Шесть спичек (сборник) - Стругацкие Аркадий и Борис (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Началось! — зловещим шепотом произнес Сорочинский. — Началось! Витя, проснись, началось!..
— Может быть, ты помолчишь наконец? — быстро сказал Гальцев. Он тоже говорил шепотом.
Из всех троих только Ашмарин знал, что происходило на вершине.
Первые десять часов после пробуждения механозародыш настраивался на обстановку. Абстрактные команды, заложенные в позитронное программное управление, видоизменялись и исправлялись в соответствии с внешней температурой, составом атмосферы, атмосферным давлением, влажностью и десятками других факторов, определенных рецепторами. Дигестальная система — великолепный «высокочастотный желудок» зародыша — приспосабливалась к переработке лавы и туфа в полимеризованный литопласт. Нейтронные аккумуляторы готовились отпускать точные порции энергии для каждого процесса. Когда настройка закончилась, зародыш начал развиваться. Все в Яйце, что не понадобилось для развития в данной обстановке, пошло на переделку и укрепление рабочих органов — эффекторов. Потом дело дошло до оболочки. Оболочка была прорвана, и механозародыш принялся осваивать подножный корм.
Огоньков становилось все больше, они двигались все быстрее. Послышалось жужжание и визгливый скрежет — эффекторы вгрызались в почву и перемалывали в пыль куски туфа. Пых, пых!.. Бесшумно отделились от вершины и поплыли в звездное небо клубы светящегося дыма. Неверный дрожащий отсвет на секунду озарил странные, тяжело ворочающиеся формы, затем все снова скрылось. Скрежет и треск усилились.
— Может, подойдем поближе? — спросил Сорочинский.
Ашмарин не ответил. Он вдруг вспомнил, как испытывался первый механозародыш, модель Яйца. Это было несколько лет назад. Тогда он был еще совершенным новичком в эмбриомеханике. В обширном павильоне возле института разместился зародыш: восемнадцать ящиков, похожих на несгораемые шкафы, — вдоль стен и огромная куча цемента — посредине. В куче цемента прятались эффекторная и дигестальная системы. Маклаков махнул рукой, и кто-то включил рубильник. Они просидели в павильоне до позднего вечера, забыв обо всем на свете. Куча цемента таяла, и к вечеру из пара и дыма возникли очертания стандартного литопластового домика на три комнаты, с паровым отоплением и автономным электрохозяйством. Он был совершенно такой же, как фабричный, только в ванной остались керамический куб-«желудок» и сложные сочления манипуляторов. Маклаков осмотрел домик, тронул ногой манипуляторы и сказал:
«Пожалуй, хватит кустарничать. Надо сделать Яйцо».
Вот тогда было впервые произнесено это слово. Потом было много работы, много удач и очень много неудач. Эмбриомеханический зародыш учился настраивать себя, приспосабливаться к резким изменениям обстановки, самовосстанавливаться. Он учился безотказно служить человеку в самых сложных и опасных условиях. Он учился развиваться в дома, экскаваторы, ракеты, он учился не разбиваться при падении с огромной высоты, не выходить из строя в волнах расплавленного металла, не бояться абсолютного нуля. Сотни человек, десятки институтов и лабораторий помогали механозародышу превратиться в то, чем он стал теперь: в Яйцо. Нет, это хорошо, что Ашмарину пришлось остаться на Земле. И кто он такой, чтобы претендовать на большее?
На вершине холма клубы светящегося дыма взлетали все чаще и чаще, треск, скрип и жужжание слились в непрерывный дребезжащий шум. Блуждающие красные огоньки образовывали цепочки, цепочки свивались в причудливые подвижные линии. Розовое зарево занималось над ними, и уже можно было различить что-то огромное и горбатое, качающееся, словно лодка на волнах.
Ашмарин снова взглянул на часы. Было без пяти четыре. Видимо, лава и туф оказались благоприятным материалом: купол рос гораздо быстрее, чем на цементе. Интересно, что покажут температурные измерения? Механизм надстраивает купол с верхушки к краям, при этом эффекторы забираются все глубже в сопку. Чтобы купол не оказался под землей, зародышу придется позаботиться либо о свайных подпорках, либо о передвижении купола в сторону от ямы, которую вырыли эффекторы. Ашмарин представил себе добела раскаленные края купола, к которым лопаточки эффекторов лепят все новые и новые частицы вязкого от жара литопласта.
На минуту вершина сопки погрузилась в темноту, грохот смолк, слышалось только неясное жужжание. Зародыш перестраивал работу энергетической системы.
— Сорочинский! — позвал Ашмарин.
— Я, — послышалось из темноты.
— Обойдите сопку справа и ведите наблюдение оттуда. На сопку не подниматься ни в коем случае.
— Бегу, Федор Семенович!
Было слышно, как он шепотом попросил у Гальцева фонарик, затем желтый кружок света запрыгал по гравию и исчез.
Грохот возобновился. Снова над вершиной сопки загорелось розовое зарево. Ашмарину показалось, что черный купол немного переместился, но он не был уверен в этом. Он с досадой подумал, что Сорочинского надо было послать в обход сопки сразу, как только зародыш вылупился из Яйца. Впрочем, обо всем в должное время отчитаются кинокамеры.
Вдруг что-то оглушительно треснуло. На вершине полыхнуло красным. Медленная багровая молния проползла по черному склону и погасла. Розовое зарево стало желтым и ярким и сейчас же заволоклось густым дымом. Бухающий удар расколол небо, и Ашмарин с ужасом увидел, как в дыму и пламени, окутавших вершину, поднялась огромная тень. Что-то массивное и грузное, отсвечивающее глянцевитым блеском, закачалось на тонких трясущихся ногах. Бухнул еще удар, еще одна раскаленная молния зигзагом прошла по склону. Дрогнула земля, и тень, повисшая в дымном зареве, рухнула.
Тогда Ашмарин побежал на сопку. В сопке что-то гремело и трещало, волны горячего воздуха валили с ног, и в красном пляшущем свете Ашмарин видел, как падают, увлекая за собой куски лавы, кинокамеры — единственные свидетели того, что произошло на вершине.
Он споткнулся об одну камеру. Она валялась, растопырив изогнутые ноги штатива. Тогда он пошел медленнее, и горячий гравий сыпался по склону ему навстречу. Наверху стало тихо, но там что-то еще тлело в дыму. Неожиданно раздался еще один удар, и Ашмарин увидел несильную желтую вспышку.
На вершине пахло горячим дымом и чем-то незнакомым и кислым. Ашмарин остановился на краю огромного провала с почти отвесными краями. В этом провале лежал на боку почти готовый купол, герметический купол на шесть человек, с тамбуром и кислородным фильтром. В яме тлел раскаленный шлак, на его фоне было видно, как слабо и беспомощно двигаются потерявшие управление гемомеханические щупальца зародыша. Из ямы тянуло горелым и кислым.
— Да что же это? — послышался голос Сорочинского.
Ашмарин поднял голову и увидел на другой стороне ямы Сорочинского, стоявшего на четвереньках на самом краю.
— Дед бил-бил, не разбил, — уныло сказал Сорочинский. — Баба била-била…
— Молчать! — прорычал Ашмарин.
Он сел на край ямы, свесил ноги и стал спускаться.
— Не надо, — сказал Гальцев. — Опасно…
— Молчать! — повторил Ашмарин.
Надо было немедленно понять, что здесь произошло. Не может быть, чтобы подвела конструкция Яйца — самой совершенной из машин, созданных человеком. Самой неуязвимой машины, самой умной машины.
Сильный жар опалил лицо. Ашмарин зажмурился и соскользнул вниз мимо докрасна раскаленного края новорожденного купола. Он встал и недоуменно огляделся. Перед ним чернели оплавленные бетонные своды и ржавые, скрюченные прутья арматуры. Впереди виднелся широкий темный проход, который вел куда-то в недра сопки. Под ногами что-то тяжело повернулось. Ашмарин нагнулся. Он не сразу понял, что это за серый металлический обрубок, а когда понял, то понял все. Это был артиллерийский снаряд.
В темени сопки зияла пустота. Какие-то мерзавцы сто лет назад устроили в ней залитое бетоном темное помещение. Они набили это помещение артиллерийскими снарядами. Механизмы, рожденные Яйцом, устанавливая опорные сваи, пробили старинные своды насквозь. Сгнивший бетон не выдержал тяжести, сваи провалились в него, как в трясину. Тогда машина принялась заливать бетон расплавленным литопластом. Она не могла знать, что здесь склад снарядов. Она не могла знать, что это такое — артиллерийские снаряды, потому что люди, которые дали ей программу жизни, забыли о том, что такое артиллерийский снаряд. Кажется, снаряды заряжались тротилом. Тротил испортился за сто лет, но не совсем. Не во всех снарядах. Все, что могло взрываться, начало взрываться. И замечательная машина превратилась в кучу хлама.
