Разрозненные рассказы - Брэдбери Рэй Дуглас (книга регистрации txt) 📗
— Как вы считаете, пойдут они с нами, мистер Файфилд? — спросили они отца, встретив его однажды вечером.
— Все в руках божьих, мальчики, — ответил он.
— По-моему, мы ведем себя прекрасно, — сказал Еж.
— Каемся как черт знает что, — добавил Шутник.
— Мы даже не вспоминаем проклятых портретов!
— Это мудро, — сказал отец и похлопал парней по плечу.
Отношения отца с дочерьми были в ту неделю несколько отчужденными: похоже было, что они и его причислили к мужскому заговору. А он, проявляя благоразумную деликатность, не интересовался тем, как развивается новая форма искусства.
— Ну как, готово? — спросил он однажды.
— Почти, — ответили сестры.
— Нашли ребят, похожих на портреты? — Это прозвучало как бы между прочим.
— Почти.
— Что ж, не теряйте надежду.
На десятый день после ссоры отец улучил момент, чтобы взглянуть на рождение великих полотен, когда дочерей не было дома. Потом он спросил у жены:
— Тебе не кажется, что портреты слегка меняются?
— Не заметила.
— Волосы, например. Ведь оба были блондинами?
— Разве?
— По-моему, и глаза у обоих были сначала небесно-голубыми.
— Может, ты и прав.
— А девчонки говорят тебе что-нибудь… м-м-м… о том, что трудно найти ребят, похожих на идеал?
— Они все время не в духе. Пора бы им прекратить это дурацкое занятие.
— Ерунда. Они умеют приспосабливаться, вернее, закаляться в борьбе. Жизнь никогда их не скрутит. Впрочем, эти портреты… Мне кажется, девчонки похудели… Костлявые какие-то. Не могу понять, в чем дело.
— Можно сказать, что этой живописью они сами себя загнали в тупик, — ответила мать, — и не видят выхода. А что там творится с портретами?
— Еще не закончены. Будем ждать. Однако, должен признаться, эта неопределенность меня убивает. — И отец снова побрел наверх, в комнату дочерей.
На одиннадцатый день, а именно в пятницу вечером, придя с работы, отец был удивлен тишиной, царившей в доме. Он подошел к жене, сел рядом и чмокнул ее в щеку.
— Что за безлюдье? — спросил он.
Обеденный стол сверкал серебром и белизной салфеток, но все было не тронуто.
— А где дочери? — продолжал отец.
— Наверху, болеют.
— Болеют?!
— Ты же знаешь, каждый раз, когда у них свидание, они заболевают. Когда появляются кавалеры, они выздоравливают. А к десяти вечера, после кино, каждая сможет выпить по четыре эля 12. Кстати, сегодня великий день: они нашли своих Прекрасных принцев.
— Не может быть.
— Так они сказали.
— Я знал, они своего добьются. И кто же герои дня?
— Это большой сюрприз. Они будут здесь через пять минут. Нам придется решать, соответствуют ли они своим портретам.
— Горжусь дочерьми. Молодцы! Поставили цель и достигли ее.
— Они еще после обеда работали: последние мазки, говорят.
— Ну что ж, теперь нам только остается повторить за Малюткой Тимом: «Да осенит нас всех господь своею милостью!» 13 — сказал отец. — Такое событие следует отпраздновать. Честно говоря, сначала я думал, что девчонки метят слишком высоко.
На улице за углом послышался странный грохот, словно неслась лавиной огромная консервная банка. Дешевый автомобильчик остановился возле дома, наткнувшись на собственные тормоза. Напоследок он подпрыгнул, как на ухабах, и издал скрежет, в котором слышались жалобы и стоны мертвецов.
— Приехали, — сказала мать.
— Я должен их видеть, — сказал отец сияя. — Будем надеяться, что у избранников есть мозги, соответствующие их красивым лицам.
Пройдя в холл, отец подождал звонка, потом щелкнул выключателем, чтобы осветить крыльцо. Фонарь не зажегся.
— Простите, пожалуйста, — сказал он двум незнакомцам, стоявшим в сумерках. — Все собираюсь сменить проклятую лампочку. Рад познакомиться, я отец девушек. Проходите. Как вас зовут?
Две фигуры неловко протиснулись вперед, к свету.
— А-а вы знаете нас, мистер Файфилд.
Раздался взрыв смеха, внезапный, как порыв зимнего ветра, и сразу же стих, сменившись красивым, застенчивым хохотком. Молчание.
— Еж, — произнес отец, — Шутник.
— Привет, — ответили парни.
— Я хотел сказать — Честер и Уолт. — Отец поспешно отступил, чтобы пропустить их в холл. — А это… не ошибка? Девушки ждут именно вас?
— Кого же еще? — крикнул со смехом Шутник. Потом опустил голову и сделал новую попытку: — Кого же еще? — На этот раз тихим, деликатным голосом, как настоящий джентльмен.
— Марта, — отец повернулся к жене, — мне кажется, ты сказала…
— Проходите, мальчики, проходите, — поспешно пригласила мать.
— Спасибо, — парни неловко приблизились и встали под лампой — странные, непохожие, совсем другие.
— Наконец-то нам удалось их пригласить.
— Сломили сопротивление противника, — добавил Уолт.
— Дайте на вас посмотреть, — сказал отец. — Так. Волосы причесаны.
Парни улыбнулись.
— Брюки отглажены. Посмотрели на свои брюки.
— Руки отмыты, — сказал отец испуганно. Они взглянули на свои руки.
— Надели белые рубашки и галстуки!
Парни поправили галстуки; лица их покрылись бисеринками пота — видимо, от гордости.
— Ботинки сверкают, — продолжал отец. — Я с трудом узнал тебя, Шут… я хотел сказать, Уолт.
— Для ваших дочерей не жаль усилий, сэр.
— Я это каждый день говорю. — Отец продолжал смотреть на лица ребят, на их тела в аккуратной одежде. Казалось, какая-то особая деликатность зарождалась в них в выходной день с наступлением темноты.
Девушки сбежали по лестнице бегом, потом резко сменили темп и пересекли комнату не спеша, стряхивая друг с друга тончайшие ниточки и следы пудры. Они принесли с собой запах масляной краски и запах духов.
— Я думаю, у нас все же есть головы на плечах, — сказала Мэг.
— Еще как есть! — крикнул Шутник, а потом, прибегнув к новому способу, повторил всю фразу снова, вполголоса: — Еще как есть, Мэг.
— До свиданья, папа, мама. — Девушки весело кружились по комнате, раздавая поцелуи. — Мы вернемся к одиннадцати.
— Я не волнуюсь, — сказал отец.
— Вы можете быть совершенно спокойны, сэр, — сказал Шутник, подавая руку отцу. Торжественным рукопожатием они словно скрепили договор.
Парадная дверь закрылась бесшумно. Отец удивился: он ждал, что она грохнет. Уводя мать под руку из передней, он спросил:
— Мне казалось, ты говорила…
— Я удивилась не меньше, чем ты.
— Знаешь, когда парни приоделись, оказалось, что они не так уж плохи. Если дать им еще с годик времени, подкормить овощами и молоком… — он остановился, — слушай, мне страшно интересно, что с портретами? Не мое собачье дело, конечно, но что они сделали? Выбросили их, прекратили поиски оригинала? Это можно узнать, только увидев.
— Ты думаешь, что имеешь право?
— Никогда им не признаюсь. Я пошел. — И он поспешил по лестнице вверх.
Отец открывал дверь так осторожно, словно духи дочерей витали в комнате. Он тихо вошел и остановился перед двумя портретами, освещенными лампой «молния». Сначала он долго смотрел на работу Мари, потом столь же долго на работу Мэг.
Портрет, что писала Мари, был таким же, каким он видел его четыре дня назад, и в то же время не таким. Нижняя челюсть юноши таинственным образом убавилась, зубы выдались вперед, локти, казалось, готовы были подняться вверх, как два летающих ящера, а ноги зашагать сразу в нескольких направлениях. Портрет дышал великолепной ленью, беспечным и красивым равнодушием. Глаза были бледно-голубого, размытого дождями цвета, а волосы, еще недавно такие длинные, белокурые, свисавшие прядями, стали грязновато-коричневыми, как перья воробья, и торчали жесткой, сердитой армейской щетиной.
Отец мягко улыбался, подвигая портрет поближе к свету. Рассматривая второе творение, он услышал легкие шаги и обернулся. Жена его вошла в комнату, подошла поближе, встала рядом.
