Глубинный путь - Трублаини Николай Петрович (онлайн книга без txt) 📗
— Мы, кажется, опаздываем, — напомнил я.
— И в самом деле, — спрятав письмо в портфель, сказал следователь.
Мы вышли на улицу, сели в машину, и Томазян попросил ехать как можно быстрее. Машина словно пожирала черную ленту освещенного электрическими фонарями полированного шоссе. Томазян снова молчал. Только на полдороге он спросил, кто из моих знакомых находится сейчас на девятьсот двадцать пятой шахте.
Я перечислил всех, кого знал.
— А скажите, как они, каждый в отдельности, относятся к Макаренко?
— У меня такое впечатление, что все они ему симпатизируют. Это, возможно, объясняется личными взаимоотношениями. Ведь Макаренко — ученик профессора Довгалюка. Кроме того, к Макаренко очень хорошо относится брат Лидии Дмитриевны, Станислав Шелемеха.
Я снова ничего не сказал о взаимоотношениях между Лидой и Ярославом, считая, что это не должно интересовать моего собеседника.
— И все они решительно его защищают?
Этого я не мог оказать ни об Аркадии Михайловиче, ни о Лиде. Тарас в счет не шел.
— Самый упорный и горячий его защитник среди тех, кого я вам назвал, это безусловно Догадов.
— И в самом деле, вы уже когда-то говорили мне о нем. Чем же он аргументирует свою приверженность к Макаренко?
— Он считает его талантливейшим инженером и целиком разделяет его взгляды на систему строительства Глубинного пути.
— Он сам разве инженер?
— Нет, он журналист, а вы знаете, эта порода людей всегда смело высказывает свое мнение по поводу любых явлений и событий, дает оценку кому и чему угодно…
— А почему бы вашему другу не выступить со статьей в защиту системы Макаренко? Он хорошо пишет?
По правде говоря, я не знал, что ответить Томазяну. Ведь сам я никогда не читал ни статей, ни очерков Догадова. В редакции он заведовал отделом корреспонденции. Был спецкором «Зари», репортажи его я несколько раз встречал, они были написаны грамотно, но внимания к себе не привлекали. С его предыдущей журналистской деятельностью я был мало знаком. Так я и ответил.
— Жаль, — протянул Томазян.
— Почему?
— Мне хотелось бы, чтобы вы намекнули ему на желательность статьи, в которой защищались бы защищались идеи Макаренко и давалась подробная критика его оппонентов.
— А вы лично поддерживаете Макаренко?
Я с большим интересом ждал ответа следователя, но меня постигло разочарование.
— Я хотел бы подробнее разобраться в этих технических вопросах, — сказал Томазян.
— Хорошо, я скажу Догадову. Может, у него получится что-нибудь интересное.
— Попробуйте, только не говорите, что предложение исходит от меня. Пусть лучше считает, что это его инициатива. Тогда он наверняка старательно потрудится над статьей.
Машина остановилась перед зданием аэровокзала.
Обычно я бывал здесь днем, когда жизнь на вокзале била ключом. На небольшой площадке всегда стояло много машин, в воздухе и на аэродроме гудели моторы, по радио звучали сообщения о прибытии и отлете рейсовых самолетов.
Теперь здесь было безлюдно. Кроме нашего автомобиля, в углу бетонированной площадки чернели еще две машины — вероятно, дежурные. Поражала тишина, которую нарушала только работа одинокого авиационного мотора где-то за зданием аэровокзала. Но вот мотор загудел сильнее. Мы едва успели пройти через пустой зал для пассажиров и очутиться у выхода с другой стороны, как увидели, что с аэродрома поднялся самолет, мигнул зеленым огоньком и полетел на восток.
— Макаренко и Кротов улетели, — сказал Томазян.
Должно быть, так оно и было, хотя по пути я наделся, что нас отправят одной машиной.
Дежурный по аэровокзалу занялся нами.
— Ваша машина готова, — сказал он. — Пилот Атабаев ждет на аэродроме. Видите, вон там.
Он указал нам машину, стоявшую отдельно от других самолетов, которые, должно быть не поместившись в ангарах, ровной линией расположились на поле.
— На трассе плохая погода, — сообщил дежурный. — Над Байкалом туман, а за Хамар-Дабанским хребтом шквальный ветер. Может быть, вы отложите полет?
— Ни в каком случае, — решительно заявил я. — Ведь вон та машина полетела?
— Я их предупреждал, но они не послушались. Пилот не возражал, и я выпустил машину.
— А наш пилот возражает?
— Напротив… Это такой сорвиголова…
— И прекрасно.
Томазян молчал. Дежурный повел нас к самолету, но, когда пришлось лезть в кабину, мой спутник вдруг задержал меня и неожиданно заявил:
— Вот что. Я вижу, что мне нужно остаться в Иркутске. Вы летите один. Следите за всем, что делается в шахте, охраняйте Лидию Шелемеху и трижды в день радируйте мне. Вот вам шифр для радиограмм.
Томазян дал мне маленький блокнотик.
Признаюсь, заявление следователя удивило меня. Неужели он испугался тумана и шквального ветра на трассе полета? Пораженный, я молчал, не зная, что ответить.
— До свиданья, — после некоторого молчания сухо сказал я и, взяв блокнотик, быстро влез в кабину.
Машина двинулась. Сквозь открытое оконце ударил в лицо ветер. Минута — и мы поднялись в воздух.
Темная долина Ангары указывала путь к Байкалу. Навстречу мчалось звездное небо.
Но скоро звезды начали тонуть во мгле, и вдруг перед нами возникла черная пропасть. Самолет с грохотом ворвался в нее, и нас окутала непроницаемая темнота.
Впервые в жизни пришлось мне почувствовать силу стихий воздушного океана. Мы летели слепым полетом над озером и над горами. Не знаю, куда и как вел пилот машину, но я скоро утратил всякую возможность ориентироваться. Пилоту помогали многочисленные приборы, а я был словно слепой. Ночной туман окутал все вокруг. Может быть, под нами шумели волны Байкала, но мы их не слышали. А может быть, мы уже пролетали над заснеженными вершинами гор Хамар — Дабана. Скоро я почувствовал, что дышать становится труднее и в висках словно застучали молоточки. Охваченное усталостью тело отяжелело. Стало холодно. Пришлось поднять воротник, спрятать руки в рукава, сжаться, насколько было можно. По-видимому, пилот, боясь налететь в тумане на шпили гор, поднялся очень высоко.
Вдруг над нами снова замерцали тысячи далеких звезд. Черная пропасть оставалась под нами, и, если бы не полярный холод, я совершенно успокоился бы — небо можно было наблюдать до самого горизонта. Но холод так донимал, что руки и ноги совсем окоченели. Мне казалось, что я замерзаю. Собравшись с силами, я хотел открыть дверь в кабину пилота и окликнуть его, но это не так легко было сделать. Не хватало сил подняться с кресла, что-то словно привязало меня к нему и не отпускало, несмотря ни на какие усилия. Каким-то образом мне удалось опуститься на пол и проползти один шаг, отделявший меня от дверцы в кабину пилота. Нужно было еще открыть дверцу. С величайшим напряжением я сделал и это. Атабаев обратил на меня внимание и, поняв, в чем дело, выпустил из рук штурвал, сбросил доху, которая была на нем поверх мехового комбинезона, и подал ее мне.
Потом мы начали проваливаться в темноту, мне стало легче дышать и удалось натянуть доху. Мех быстро согрел меня, я получил способность двигаться и, хотя чувствовал себя так, словно меня избили, все же сел в кресло.
Через некоторое время самолет снова начал подниматься. Я догадался об этом, потому что неожиданно опять появилось звездное небо. Снова мы летели на звезды, а совсем близко, под нами, белели покрытые снегом вершины гор.
По ту сторону гор всходила луна. Над горами и дикой тайгой нас встретили могучие порывы северо-восточного ветра. Казалось, земля идет кругом и пилот выделывает невероятнейшие фигуры высшего пилотажа. Но он только боролся с ветром, побеждая стихию силой мотора и своим умением.
16. Наводнение под землей
Мы спустились на аэродром девятьсот двадцать пятой шахты перед самым рассветом.
Стартер, встретивший нашу машину, поздоровался и спросил меня:
— Инженер Макаренко?
Я удивился.
— Нет, моя фамилия Кайдаш. Разве Макаренко и Кротов еще не прилетели?
