Куколки - Уиндем Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис (книги без регистрации полные версии txt) 📗

— Петра, милая, — попросил я, — мы слишком далеко, и никто из нас не может связаться с Рэчель. Можешь ты задать ей несколько вопросов?

Петра кивнула.

— Мы хотим знать, слышала ли она что-нибудь о Марке после своего разговора с Майклом.

Петра спросила и затем покачала головой.

— Нет. Она ничего не слышала. По-моему, она очень несчастна. И еще она хочет знать, все ли в порядке с Майклом.

— Скажи ей, что с ним ничего не случилось, с нами тоже. Передай ей, что мы ее любим, очень сожалеем, что она одна, и скажи, что она должна быть храброй и осторожной. Она не должна никому показывать, что беспокоится.

— Она понимает. Говорит, что постарается, — доложила Петра.

На минуту она задумалась, а потом сказала мне словами:

— Рэчель боится. Она плачет внутри. Она хочет Майкла.

— Она сказала тебе об этом? — спросил я.

Петра покачала головой:

— Нет. Это что-то вроде задней мысли, но я ее увидела.

— Тогда об этом лучше не говорить, — решил я. — Это не наше дело. Потаенные мысли не для других людей, так что надо притвориться, что их не замечаешь.

— Ладно, — невозмутимо согласилась Петра.

Я считал, что навел порядок, но когда обдумал все как следует, то понял, что история с чтением «задних мыслей» мне совсем не нравится. От этого становилось как-то не по себе, особенно оглядываясь на прошлое…

Немного позднее проснулась Софи. Она снова выглядела спокойной и уверенной, похоже было, что ночная буря рассеялась без следа. Отослав нас в дальний конец пещеры, она отцепила занавеску, чтобы стало светло, и разожгла в ямке огонь. Большая часть дыма от него уходила наружу, но в пещере все равно вскоре стало очень дымно, и единственным утешением было то, что в этом чаду нас никто с улицы разглядеть не смог бы. Софи бросила в железный горшок несколько ложек чего-то из двух или трех мешочков, добавила воды и поставила на огонь.

— Присматривай за ним, — велела она Розалинде и спустилась вниз по лестнице.

Спустя двадцать минут она появилась снова. Бросила через порог пару кругов сухого хлеба и залезла вслед за ними сама. Подойдя к горшку, она помешала в нем и понюхала пар.

— Шума нет? — спросил я.

— Не из-за этого, — ответила она. — Альбиноса нашли. Считают, что это сделал ты. Провели поиск, правда, небольшой, сегодня рано утром. Как следует не искали, потому что мужчин мало. Сейчас им без вас есть о чем поволноваться. Начали возвращаться по двое, по трое те, кто ушел драться. Ты не знаешь, что произошло?

Я рассказал ей о неудачной засаде и о том, как разбежались Люди Зарослей.

— Докуда дошли ваши? — захотела она узнать.

Я поинтересовался у Майкла.

— Мы только что впервые вышли из леса на открытую местность, — ответил он.

Я сообщил новости Софи. Она кивнула:

— До берега реки часа три или чуть меньше.

Она разлила свое варево по мискам. На вкус оно оказалось лучше, чем на вид. Хлеб был менее пригоден в пищу. С помощью острого камня Софи разломала его на куски.

Его надо было размачивать в воде, чтобы он стал съедобным. Петра ворчала, что это не та настоящая еда, какую давали у нас дома. Это ей о чем-то напомнило, и вдруг без всякого предупреждения она спросила:

— Майкл, а мой папа с вами?

Он был застигнут врасплох, и я поймал его «да» прежде, чем он успел его подавить.

Я посмотрел на Петру в надежде, что она не поймет все значение этого факта. К счастью, так и случилось. Розалинда опустила свою миску и молча уставилась в нее.

Как мало подготавливает нас до времени неподтвержденное подозрение к открытому удару внезапного узнавания правды. Я вспоминал голос отца, нравоучительный, безжалостный. Я так ясно представлял, каким было в тот момент его лицо, как будто видел воочию.

— «Ребенок… ребенок… который вырастет и будет рожать и, рожая, распространять скверну до тех пор, пока все вокруг не станут Мутантами и Богохульствами. Именно так случалось там, где были слабы воля и вера, но здесь этого не произойдет никогда».

И снова слышал голос тети Хэрриет:

— «Я буду молить Бога, чтобы он ниспослал милосердие в этот отвратительный мир…»

Бедная тетя Хэрриет, с ее молитвами, такими же бесплодными, как и ее надежды…

Что же это за мир, где человек способен отправиться на такую охоту?

И что же это за человек?

Розалинда положила руку мне на колено. Софи подняла голову. Когда она увидела мое лицо, ее настроение изменилось.

— Что случилось? — спросила она.

Розалинда объяснила ей, и глаза Софи расширились от ужаса. Она посмотрела на меня, открыла рот, чтобы заговорить, но опустила глаза, оставив свои мысли невысказанными. Я тоже поглядел на Петру, потом на Софи, на ее лохмотья, на пещеру, в которой мы находились…

— Чистота… — процедил я. — Воля Господня. Чти отца своего… Я что, должен его прощать? Или попытаться убить его?

Ответ поразил меня. Я не осознавал, что послал эту мысль в пространство.

— Пусть живет, — последовал суровый и четкий ответ зеландки. — Ваша задача выжить. Ни его порода, ни его способ мышления долго не продержатся. Они — венец создания. Они — исчерпанное стремление. Им больше некуда двигаться. Но жизнь — это движение, этим она отличается от камня. Ее суть — перемена. Кем возомнили себя недавние хозяева мироздания, если рассчитывали остаться неизменными? Если живое отрицает изменение, оно ставит себя под угрозу. Если оно не приспосабливается, оно гибнет. Идея о завершенном человеке — это крайняя форма тщеславия: законченный образ — это святотатственный миф.

Прежние люди спровоцировали Бедствие и были сокрушены им вдребезги. Ваш отец и ему подобные — частицы разбившегося мира. Сами того не зная, они уходят в прошлое. Они все еще уверены, что существует законченный образ, который надо оберегать: скоро они обретут устойчивость, о которой мечтают, единственное, что может быть им доступно, — это постоянство окаменелости.

Ее мысли стали терять свою жесткость и резкость, они начали смягчаться, становиться добрее. Но казалось, ее настроение могло выражаться только в высокопарном стиле торжественной речи, потому что она продолжала:

— На груди матери дитя находит утешение, но рано или поздно ребенок должен быть отлучен от груди. Достижение независимости, обрезание связующих нитей — процесс мучительный в любом случае, но он необходим, хотя каждая из сторон может противиться ему и винить в нем другую. Но нити уже обрезаны. Тщетно и бессмысленно пытаться сохранить в целости то, что было. Безразлично, являются ли суровая нетерпимость и жестокая прямолинейность защитой против страха и разочарования или это всего лишь одежды, в которые рядится садизм, суть в том, что они враждебны самой жизни. Разность между уже отжившим свой век и только нарождающимся можно сгладить лишь самопожертвованием, причем со стороны того, кто должен уйти, так как ваше самопожертвование бессмысленно и вредно. Поэтому остается только разрубить родственные узы. У нас все впереди, мы боремся за новый мир, а им остается только цепляться за проигранное.

Она закончила. Меня ее речь несколько ошарашила, да и Розалинда выглядела так, как будто еще продолжала старательно вслушиваться. У Петры был скучающий вид.

Софи с любопытством поглядывала на нас:

— Со стороны на вас смотреть просто жутко. Можно мне узнать, в чем дело?

— Видишь ли, — начал я и замолчал, не зная, как лучше выразиться.

— По-моему, она сказала, что нам нечего беспокоиться о нашем отце, потому что он все равно ничего не поймет, — заметила Петра.

Пожалуй, лучше и нельзя было подытожить сказанное.

— Что за она?.. — удивилась Софи.

Я вспомнил, что мы ей ничего не рассказали о людях из Зеландии, и несколько туманно ответил:

— Да так, одна подруга Петры.

Софи сидела рядом со входом, а мы в глубине пещеры, чтобы нас нельзя было увидеть снаружи. Немного погодя она высунулась и посмотрела вниз.

— Вернулось много мужчин. Пожалуй, даже большинство. Часть их собралась вокруг шалаша Гордона, и остальные тоже туда направляются. Наверное, он тоже вернулся.