Самурай - Оловянная Ирина (книги полностью txt) 📗
— А заниматься кто будет?
— Ну я уже всё сделал!
— Ладно, иди. Через час чтобы был здесь, и далеко не уходи.
— Да я только разомнусь во дворе, — ответил я и побежал проверять свой сейф. Он того стоит: как минимум двести миллионов сестерциев, это если все камешки по одному карату, не больше, и если продать на Этне. Да и размяться надо.
Я проверил домик: всё в порядке, бросил куртку и шапку на снег и позанимался кемпо. Час — это, конечно, несерьёзно, а что делать? Зато опоздаю к назначенному сроку, дополнительный повод для недовольства.
— Ты опоздал, — констатировал дядя Маттео, когда я вернулся в номер, — посиди тихо, я ещё не закончил.
Мой ноутбук стоял раскрытый, и к нему шёл сетевой провод от компа дяди Маттео. Я сел за клавиатуру и прочитал:
«В номере побывали посторонние, обыскивали аккуратно, но непрофессионально. Бластер они, скорее всего, видели. Это во-первых. А во-вторых, нам повезло, санитар назвал неверное время твоего появления у госпиталя. Часовой выживет, он теперь у спасателей, майор до него так просто не доберется. Так что, когда тебя завтра кто-нибудь спросит, отвечай, что лёг спать, почему проснулся, не понял, выглянул в окно, поза часового показалась тебе неестественной, ну и так далее, дяде ничего не рассказал, потому что, во-первых, потерял ключ от пульта вездехода, а во-вторых, не знал, что делать с бластером, надо было у санитара оставить, а ты с собой уволок. А дядя такой формалист… И так влетело, а было бы ещё хуже. Рядомс твоим компом лежит наш новый жучок. Возьми его, завтра утром будешь метаться по комнате с бластером, не зная, куда его деть. Засунешь жучок в щель у зарядника. Когда к тебе подвалят, попроси помочь тебе избавиться от бластера. Тебе с удовольствием помогут. На чердаке напротив — наблюдатель с электронным биноклем или видеокамера».
«Ясно. Занавески тут хлипкие, чтобы жизнь ревизора протекала на глазах ревизуемого. Я, конечно, не Шекспир, но пьесу „Проверка знаний“ написал, сейчас кину. Завалюсь на географии, не так подозрительно. Про лужу на полу буду просто молчать. Или что-нибудь ляпнуть?»
«Согласен. Начали».
Дядя Маттео просмотрел мою пьесу и незаметно погрозил мне кулаком: обиделся на ответы. Я хмыкнул.
— Играешь? — спросил дядя Маттео. — Закрой ноутбук и иди сюда.
Если он ещё немного потренируется, сможет убедительно изобразить воспиталку из приюта. Я громко вздохнул и поплёлся неправильно отвечать на простейшие вопросы. Впрочем, позориться на математике и физике в глазах, точнее ушах, подслушивающего я не стал. На дурака я не похож даже внешне. А вот география… Это на Земле шесть материков и два десятка других важных объектов. А на Этне два материка и примерно три сотни островов и архипелагов, достаточно больших, чтобы о них следовало кое-что знать. Чтобы не запутаться на глазах у недоброжелательного экзаменатора, надо иметь железные нервы и мою память. Энрико Стромболи этими свойствами не обладает.
— Очень плохо, — резюмировал дядя Маттео. — И ещё объясни, зачем ты ночью открывал окно.
— Я не открывал!
— Не ври! Ты имеешь дело с профессионалом. Здесь деревянный пол, он пропитался водой.
Я переминался с ноги на ногу и ждал, когда это кончится. И упорно молчал.
— Ладно, это неважно, — сказал дядя Маттео после минутного молчания, снимая с себя ремень и складывая его вдвое.
Сердце привычно ёкнуло. Хм, сегодня не всёрьез. Всё равно не нравится мне это, дошутились вчера, не зря я обижался. Я огляделся в поисках чего-нибудь, на что можно прилечь.
— На диван, — скомандовал дядя Маттео.
После двух сильных ударов начался легкий массажик, и губу я закусил, чтобы не хохотать. Хм, может, этот самый Энрико Стромболи и не гений, но он определенно очень терпеливый ребенок. Я немного подрыгал ногами, просигналить, что уже хватит. И так тебя, дядюшка, ненавижу лютой ненавистью, особенно ближайшую неделю. Ну что я такого ужасного сделал?
Так, интересно, виден я из окна в доме напротив? Похоже на то. Значит, играем дальше. Медленно поднимаюсь и медленно тащусь в свою спальню, включаю свет, как раненый боец ползу в ванную. Уф. Вот здесь нет жучков и никто не видит, можно отсмеяться.
Между прочим, шутки шутками, а играть эту пьесу придётся ещё как минимум день. И если я провалюсь, это может стоить нам жизни. Так что придётся обидеться по-настоящему. И как это делается? Ну, во-первых, содержательная сторона дела. Ну не наказывают так за плохие отметки! Не стоит оно того. Открытые окна и двухминутные опоздания — тем более. Нет, разумные рассуждения обидеться не помогают. Надо вспомнить и растравить какую-нибудь старую обиду. Сам я так никогда не делал, но в книгах иногда встречается: человек сам себя доводит до слёз, зачем — не знаю, но, может быть, кому-нибудь от этого легче становится. Он не может без этого «проехать».
Ладно, попробуем. Приют: в сознательном состоянии никогда ни на кого не обижался. Ненавидел, боялся, презирал, когда понял, что это такое, кого-то жалел, был там один парень, гораздо старше меня, которым я восхищался, на него я мог бы обидеться, но он нетвёрдо знал о факте моего существования. Дальше, Бутс. Обидел он меня один раз очень всерьёз, но сейчас смешно вспомнить. Не годится. Дальше генерал, он же профессор, Галларате, великий и ужасный. Сколько угодно… Чёрт, нет, не надо, между нами до сих пор стоит мой драгоценный Тяпа, но не надо вспоминать об этом ради театрального представления.
Театр пусть существует сам по себе, за счёт внутренних ресурсов. В рамках легенды. О! Что произошло в рамках легенды? Суровый и неэмоциональный дядя-солдафон решил заняться моим воспитанием. Я должен удовлетворять ряду стандартных критериев, как катер, чтобы мог взлететь. Никакие «посторонние» соображения в расчёт не принимаются. Подумаешь, спас человека, зато не можешь найти на карте Пантеллерию. А спасти было непросто. Здоровенный тяжелый мужик, его надо было протащить по глубокому снегу, взгромоздить в вездеход (от холода, наверное, мозги замерзают: можно же было подогнать вездеход к нему), надо было разобраться с управлением, догадаться, где можно получить помощь, довезти его туда. Конечно, за это время на полу гостиной появился сугроб. А отвечал я плохо (только географию!), потому что не выспался! И бластер, лежащий под кроватью, не даёт жить спокойно. К концу этого рассуждения я уже чуть ли не рыдал от жалости к себе. Вот, а теперь надо успокоиться и на самом деле пойти выспаться: завтра будет тяжёлый день. Бластер я спрятал сразу, незачем ждать до утра, не мудрствуя лукаво, в свою сумку: туда не заглянет горничная при уборке.
Глава 27
Утром, ещё было почти темно, дядя пришёл меня будить. Мы устроили целое представление.
Я: Не хочу я идти в эту дурацкую столовую, все будут знать, что мне влетело (сдержанные всхлипы в пропорции).
ОН: Вот и пусть все знают! Учиться надо как следует! И не хнычь, не девица!
Я (собрав остатки храбрости): Не пойду!
ОН: Тогда сиди голодный. Не хочешь? Жду тебя десять минут.
Через десять минут, злой и несчастный, я был готов к выходу. Плестись в столовую так, словно я покрыт синяками чуть не до самых пяток, было непросто, дядя Маттео пару раз незаметно удерживал меня за руку.
Во время завтрака (я выбрал угловой столик и стоял на стуле коленками — забили ребёнка!) к нам подсел майор Рольяно:
— Капитан, а вы знаете, что ваш племянник вчера ночью спас раненого охранника?
— Что? — спросил дядя Маттео и посмотрел на меня грозно.
Вместо того чтобы задрать нос повыше, я втянул голову в плечи (ну просто зверь этот дядюшка!).
Краснея и запинаясь, я рассказал, как почему-то проснулся (взревела сигнализация — подумал майор), выглянул на улицу, увидел неподвижного охранника (над ним есть фонарь, так что мог), вылез в окно… Ну и так далее.
— У вас ничего не пропало? — спросил дядя Маттео.
