Враг за Гималаями - Брайдер Юрий Михайлович (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
– Попросили, знаете ли… – стал неловко оправдываться Шкурдюк. – А мне как раз по пути оказалось.
– Ну-ну. – Лукошников стал трогать руками всякие цацки на панели управления. – Давно хочу у вас спросить… Это сколько же психов надо признать нормальными и сколько нормальных людей превратить в психов, чтобы собралось денег вот на такой броненосец?
– Машину я приобрёл давным-давно, ещё до работы в клинике. А вас попрошу впредь воздержаться от столь оскорбительных инсинуаций, – от возмущения голос Шкурдюка, и без того дефектный, стал вообще срываться.
– Не вижу здесь ничего оскорбительного, – возразил Лукошников. – У каждого свой источник дохода. Кто-то аборты вязальной спицей делает, кто-то мертвецов в морге гримирует, а кто-то на дурачках деньги куёт. Профессор-то ваш, поди, не с зарплаты такую ряшку наел.
– Профессор Котяра – специалист международного класса. Светило в своей области. Он каждый год за океаном лекции читает.
– Скажите, пожалуйста! – удивился Лукошников. – Дураков, значит, и за океаном хватает.
– Беседовать с вами дальше в таком тоне я не намерен… Надеюсь, правоохранительные органы по достоинству оценят ваше вызывающее поведение.
Неизвестно до чего бы они так договорились, но прямо по курсу замаячил дом Лукошникова, благодаря многочисленным архитектурным излишествам похожий на старый фрегат, навечно пришвартованный к пирсу. Заранее прибывший сюда Цимбаларь загнал служебное авто в укромное место и теперь с независимым видом околачивался возле подъезда.
Пока Лукошников под присмотром Кондакова вызывал лифт, Донцов успел шепнуть коллеге пару слов – посматривай, дескать, чтобы старик ноги не сделал, только не забудь, что в таких домах имеется черный ход.
Скромная однокомнатная квартира Лукошникова напоминала монашескую келью – кровать заправлена серым больничным одеялом, абажур вырезан из бумаги, занавески на окне отсутствуют, вещей мало, и каждая из них занимает свое строго определённое место. О более или менее длительном присутствии здесь постороннего человека не могло быть и речи.
Но одно живое существо (кроме хозяина, конечно) в жилище всё же имелось. На специальной жердочке, натопырив перья, сидел здоровущий, как селезень, ворон, возможно, один из тех, с которыми вёл бесплодную борьбу Алексей Игнатьевич Шкурдюк.
Перехватив дотошный взгляд Донцова, Лукошников сказал с неоджиданной теплотой:
– Вот, сдружились… Самая неприхотливая тварь на свете. Собаку выгуливать надо, кошка есть просит, попугайчики сквозняка боятся. А этот в форточку влетает и вылетает. Жратву сам себе добывает. Не надоедает. Хочу ещё научить его говорить. Хотя бы пару слов. Тогда будет полный порядок.
Поняв, очевидно, что разговор идёт о ней, умная птица расправила крылья и хрипло прокаркала, угрожающе кивнув клювом в сторону Кондакова.
Что ни говори, а при всей своей внешней грубости Лукошников вызывал искреннее сочувствие. До какой же степени нужно было разочароваться в людях, чтобы выбрать себе в приятели ворона, существо не самое симпатичное и отнюдь не компанейское.
Донцов уже собрался начать допрос по заранее приготовленному плану, но Кондаков лёгкой гримасой дал понять – не торопись, мол, сначала надо расположить человека к себе.
– А чем это таким секретным ваше бюро занимается? – начал он, как всегда, с вопросов для дела несущественных, но собеседника расслабляющих, вселяющих в него иллюзию собственной безопасности.
– Ерундой всякой. – Лукошников стал разливать по кружкам спитой, жиденький чай. – Методами спасения космических экипажей, когда иными средствами их спасти невозможно.
– Это что имеется в виду? Катапультирование?
– Катапультирование, – кивнул Лукошников. – Только не тела, а, грех говорить, души. Считается, что вся человеческая личность записана вот здесь с помощью электрических сигналов. – Он постучал себя по макушке. – И вот когда никакой надежды на спасение не остаётся, специальный аппарат эти сигналы спишет, как адаптер списывает звуки с пластинки, и пошлёт их на приемник, расположенный неподалёку – на космодроме, скажем, или на самолёте сопровождения. Про это даже в газетах писали. Хотя идея, конечно, спорная – но раз финансирование идёт, почему бы и не попробовать.
– Выходит, человек погибает, а его сознание в этом приёмнике будет жить. Одно, без тела?
– Тело потом можно будет подобрать. Хоть обезьянье, хоть дельфинье. Лишь бы серого вещества хватало. – Он вновь постучал себя по голове, отозвавшейся глухим, деревянным звуком. – Да и человеческие тела найдутся. Мало ли у нас олигофренов всяких. Но пока это всё так – смелые замыслы. Дальше опытов на крысах дело не идёт.
– Вот вы говорите – финансирование… А откуда оно, интересно, поступает? Денег ведь на самое насущное не хватает.
– Люди говорят, что из Америки, от национального управления по аэронавтике. Там на точно такую же работу в сто раз больше придётся истратить. Где американцу лазер подавай, наши надфилем справляются. Они испытателям бешеные деньги платят, а наши всё сами на себе проверяют. Экономический фактор, едрёный корень.
– Что только на белом свете делается! – пригорюнился Кондаков. – Нет, даром это издевательство над естеством не пройдёт. Отомстит природа за себя, отомстит.
– Ну и бес с ней, – махнул рукой разомлевший от чая Лукошников. – Меня к тому времени уже на свете не будет.
– А где же ваша семья? – Кондаков оглянулся по сторонам, словно собираясь обнаружить до поры до времени скрывающихся родственников хозяина.
– Не интересуюсь даже, – отрезал тот. – У них своя жизнь, у меня своя.
– Бобылем-то, поди, невесело жить. Ни тебе стакан воды подать, ни спинку потереть… Нашли бы себе симпатию. Одиноких женщин сейчас хватает. А за вас, наверное, любая пойдёт. Непьющий, хозяйственный и с деньгами.
– Моя симпатия сейчас косу точит да саван штопает. И иных уже не предвидится.
– Не надо прибедняться, Аскольд Тихонович, – вмешался в разговор Донцов. – Говорят, захаживали вы к одной дамочке, и неоднократно. – Он назвал адрес квартиры Таисии Мироновны.
– Ты говори, да не заговаривайся. – Лукошников смерил Донцова тяжелым взглядом. – Не знаю я ни улицы этой, ни дома такого. Не знаю и знать не хочу. А если тебя интересует кто-то, так прямо и спроси, без экивоков.
– Так и быть. Спрашиваю прямо. Бывали ли вы когда-нибудь по указанному мной адресу?
– Отвечаю прямо – нет.
– Хозяйка утверждает обратное.
– Это её дело. Она, наверное, из той публики, которая раньше в нашей клинике мозги поправляла. Эти что угодно могут утверждать. Что соль сладкая, что снег чёрный, что заграница – выдумка, а всё, что ни есть в мире, – их бред.
– Тогда объясните мне, что означает этот символ? – Донцов предъявил снимок, на котором Таисия Мироновна опознала Лукошникова, случайно оказавшегося на фоне третьего корпуса.
– Не знаю.
– Зачем же тогда вы нарисовали его на проходной экспериментального бюро?
– Ты видел, как я его рисовал? Мало ли у нас всяких вахлаков, которые от безделья стены расписывают. Почему я за их мазню должен отвечать?
В ответах Лукошникова была определённая логика, а главное – непоколебимая уверенность в своей правоте. Безусловно, это был тёртый калач. Загнать его в угол могли только неопровержимые факты.
– Этот документ вам знаком? – Донцов продемонстрировал фотокопию зашифрованного текста.
– Впервые вижу. – Фыркнул Лукошников.
– А что будет, если мы сравним отпечатки пальцев, оставленные здесь, с вашими собственными? – со стороны Донцова это уже был чистый блеф: на рукописи среди многих других, имелись отпечатки пальцев какого-то неизвестного человека, но для идентификации они не годились в связи с плохим качеством.
– Ничего не будет. Умоетесь.
– Про закрытое акционерное общество «Теремок» вы слыхали? – Донцов решил пойти ва-банк.
– Не приходилось.
– Следовательно, никакого отношения к пропаже денег из его сейфа не имеете?
