Нова - Дилэни Сэмюэль Р. (читать хорошую книгу .TXT) 📗
— Паж жезлов.
— Справедливость.
— Приговор. Моя взятка. Дама чаш.
— Туз ваш.
— Звезда. Моя взятка. Отшельник.
— К козырям легла! — засмеялся Лео. — Смерть.
— Дурак. Моя взятка.
— Рыцарь монет.
— Тройка монет.
— Король мечей. Моя взятка.
— Дьявол.
— Маг. Моя взятка.
Катин посмотрел на потемневший шахматный столик, где Себастьян, Тай и Лео после получаса воспоминаний играли в три руки в Тарот-вист.
Он не слишком хорошо знал эту игру, но они-то этого не знали, и он размышлял, почему его не пригласили. Он наблюдал за игрой через плечо Себастьяна уже минут пятнадцать. Черный зверь жался к ногам хозяина. Катин старался свести воедино имеющиеся у него знания, чтобы вклиниться в их игру.
Они играли так быстро...
Он поднялся, пошел к пандусу, на котором сидели Мышонок и Айдас, болтая ногами над бассейном, улыбнулся, сунул руку в карман и щелкнул переключателем диктофона, поставив его на запись.
Айдас в это время говорил:
— Мышонок, что, если я поверну эту рукоятку?
— Смотри! — Мышонок оттолкнул руку Айдаса от сиринкса. — Ты всех здесь ослепишь!
Айдас задумался.
— У того, который был у меня, когда я с ним баловался, не было... — голос его прервался в ожидании привычного окончания фразы.
Ладонь Мышонка скользнула с дерева на металл, потом — на пластик. Пальцы коснулись струн и извлекли несколько негромких нот.
— Ты ведь действительно, можешь покалечить кого-нибудь, если будешь неправильно обращаться с этой игрушкой. Он обладает острой направленностью, и количество света и звука, которое можно извлечь из него, достаточно для того, чтобы повредить сетчатку или порвать барабанную перепонку. Для того, чтобы получать голограммное изображение, в этой штуке используется лазер.
Айдас покачал головой.
— Я никогда не играл ни на одном так долго чтобы понять, как он внутри... — он протянул руку и потрогал струны. — Это, конечно, красивый...
— Хэлло, — сказал Катин.
Мышонок что-то буркнул и положил руку на струны. Катин уселся по другую сторону Мышонка и некоторое время его разглядывал.
— Я сейчас думал, — сказал он, — что в девяти случаях из десяти, когда я просто говорю «Хэлло», проходя мимо кого-нибудь, или если человек, к которому я обращаюсь, сам куда-то спешит, я провожу последующие пятнадцать минут, воспроизводя случившееся и размышляя: то ли моя улыбка была принята за проявление чрезмерной фамильярности, то ли выражение моего лица получилось слишком холодным. Я повторяю снова, дюжину раз изменяя свой тон и пытаясь экстраполировать изменения, могущие приводить к нужной реакции другого человека...
— Ну-ну, — Мышонок взглянул поверх сиринкса. — Не расстраивайся. Ты мне нравишься. Я просто занят сейчас, вот и все.
— О, — улыбнулся Катин. Затем его улыбка сменилась выражением глубокого раздумья. — Знаешь, Мышонок, я завидую капитану. Он выполняет миссию. И его страсть сводит на нет все то, что возникает вокруг него, все, что другие думают о нем.
— Я иду через все это не так, как ты думаешь, — сказал Мышонок. — Совсем не так.
— А я так, — Айдас огляделся. — Где бы я ни был, я все делаю... — он опустил свою черную голову, разглядывая пальцы.
— Просто замечательно с его стороны позволить нам сейчас отдыхать, а самому вести с Линчесом корабль, — произнес Катин.
— Да, — согласился Айдас, — я полагаю...
Он повернул руки, рассматривая темные линии на ладонях.
— У капитана есть о чем позаботиться, — вмешался Мышонок. — А он не хочет об этом и думать. На этом отрезке пути не ожидается ничего интересного, поэтому он должен был чем-то заняться, чтобы отогнать мысли. Вот что я думаю.
— Ты считаешь, что у капитана тяжело на душе?
— Может быть, — Мышонок извлек из инструмента запах корицы, такой резкий, что запершило в ноздрях и защипало небо. У Катина выступили слезы.
Мышонок замотал головой и повернул верньер, который раньше трогал Айдас.
— Прошу прощения.
— Валет... — на той стороне каюты Себастьян взглянул поверх карт и сморщил нос, — ...мечей.
Катин, единственный, у кого ноги были достаточно длинны, потрогал воду носком сандалии. Закачался разноцветный гравий. Катин вытащил диктофон и щелкнул кнопкой записи.
— Романы пишутся прежде всего о человеческих отношениях, — он вглядывался в мозаичный рисунок стены, полускрытый листьями. — Их популярность объясняется тем, что они заполняют одиночество людей, которые их читают. Людей словно гипнотизирует то, что происходит в их собственном сознании. Капитан и Принс, например, посредством своих стремлений связаны между собой...
Мышонок быстро наклонился к диктофону и произнес:
— Капитан и Принс не сталкивались лицом к лицу, наверное, лет десять.
Катин с досадой щелкнул переключателем, попытался подыскать подходящую шпильку в ответ и не смог. Снова щелкнул тумблером.
— Помните, что общество, позволяющее таким вещам происходить, есть общество, способствующее вымиранию романа. Зарубите себе на носу, запомните это как следует. Если вы думаете, что сюжет романа — это то, что происходит, когда люди встречаются лицом к лицу, когда они разговаривают друг с другом, то вы глубоко заблуждаетесь и невольно способствуете вымиранию романа, — он выключил диктофон.
— Зачем ты пишешь эту книгу? — спросил Мышонок. — Я имею в виду — что ты хочешь с ней сделать?
— Зачем ты играешь на сиринксе? Мне кажется, примерно по той же причине.
— Только если я буду все время проводить за репетициями, я вряд ли что-нибудь сыграю. Это намек.
— Я начинаю понимать, Мышонок. Это для меня не цель, а только способ ее достижения, который перестает интересовать, как только цель достигнута.
— Катин, я понимаю, что ты хочешь сказать. Ты хочешь создать нечто прекрасное. Но у тебя ничего не получается. Я тоже должен долго практиковаться, прежде чем сыграть что-то. Но если ты собираешься сделать то, что задумал, ты должен заставить людей почувствовать, что такое — окружающая их жизнь, заставить их бояться ее, даже если у них не будет к этому никаких иных причин, кроме того парня, что рыскает сейчас по подвалам Алкэйна. И твоя вещь не получится, если ты сам не чувствуешь этого хотя бы немного.
— Мышонок, ты замечательный, хороший, прекрасный человек. Но что-то с тобой не так. Все эти прекрасные образы, которые ты извлекаешь из своей арфы... Я достаточно долго вглядывался в твое лицо и знаю, в какой мере они движутся страхом.
Мышонок вскинул голову, на лбу его прорезались морщины.
— Я могу часами сидеть и смотреть на твою игру. Но она только временами радость. Мышонок. Это происходит только тогда, когда все то, что человек знает о жизни, абстрагируется и подчеркивается в твоей многоголосой и разукрашенной вещи. Это прекрасно и непреходяще. Да, внутри у меня есть большая область, которую я не могу использовать для этой работы, той самой, которая бьет ключом, фонтанирует в тебе, рвется с твоих пальцев. Но внутри тебя тоже есть нечто, что играет только для того, чтобы заглушить рвущийся наружу вопль, — он кивнул, встретив нахмуренный взгляд Мышонка.
Мышонок что-то промычал.
Катин пожал плечами.
— Я бы почитал твою книгу, — сказал Айдас.
Мышонок и Катин повернулись к нему.
— Я читал... ну, разные книги, — Айдас снова перевел взгляд на свои руки.
— Ты бы стал читать?
Айдас кивнул.
— Люди Окраинных Колоний читают книги, иногда даже романы. Только они не очень... ну, они старые... — он поглядел на каркас на стене: Линчес лежал, словно неживой дух. — В Окраинных Колониях иначе, чем... — он обвел рукой помещение, обозначая созвездие Дракона. — Скажи, ты знаешь место, где все было бы хорошо?
— Никогда там не был, — сказал Катин.
Мышонок покачал головой.
— Было бы просто глупо, если бы ты знал, не сможем ли мы где достать немного... — Айдас опустил голову и посмотрел себе под ноги. — Не обращай внимания...
