Тени у порога - Поляшенко Дмитрий (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
— Вот уж не думал, что когда-нибудь смогу дать имя созвездию. — Вадковский соединил взглядом несколько звезд, чуть подумал: — Подсвечник. Нет, Канделябр.
— Давай поднимемся повыше, канделябр, — устало сказал Трайнис. Посмотрел на смутно видневшуюся в полумраке каменную стену, до которой оставалось полсотни шагов.
— Конечно, — кивнул Вадковский, но вместо этого снова уставился на звезды. — Гинтас, ты видишь то же, что и я?
Трайнис обежал взглядом небосвод. Звезды мерцали колко, словно в морозную ночь. И становились все четче, резче. Трайнис присмотрелся. Словно кристально чистую родниковую воду лили в мутное от летней жары небо. Он даже успел заметить, как почти невидимая прозрачная кольцевая волна ушла за черные кроны обступивших холм деревьев. По созвездьям словно провели мокрой тряпкой. Резко потемнело? Ветер высоко в атмосфере сдул пыль? Опять какие-то чудеса. Они на Камее, и эта планета успела объяснить, что нет таких пиков невероятности, которые не могут быть покорены случайностью.
Не отводя глаз от неба, Трайнис присел и осторожно потряс Лядова.
— Все нормально, — сонно пробормотал тот. — Я не сплю.
Поддерживая под лопатки, Трайнис помог ему присесть. Лядов застыл нахохлившись и чуть завалившись набок.
— Попей, — сказал Трайнис, с трудом оторвав взгляд от сверкающего неба.
Лядов встрепенулся, жадно глотнул пару раз и резко отвернулся от фляги.
Трайнис завинтил крышку и облизал сухие губы. Было темно, и никто этого не увидел.
— Надо перебраться повыше, — сипло сказал он и помог Лядову подняться.
— Не волнуйтесь, — сквозь долгий зевок сказал Лядов, — я просто очень устал. Уже почти не болит.
Бестелесными тенями все трое полезли вверх. За десять шагов до основания каменной стены Трайнис сказал:
— Рома, включаю фонарь.
В ответ Вадковский только вздохнул. Конечно, место ночевки должно быть осмотрено.
— Валяй. Рукой только прикрой.
Щелчок. На каменистом склоне появился яркий овал света, метнулся по изъеденному эрозией камню. Все разом зажмурились — глазам стало больно. Клочок травы изумрудно вспыхнул, испуганным ежом встопорщилась игольчатая тень. Овал света, вырастая, умчался вперед, взобрался на каменную стену и вдруг превратился в узкую щель — Трайнис положил пальцы на стекло рефлектора. Пальцы засветились густо-розовым.
Полоска света, ломаясь, пробежала по скале, нырнула в углубление, похожее на треугольную нишу. Трайнис осторожно заглянул.
— Чисто, — сказал он, с подозрением разглядывая мелкие камешки и слежавшийся песок. Ни птичьих, ни мышиных следов не было.
Они забрались под каменные своды, попадали на теплый песок. Пещерка была треугольная, будто из арбуза на пробу вырезали широкий клин, и неглубокая — едва в рост человека. Но все равно куда приятнее было ощущать за спиной надежный твердый камень. Трайнис погасил фонарь.
Некоторое время все молчали, переводя дыхание, Когда в глазах растаяли блики, оставленные светом фонаря, в глыбе мрака над ними опять засияла звездная поляна, перевитая туманным шлейфом — проступил Млечный Путь.
«Эти же звезды мы видим с Земли, — подумал Вадковский, — только из другой точки. Мала Галактика».
Разгоряченные долгой ходьбой неподвижные тела остывали. Начинал чувствоваться резкий холодок. Он заползал в рукава, стекал за ворот.
Никто не шевелился. Казалось, все заснули. Вадковский вытянул вперед невидимую в темноте ладонь. Черная пятерня мазнула по звездам. Он готов был поклясться, что ощутил прохладный ветерок. Даже не ветер — ровный ток холодного воздуха. И никак не мог определить направление. Неработающие комбинезоны остыли и стали очень неприятными изнутри — холодный влажный материал прилип к телу. Вот незадача. Не рассчитаны они были к использованию с выдранным с корнем блоком сервиса. Страшно захотелось сорвать грязные балахоны и залезть под горячий душ. А ведь вчерашний вечер был теплее. В осень, что ли, местную попали? Так ведь ни одного желтого листа. И тут Вадковский понял — холодный воздух течет сверху вниз. Словно высоко в небе приоткрыли дверь гигантской морозилки.
Кто-то чихнул. Кажется, Лядов. У Вадковского тоже защекотало в носу. Он нажал на особую точку над верхней губой, и зуд в носоглотке прошел.
Рядом в темноте заскрипел песок.
— Ну что еще? — невнятно пробормотал Лядов.
— Надень капюшон, — сказал Трайнис.
Зашуршала одежда, слабо щелкнули фиксаторы «забрала». Рядом повозились и затихли.
Вадковский наклонился вперед, высунулся из укрытия, и стал прислушиваться. Тихо было абсолютно. Не видно было ничего, кроме звезд. Планета для медитаций. Оголившейся шеи тут же коснулась ледяная кисея, соскользнула вниз на открытые кисти рук. Даже в дыру от вырезанного блока сервиса затекал холодный ручеек. Звезды над головой были предельно торжественны и уже почти не мерцали, только изредка посверкивали. Воздух вверху, наверное, охладился неимоверно. Уши начало покалывать. Вадковскии понял, что переждать ночь, не привлекая к себе внимания, не удастся. Надо разводить костер. Так-так... Он задумчиво выдохнул ртом. Струя пара заклубилась, вокруг звезд появились туманные ореолы, и медленно растаяла в неподвижном воздухе.
— Гинтас...
— Я уже думаю об этом, — проворчал Трайнис.
Что тут думать... И Вадковскии понял: за дровами надо возвращаться в лес. Всем вместе. Одного никто не отпустит. «Славу одного не оставишь, придется и его тащить вниз. Сумасшествие какое-то. Эта планета хочет нас доконать. А Славке еще надо сменить биопласт... С другой стороны — комбинезоны просушим, согреемся. Бред. Ты начинаешь искать хорошее в плохом. А как еще вести себя в такой ситуации? Когда все против тебя и за плечами нет привычной и незаметной мощи цивилизации. А вести себя надо очень просто, — подумалось Роману, — делать все так, чтобы получилось то, что ты хочешь. И если для этого надо спать на земле возле костра, то, следовательно, так и надо поступать с легкой душой». И он сразу успокоился. Повернувшись в сторону невидимого Трайниса, снова позвал:
— Гинтас.
— Да, командир, — без тени улыбки в голосе ответил невидимый Трайнис.
— Придется будить Славку и идти за дровами всем вместе.
— Конечно.
Разбудив продрогшего Лядова, который тут же пробормотал «я не сплю», растолковали ему ситуацию, сунули в руку нож — «Слава, это — на крайний случай». Вадковскии, естественно, взял пистолет, Трайнис — тесак. Кряхтя и стеная они поднялись, болью отозвались затекшие мышцы. Гинтас пальцами прикрыл рефлектор фонаря. Держась друг за друга, как артель слепцов, начали спуск в темноту. Очень не хотелось удаляться от крошечной и холодной, но такой надежной пещерки. Поддерживаемый с обеих сторон Лядов сильно дрожал, но шел сам. Урезанный свет фонаря узкой полосой прыгал под ногами. Трава густо серебрилась. Иней. Даже камни похрустывали звонче. Спускаться было скользко. Казалось, идут слишком долго — деревья никак не появлялись впереди, а каменная стена за спиной давно исчезла без следа. Спуск в темноту становился зловещим. Давать перед собой полный свет Трайнис не решался. Наконец, бледная полоса света изогнулась на шершавой колонне. Остановились. Звезды с интересом взирали с высоты. Холод опускался, казалось, именно от них.
— Слава, держи свет. Вот так. Ромка, прикрывай. Все делаем очень быстро.
Лядов навел дрожащий снопик света из зарешеченного пальцами рефлектора на ближайший ствол. Вадковскии встал рядом, напряженно подняв к правому плечу пистолет, зажатый обеими ладонями. Казалось, он хочет послушать, что шепчет ствол.
Трайнис с оглушительным треском сделал тесаком первый удар, огляделся и принялся долбить дерево, надрубая кору на уровне своего роста. Он работал быстро, с остервенением. Щепки сухо щелкали по ближайшим стволам, с шорохом осыпались в заиндевевшую траву. Сделав глубокие, с выворотом, зарубки вокруг всего ствола, Трайнис бросил под ноги тесак и стал сдирать полосы коры — сначала повисая на обеих руках, затем упираясь ногой в дерево. Появился крепкий, ни на что не похожий, мощный растительный дух. Раз за разом вертикальными мазками оголялась гладкая влажная поверхность цвета слоновой кости. Мокрые отсветы фонаря медленно гуляли по голому стволу. Груда длинных коричневых обрывков росла. От Трайниса валил пар, на его лице крупными каплями блестел пот. В чаще повисло слабое несмолкаемое эхо.
