был Mapтини. Он приехал очень рано. Теперь, переговорив с Петровским, он собирался уходить. Увидев меня, он обрадовался.
— А, дружище! — воскликнул он. — Я боялся, что не дождусь вас: вы очень заспались, а мне предстоит большая работа. Гроза наделала много бед. Провода в лаборатории Куинслея перепутаны и повреждены. Мои помощники и партия рабочих дожидаются меня.
— Я очень раз видеть вас, — отвечал я, — но я не догадываюсь, почему именно вы меня ждали.
— Идемте, идемте, я объясню вам все по дороге.
Когда мы шли садом, Мартини объяснил мне, что я могу ему сопутствовать во время предстоящего осмотра лаборатории.
— Квазимодо, Кю и большинство старших помощников так же, как и Петровский, уехали на совещание к Куинслею, оставшиеся находятся все еще в полной растерянности. Лаборатория брошена почти без присмотра. Внушители, механические глаза и уши бездействуют благодаря порче проводов. Нам представляется прекрасный случай заглянуть в это «святая святых».
Предложение Мартини мне понравилось. У меня было предчувствие, что мы можем натолкнуться там на нечто интересное.
Я поблагодарил своего друга. Мы ускорили шаги.
— Какое несчастье вчера на маневрах, — запыхавшись от быстрой ходьбы, говорил Мартини.
— Я надеюсь, маневры отменены?
— Сегодня утром возобновились снова, но, конечно, не в тех масштабах и темпах, как раньше. Предупреждение сделано, и необходима большая осторожность. Оказывается, мы, старики, можем позволить себе гораздо больше, чем эта молодежь.
Я снова подумал о своих почках. Было бы лучше, если бы мне вставили почки от какого-нибудь погибшего иностранца.
Дорожки сада еще не обсохли, и с деревьев падал на нас дождь капель. Поднявшийся туман закрывал солнце, и живительные его лучи не обсушили землю.
У дверей башни, в которой помещалась лаборатория Куинслея, стояла толпа рабочих, поджидая прихода Мартини. Мы прошли через открытые двери. Витая каменная лестница вела кверху. С двух сторон от нее стояли вагончики лифта. Мартини приказал своим помощникам заняться работой снаружи и в первой распределительной комнате, а сам вместе со мной, как с временным инженером инкубаториев, решил осмотреть повреждения приемников.
Мы проходили с ним беспрепятственно, не встречая никого из служащих, комнату за комнатой, этаж за этажом. Особых неисправностей при этом беглом осмотре не было заметно. В одном окне были разбиты стекла, в другом сломана рама и вырван ставень. На полу валялось несколько неприбранных разбитых банок и бутылок. На столах мы видели различные приборы, препараты, разложенные книги. Ясно было, что со вчерашнего дня здесь никого не было. Надо думать, что в этой лаборатории паника была особенно велика. Ученые и их ученики, занимающиеся усовершенствованием методов получения новых людей, были более всех потрясены результатами своих достижений.
— Пока я не вижу ничего интересного, — промолвил Мартини, поднимаясь на последний этаж.
— Жаль, что мы с вами мало понимаем в этом деле. Может быть, тогда мы нашли бы многое, на что следует обратить внимание, — отвечал я.
Первые большие комнаты имели вид музея. Шкафы с банками различных размеров, наполненные неизвестными для нас предметами, были расставлены по стенам комнат. Дальше следовал большой зал, очень похожий на погреб инкубатория. Стеклянные ящики с проводкой для питательной жидкости, с искусственными сердцами, содержали в себе всевозможные органы и, как мне казалось, куски ткани. Сердца бились; следовательно, кто-то наблюдал за автоматической их работой. В зале горел свет, так как все ставни были наглухо закрыты. Отсюда вели две двери; одна была закрыта, в другой торчал ключ. Мартини повернул его, и мы вошли в хорошо обставленный кабинет ученого. Здесь были: письменный стол, несколько лабораторных столов, микроскопы, химические весы, электрические приборы и масса книг. Книги были разбросаны на столах, на подоконниках, на полках и даже на полу. На письменном столе лежала рукопись. Я сразу узнал почерк Куинслея. Меня крайне удивило содержание этого листа. Здесь чередовались ответы и вопросы. Я бегло просмотрел последние строки:
Вопрос. Можете ли вы отвлечься от ваших постоянных мыслей и заняться математикой?
Ответ. Это очень тяжело. Меня угнетает судьба моей жены и мой ужасный конец.
Вопрос. Думаете ли вы когда-либо о своих научных замыслах?
Ответ. Да, безусловно, но все это переплетается в какой-то хаос. Возможное смешивается с невероятным.
Вопрос. Если я понимаю вас, ваше состояние похоже на сон?
Ответ. Безусловно, я сплю и грежу.
После этого я прочел: «Ответы сделались путаными, постоянная смена впечатлений последних дней жизни затемняет правильный ход мысли. Действие средства, возбуждающего мозг, окончилось».
— Что за чертовщина! — воскликнул я, бросив рукопись на стол. Какие-то опыты, и, мне кажется, ужасные.
Мартини показал мне ключ, на котором были выгравированы три буквы: Л. М. К.
— Лаборатория Макса Куинслея, — торжественно произнес он, — вы понимаете? Стоит ли заниматься рукописью, когда мы можем увидеть эту знаменитую лабораторию, куда не вступала еще нога иностранца? Нельзя терять времени.
Мы вошли в большую комнату и, пользуясь найденным ключом, проникли через запертую дверь в соседнюю комнату. Все, что увидели мы здесь, мало отличалось от того, что было в других лабораториях, через которые мы проходили. Те же замысловатые приборы, те же ящики, те же полки со всевозможными банками и склянками, весы, электрические батареи, динамо-машины и прочее. У одного из окон стояла высокая конторка, а против нее на подставках были расположены четыре стеклянных ящика. Я понял сразу, что в этих ящиках находятся какие-то живые органы или ткани, потому что к ним были проведены трубки для питания и для согревания. Над конторкой висел, спускаясь с потолка, небольшой аппарат для внушения и для чтения мыслей.
Я и Мартини почему-то обратили особое внимание на эту часть лаборатории. Мартини, как специалист, прежде всего осмотрел внушающий аппарат.
— Он цел и невредим, — сказал он. — Он питается током не из общей сети, а от местных батарей.
Я не мог сдержать своего волнения и громко воскликнул:
