Обладатель великой нелепости - Левандовский Борис (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗
«Но я открою тебе один маленький секрет…»
Шепчет пухленький розовый доктор. Мальчик слышит, как что-то совсем близко посвистывает, когда врач дышит, будто у него в каждую ноздрю вставлено по маленькой свистульке, очень глубоко, так, что невозможно увидеть, но зато, если приблизится почти вплотную, можно отчетливо расслышать, – такой же свистящий звук вылетает из ноздрей отца мальчика, когда тот выпьет спиртного больше обычного и завалится на постель. И еще… Теперь совсем близко блестят стеклянные глазки маленького доктора, иногда в них можно поймать свое отражение, но оно какое-то странное… Кажется, будто с ним что-то происходит внутри… там, в глубине этих глаз, и оно слишком миниатюрное, чтобы разглядеть за те две-три секунды, пока доктор, похожий на Айболита, вновь не пошевельнет головой.
«Очень важный секрет, – шепчет доктор. – Ты можешь стать не просто врачом, хирургом… ты можешь стать Большим Доктором!»
«Я не знаю… – отвечает мальчик. – Как это?»
«О-о-о! – многообещающе подымает розовый пальчик Ай-Болит. – Это здорово! Ты не можешь себе представить! У тебя всегда будет много пациентов, очень много… Но главное…»
Он приближает свое лицо со стеклянными глазами уже совсем вплотную к лицу мальчика, их разделяют каких-нибудь два сантиметра невидимого барьера.
«Главное, ты сможешь делать с ними все, что захочешь… ВСЕ! АБСОЛЮТНО ВСЕ! И никто не будет тебе мешать… твоим исследованиям… самым смелым экспериментам… Только ты сам начнешь решать, что для них хорошо, а что…»
Взгляд маленького доктора иступленный, он принадлежит сумасшедшему, Ай-Болит хихикает, как маленькая девочка.
«…А что еще лучше! У-у-у! Ты можешь себе это представить?»
Феликс с ужасом смотрит в глаза Ай-Болита, но не в силах сказать ни слова, он боится, очень боится этого маленького доктора с пухленьким личиком, на котором эти глаза блестят как стеклянные пуговицы… и что-то происходит там с его отражением. Но что именно – невозможно уловить.
«Да, я знаю, – улыбаясь, шепчет доктор, и все время что-то теребит в кармане своего белоснежного халата. – Ты, наверное, хочешь подумать, правда? А, Феликс? Разве тебе не хочется стать таким Доктором? Я навещаю многих мальчиков и девочек, которые собираются стать докторами, когда вырастут. И даже некоторых – уже взрослых, настоящих врачей… Ну, ты уже решил? Когда я смогу…»
«Нет! – кричит мальчик, он по-прежнему шепчет, но теперь – это крик. – Нет, уходи!»
Он неожиданно вспоминает, что Ай-Болит приходит к нему уже не в первый раз.
«Уходи! Уходи, пожалуйста! Я не хочу… Я тебе уже много раз говорил… я не хочу…»
Добрый Доктор отскакивает от него, словно мальчик швырнул в него камнем.
«Глупый дерьмовый мальчишка! Глупый… дерьмовый… мальчишка!..»
Он выхватывает из кармана халата неожиданно огромный скальпель, его лицо перекошено от ярости, а глаза, наконец, оживают, но их жизнь – это всепоглощающая ненависть и разочарование.
Мальчик уже знает, что произойдет дальше.
И с ужасом наблюдает, потому что не может отвернуться.
Доктор визжит и начинает кромсать себя огромным скальпелем: полосовать лицо, втыкать в грудь, строгать свои пальцы, словно карандаши… Во все стороны летят куски мяса, ярко-красная кровь ручьями заливает белоснежный халат доктора, который похож теперь на халат мясника или живодера.
«…Глупый!» – удар в шею…
«…Дерьмовый!» – опять удар…
Скальпель рассекает верхнюю губу, та падает вниз, открывая ровный ряд верхних зубов… «…Мальчишка!» – и в сторону летит кончик носа…
ГЛУПЫЙ… ДЕРЬМОВЫЙ… МАЛЬЧИШКА…
Что-то в памяти мальчика подсказывает: когда Ай-Болит вернется снова, на нем не будет видно ни единого шрама… а может, больше уже не вернется… и этот кошмар случается последний раз? – вспыхивает робкая надежда.
Но маленький розовый доктор, похожий на Айболита из детской книжки, будет приходить к нему во сне еще много раз и много лет, пока мальчик окончательно не вырастет. Но даже тогда он еще неоднократно напомнит о себе.
Когда доктор прямо через халат распарывает себе с сочным рвущимся звуком живот, выворачивает наружу кишки и начинает их наматывать через локоть себе на руку, как бельевую веревку, продолжая взвизгивать: «глупый!.. дерьмовый!.. мальчишка!..» – Феликс начинает плакать и просыпается…
Часто простыня под ним оказывается мокрой, насквозь пропитанная холодным липким потом, и не всегда только им.
Но несмотря ни на какие сны, он все равно очень хочет стать доктором – хорошим, настоящим доктором.
И это главное – было и остается…
…для подполковника медицинской службы в отставке Феликса Лозинского, стоявшего у плиты в кухне своей квартиры поздним вечером 28 сентября 1999 года.
Разбив о край сковородки первое яйцо вдребезги, Лозинский выругался шпилевидным небоскребом, коим дословно не рискнула бы украсить свой выпуск ни одна бульварная газета в нижнем углу последней страницы самым мелким шрифтом.
Нервы…
На работе снова были неприятности. Кое-кому, видишь ли, пришлось не по нраву его отсутствие на похоронах Маркевича, которого он и при жизни на дух не переносил. Этого червя, слизняка! Лозинский снова выругался вслух – на сей раз в адрес покойного. Таких, как этот, в энском полку…
Похороны Маркевича состоялись в субботу 25 сентября, на них собралась почти вся больница, включая родственников с обеих сторон четы Маркевичей, некоторых соседей и просто любителей бесплатной дармовщины – рыцарей стакана и закуски.
Появиться среди этих Лозинский посчитал для себя равносильным окунанию с головой в выгребную яму. К тому же, практически всем было известно о его отношениях с покойным Маркевичем. Он даже не представлял себя пришедшим «отметиться» на кладбище, так сказать, отдать последний долг – перед таким, как эта крыса, у него никогда не было и не могло быть никаких долгов!
С другой стороны… разве он не мог плюнуть на все это дерьмо и прийти, хотя бы на кладбище? Не ради их вонючих рож и дохляка в деревянном ящике, а ради себя, ради собственного спокойствия, разве он не понимал, что дает отличный повод тем, кто готов с радостью вышвырнуть его вон из больницы? И что все это наверняка не пройдет ему даром?
Конечно, все так.
Но это было именно тем, что его отец называл «чугунным хребтом» – человеком, не умеющим идти на компромисс, близоруким поклонником Принципа, прущим напролом… и расшибающим лоб. «Такие не меняются, сынок, – вздыхал отец, особенно часто, когда Лозинскому исполнилось шестнадцать. – Не меняются… либо они сломают общество, либо общество раздавит их. Но, к сожалению, всегда случается только второе… а может быть, и к счастью».
Самым тяжелым было постоянно ощущать этот «чугунный хребет», знать о нем, таскать, словно мул, за собой эту неудобную поклажу. Но Лозинский никогда не пытался от нее избавиться или хотя бы снять часть этой ноши, чтоб обрести хотя бы долю гибкости.
Потому что очень быстро привык к своему негнущемуся «хребту», даже сроднился с ним. Приспособился (если подобное слово вообще когда-либо было уместно ставить рядом с именем Феликса Лозинского с какой-нибудь стороны) к специфическим отношениям в обществе, в которое попадал. Как черное и белое – его либо целиком принимали, либо абсолютно отвергали, пытаясь исторгнуть за пределы орбиты, как инородный объект.
Развод с женой, ранняя отставка, его часто натянутые отношения с людьми и прочее – причина всему одна и та же. Иногда он думал, что уже давным-давно мог бы дослужиться до полковника, остаться в армии (невзирая ни на какие ранения и все остальное) и сейчас спокойно заведовать отделением госпиталя или вести кафедру, удержать падающую башню семьи…
Впрочем, на то и чугунный хребет…
Пока готовилась яичница, Лозинский сходил в комнату за новой пачкой «Примы», подкурил от конфорки, чувствуя, как нарастает боль в голове.
