Кровь звезд - Хеннеберг Натали (книги без сокращений TXT) 📗
Об этом сообщили повелителю неверных. Он воздал хвалу Терваганту за то, что тот посылает ему врагов, и сказал:
— Да будет уличен во лжи демон! Ступайте и убейте его!
Черные и красные колонны пришли в движение.
От ударов стали тряслась земля. Неверные устремились большими волнами, вооруженные луками и копьями. Они имели свежие силы, их бурдюки были заполнены холодной, ледяной водой из озера. Но и измученные воины Тау сражались яростно. Ослепляемые солнцем, пошатывающиеся в своих тяжелых доспехах феранки продолжали двигаться к этой безжалостно голубой воде, к этому заселенному мертвецами городу, который они пришли освобождать.
Семь раз, писал летописец, феранки отступали, а затем снова шли на штурм.
В бою люди срывали с себя сверкающие на солнце латы вместе с кусками своей кожи. Были и такие, чье оружие сломалось или согнулось. Они ногтями раздирали лица своих врагов и большими пальцами выдавливали глазные яблоки. Другие в ожесточении впивались зубами в горло неприятеля. Умирающие поднимались и секли ноги лошадей.
Эсклармонда — святая эльмов — приказала поднять свои носилки на холм. Сидя на ярко-красных подушках, она наблюдала за боем. Ее дыхание становилось все более учащенным и свистящим; она чувствовала каждое падение воина, каждый удар стали, но ничего не могла сделать: ее участь и судьба Анти-Земли IV были решены.
Сидя по-турецки на корточках, сопровождавший ее брат Бертхольд Шварц (он привязался к этому созданию Стихии) вытирал ей платком лоб, который она расцарапала до крови.
Ко второму часу битвы более двадцати тысяч рыцарей, как скошенные, усеяли песок; жгучая жажда мучила тех, кто остался жив, они пили кровь и мочу лошадей; под солнцем их раны гноились.
Метательные машины глухо сотрясали равнину. Запущенные катапультами обломки скал раздавливали оставшихся в живых.
Жестокий бой развернулся под хоругвями короля Ги. Мусульманские богословы предсказывали правоверным, что падение знамен христиан возвестит о победе халифа. И тот все направлял войска на штурм, чтобы сорвать эти славные лохмотья. Король с пышными белыми волосами, спадающими на кольчугу, спрятался за крепостной стеной перед большим Тау, и массы неверных неоднократно отступали.
Колдунья, которая поднялась на холм Хиттим и прокляла христиан, была сражена стрелой. Она скатилась к подножию холма, где арабы подожгли до этого сухую траву, чтобы дым разъедал глаза неприятелю, и сгорела, испуская страшные крики.
В двух шагах от этого места защищал шатер короля Гуго Монферратский, возвышаясь над сражающимися. Огромный и одинокий (почти все командиры погибли), он наносил страшные удары. Все было просто и ясно сейчас. Все его усилия, направленные на примирение народов, оказались напрасными, он вновь стал тем, кем был на Земле: проклятым рыцарем-монахом, который сражался последний раз. Струйки крови, стекавшие с бровей, делали его лицо похожим на страшную красно-черную маску.
Но варвары Жильбера создали железный клин в полчищах мусульман, и Дест устремился вперед:
— Тау и Триполи!
Он почувствовал радость, когда увидел улыбающегося Гуго. Над равниной стоял раскаленный полдень, когда по приказу Абд-эль-Малека протрубили семьдесят семь фанфар. Перед янычарами извивались в танце, резали себе лица и что-то горланили дервиши. В красном от хамсина воздухе черные и пурпурные хоругви напоминали огромные крылья. Проезжая у холма, где находились золотистые носилки Саламандры, атабек на секунду остановился и протянул к ней руки: он дарил Эсклармонде эту дикую схватку. Она отвернулась.
И тут, продолжает другой летописец, на этот раз христианский, который подписался Герговиусом из Триполи, случилось большое чудо. «Мы были измотаны и изнурены. Оставалось мало рыцарей Храма, госпитальеры не могли помочь раненым. Умирающие от жажды паломники были почти все уничтожены неграми из Занзибара. Сарацинские разведчики подползли к возведенному для короля шатру и подпилили его колышки так, что королевские хоругви наклонились: они упали бы при первом же толчке. Но к нам снизошла Дева Мария: пустыня стала сотрясаться до глубин, где покоились кости Адама, ослепительный луч света пронзил занавес из пыли, поднятой хамсином».
Блеснули тысячи копий. С востока приближались нечеловеческого вида всадники. Не ожидавшие атаки с фланга, неверные дрогнули. Лавина обрушилась на них.
Всадники были совсем близко; мираж, который увеличивал их до небес, рассеялся, но они оставались ужасными: почти голые, опаленные пустыней, они были как из преисподней, с косматыми головами и покрытыми язвами телами. Вооруженные топорами, баграми, кривыми саблями, они сидели на лошадях без седел. На их знамени был изображен кровавый Тау. Громкое пение подчиняло ритму их напор:
Тот, кто вел эту толпу, напоминал ростом и манерами Великого Магистра тамплиеров. Его доспехи сверкали. Когда он снял свой шлем, над его белокурыми волосами появилось пурпурное сияние. Вот таким, в момент, когда победитель еще не определился, и появился между двумя лагерями овеянный славой рыцарь. Это было последнее осознанное видение Деста на Анти-Земле: копье янычара пробило его кольчугу. Потеряв своего командующего, трипольцы отступили.
Все вокруг смешалось; каторжники Конрада устремились вперед. Под ударами абордажных сабель летели головы. Халиф, обрезав себе бороду, чтобы его нельзя было узнать, сбежал с остатками войска в пустыню…
Огромный, золотистого цвета хищник бежал перед астронавтом с Земли. Он вцепился в горло атабеку из Заиорданья.
Угрызения совести
— Госпожа, — сказал брат Бертхольд Шварц, — надо бежать. Люди в обоих лагерях измотаны, да и ночь благоприятна для побега.
Бросив носилки Саламандры, так как нести их было уже некому, они пошли вдоль русла пересохшей реки. Среди нагромождения мертвых тел и сломанного оружия текли струйки красной жидкости. Сильная усталость свалила воинов, они спали там, где упали. Победители смешались с побежденными. Слышались прерывистое хрипение умирающих, осторожные шаги шакала, смех гиены.
Эсклармонда шла как в бреду. Она потеряла свои золотые сандалии; пола ее туники была в крови. Иногда они останавливались; брат Бертхольд подносил флягу к губам умирающего, отпускал ему грехи или закрывал глаза мертвому.
— Иезус Мария! Какой ужас! — стонал он.
А Саламандра кричала:
— Замолчи! Это лишь микроорганизм.
— О госпожа! Волки в пустыне не разрывают друг друга так жестоко! Посмотрите на этих двоих…
Он не узнал Абд-эль-Малека, который, умирая, вонзил свои клыки в горло корсара Тьерри. Саламандра равнодушно глядела на восковые лица.
— Принцесса, — сказал монах, — это тоже ваше деяние? Признайтесь!
— Думаю, что да, — ответила она серьезно. — Я не могла высадиться на планету, не совершив при этом какого-нибудь зверства; но эта жестокость худшая из всех. Что ты хочешь? Это моя природа: я все сжигаю! И моя разрушительная сила все возрастает, особенно после этого турнира, где я встретила его… Кажется, это и есть любовь Саламандры! Если бы он обнял меня, я сожгла бы и его как соломинку.
— Вам следовало бы отказаться от этой несущей смерть страсти!
— Разве я не пыталась? Я сбежала, лгала, довела его до отчаяния… все напрасно. Он сказал мне, что преследует меня от своей Галактики и что никогда не откажется от своей цели.
— Однако, принц Д'Эст…
— Ты полагаешь, он похож на Жильбера? Он чист и тверд, как бриллиант… О! Эти проклятые земляне удачно выбрали своего Охотника! А мы идем в космическом пространстве, оставляя каждой планете мои чудовищные дары… Я проклята!
