Мы — из солнечной системы (Художник И.М. Андрианов) - Гуревич Георгий Иосифович (читать книгу онлайн бесплатно без txt) 📗
Глаз не успевал охватить все оттенки, мозг не успевал запечатлеть. Ким смотрел вниз, вверх, опять вниз. Что это за синее пятно? Пожалуй, Аральское море. Все целиком видно, как на карте. А эти бугорки с белыми пятнами — горы Тянь-Шань. То продолговатое пятнышко — Балхаш, а полукруглое — Иссык-Куль. А там в дымке Индия выползает из-за горизонта. А что это за созвездие наверху? А там что золотится? Ах, это и есть Луна?
Старушка неуверенно улыбалась:
— Кажется, отошло. Уже не так трудно дышать.
И в подтверждение ее слов серебряная девушка сказала по радио:
— Товарищи пассажиры, ваши неудобства кончаются. Максимальная перегрузка снята, вскоре ваш вес будет нормальным, потом ниже нормального. Как только почувствуете себя хорошо, проделайте гимнастические упражнения. Таблица висит в каждой каюте. Достаньте пол ладонями, поболтайте ногами в воздухе.
В голосе девушки не было и намека на улыбку. Чувствовалось, что она повторяет эти слова в сотый раз.
Старички, напротив, старательно сгибались и шевелили ногами, довольные, что пугающий старт прошел благополучно. Ким торопливо проделал зарядку и прилип к окну.
Звездный бархат заполонил стекла, синеву окончательно отодвинул. Теперь под ногами висел глобус, занимавший четверть неба. Ночной западный край, матово-черный, громадным караваем вырисовывался на звездном небе. Вся дневная сторона была окутана дымчатой кисеей, сквозь нее просвечивали пятна разных оттенков: белые снега и облака, зеленоватые и голубоватые леса, моря разного цвета, у каждого моря свой. И все это было обвязано ярко-голубой тесемкой с оранжевыми концами. Оранжевое отделяло день от ночи. Ким старался узнать очертания морей; Вот это извилистое, видимо, Средиземное. Ну да, вот и Красное — длинная полоса между зеленой Аравией и зеленой Сахарой. А там Чернов и Каспийское — два округлых пятна. Севернее белый облачный массив с немногочисленными пятнышками. В одном из этих пятнышек — Москва. Там он был сегодня поутру.
Москва! И Лада!
На секунду заныло сердце. Вспомнил: «Не любит. Отвергла!»
Но всего лишь на секунду: Не таким уж однолучевым был Ким. Не мог вздыхать только о Ладе перед лицом космического великолепия. Сердце ныло, и сердце пело: Ты — отвергнутый унылый влюбленный, но ты и гордый человек: с невидимого пика взираешь на планету, и на крошечную девчушку Ладу, и на микроскопические свои огорчения…
«Вот где необыкновенное. Лада. Не оттолкнула бы меня — любовались бы вместе. Как это у Лермонтова:
Тебя, я — вольный сын эфира,
Возьму в надзвездные края…»
Все-таки не оставляла его Лада. Ушел в космос, чтобы забыть, но все разговаривал с ней мысленно, спорил, доказывал что-то, выражения подбирал для красочных описаний.
Но чем дальше, тем менее интересной становилась картина. Это отметили еще первые, путешественники на Луну. Красочнее всего первые полчаса после старта. В дальнейшем зрелище становится однообразным. Застывают два глобуса на небе — голубой и желтый. Можно смотреть на них минутами, часами и не уловить перемен.
Так что Ким, к стыду своему, обрадовался, когда в дверях показалась серебряная девушка со столиком на колесиках.
— Обед, пожалуйста, закусите, до Луны еще далеко.
— Мне две порции, девушка, — потребовал толстяк. — У меня в дороге аппетит.
Девушка улыбнулась:
— В прошлый раз вы у меня три порции просили.
— И я вас помню, девушка. Вы тогда о женихе рассказывали. Он у вас на Нептуне, кажется?
Девушка в серебряном вздохнула.
— Да, ушел на Нептун опять. Штурман он дальнего плавания. А я шныряю, как челнок в нитях: Земля-Луна и обратно. В дальние-то рейсы меня не пускают. С вестибулярным не в порядке (она постучала около уха). Там невесомость, меня затошнит сразу. Для каботажного плавания еще гожусь кое-как.
Ким покраснел слегка. Он-то гордился восхождением на невидимую и невиданную высоту, а для девушки это каботажное плавание — ткацкий челнок Луна-Земля, Земля-Луна.
После обеда Ким опять пристроился к окну и удивился. Под ногами виднелся золотой глобус, а голубой, заметно похудевший, оказался наверху, в зените.
— Ага, перевернулись, — заметил толстяк. — Разгон кончился, началось торможение. Тут тормозят медленно, приучают к лунной, легкости. Не волнуйтесь, еще две трети пути. Можно вздремнуть часок-другой. Вы меня разбудите, когда Луна будет совсем близко.
И он захрапел, к удивлению Кима. Равнодушно заснул в космосе — между Землей и Луной.
Ким заставлял глядеть себя за окно, а смотреть было не на что. Внизу Луна, примерно такая же, как на земном небе, наверху Земля, примерно такая, как школьный глобус. Луна, глобус, звезды. Пробовал закрывать глаза минуты на три, отворачиваться. Никаких изменений.
Толстяк храпел. Старик напротив читал газету. Старушка рылась в своем чемоданчике, что-то хотела пришить. Ким закрыл глаза еще на пять минут…
И заснул к своему стыду.
Заснул и проспал часа два — всю однотонную часть путешествия.
Потом ему приснилось, что он под водой. Нырнул глубоко и никак не может выплыть. Акваланг испортился, показатель кислорода на нуле, пора выплывать, а до поверхности далеко. Загребает, загребает что есть силы руками, стискивает зубы, губы закусывает, тужится… Нет сил не открыть рот. Губы разжимаются, во рту вода.
Но водой, оказывается, можно дышать. Вот открытие! Как же он не знал? Как люди не знали? Зачем тонули?
И с тем Ким проснулся.
Но ныряние продолжалось. Он чувствовал себя необычайно легким, способным воспарить, поднять себя за волосы.
— Сила тяжести — одна треть, — сказал сосед. Приучают нас помаленьку. Правильно делают.
Ким вернулся в детство, весил килограммов двадцать. Сосед легко поднял его. И Ким в свою очередь подкинул к потолку толстяка.
А Луна? Луна уже стала громадной. Не золотой блин, не тарелка, не диск. Ноздреватый шар солидного размера виднелся внизу. Целый мир, наполовину пепельный, наполовину желтый. На границе желтого и темного явственно различались круглые, как оспины, кратеры с черными ободками теней. Ким один подумал об оспе: он видел ее на фотографиях в книгах по истории медицины. А старик сказал, что Луна похожа на берег у водопоя, на грязь, истоптанную копытами.
— Вот она, Луна, наша красавица, — прошептал толстяк с неожиданной гордостью. — Сейчас покажу вам все наши объекты. Школьную астрономию забыли небось? Смотрите, вот Море Дождей — левый глаз лунного лика. Вокруг него горные цепи. Альпы — левая бровь, Кавказ — переносица, Апеннины — нос, Карпаты — левая скула. Это главное рудное кольцо, золотое дно Луны. Колечко видите между Апеннинами и Карпатами? Кратер Эратосфен — заводы, металлургия, машиностроение. Там первая на Луне дорожная лента. Идет от заводов к главному космодрому. Вот он в центре — три кратера видите рядышком, словно бусы нанизаны: Арзахель, Альфонс, Птолемей? В Альфонсе действующий вулкан. Птолемей самый большой и самый гладкий. Туда мы и сядем — в середочку. А левее, в том же цирке, маленький кратерок. Отсюда он кажется малюсеньким, на самом деле шесть километров в поперечнике. Это и есть Селеноград, столица Луны. В той крапинке мы и будем через час.
Луна надвигалась. Луна расползалась по небу. Зубчатые тени показывали форму гор, угловатых, остроконечных, резких не по-земному. Море Дождей постепенно сдвинулось за горизонт, ушли окружающие его хребты — нос, переносица и бровь. Все окошко заполнили три цирка, сцепленных, словно бусы, потом остались два, потом один — громаднейший. Под ракетой оказалась серая пыльная равнина; озаренная фиолетовым пламенем. Тяжесть слегка возросла, башня погрузилась в пламя… и села на четыре ноги.
Фиолетовое зарево погасло. Из окна стоящей башни Ким глядел на медленно оседающую пыль. — Ракета стояла на ровном очень пологом холме. Позже, выяснилось, что это вовсе не холм: горизонт на Луне близкий, и каждая равнина кажется холмом.
