Следователь (СИ) - Александров Александр Федорович (читать полную версию книги txt) 📗
Дом номер четыре в Юбилейном Тупичке походил на последний бастион вдребезги разбитой армии: почерневший от времени кирпич четырехэтажной башни и узкие бойницы окон, подслеповато блестевших пыльными стеклами, напоминали об осадных лестницах, катапультах и кипящей смоле. Перед парадным входом разливалась лужа размером с небольшое озеро, в которой отражалось серое небо, веревки, где сушилось вылинявшее белье и подслеповато щурившееся окно с одинокой геранью на подоконнике.
Пружина входной двери оказалась могучей и громогласной – Фигаро едва успел проскочить в черный зев подъезда так, чтобы не получить по заду дверной ручкой. Широкий лестничный колодец освещал старинный газовый фонарь: шипящий язычок голубого пламени не выхватывал из темноты ничего, кроме закопченного медного плафона. На лестнице воняло кошками, подгоревшими гренками и чем-то специфически больничным.
Домоправитель – скукожившийся от времени старичок в грязноватом банном халатике, долго изучал удостоверение Фигаро через очки с перламутровой ручкой и такими толстыми стеклами, что лорнет напоминал театральный бинокль. Когда он понял, какое именно ведомство представляет Фигаро, энтузиазму старичка не было предела. Он не только сразу отдал следователю ключ от комнаты покойного, но также предложил кофе и «любую, просто абсолютно любую помощь!» Помимо этого Фигаро узнал о трех других квартирантах («жуткие жулики, чтоб им пусто было, просто бандиты!»), о погоде на ближайшие несколько дней (...дожди, а как же! Дождь и туман по вечеру и сутрева – кости болят, ребра ломит, да и грыжа совсем расходилась...) и о скором конце света («…давеча в «Оракуле» ученый господин писал, что пятого дня с неба рухнет огромная скала, выпарит океан и свернет земную ось к Солнцу. Предлагает, значит, отправить за небесный купол четверых колдунов в медной бочке с порохом, дабы они енту скалу раздробили, да Их Величества, чтоб им старый черт плешь проел, денег не дают, а посему помрем мы все тут как пить дать…»).
От кофе Фигаро отказался из санитарных соображений; вместо этого он попросил проводить себя в комнату господина Марко. Старикашка закивал, исчез в квартире и тут же вернулся с подсвечником. Гастон молча поднес к свече серную спичку, не дожидаясь пока домоправитель справиться с колесным кресалом и они стали подниматься на второй этаж по кривой скрипучей лестнице.
В коридоре наверху царила сырость. Обои клочьями свисали со стен, и было совершенно невозможно определить их изначальный цвет. Газовыми рожками тут и не пахло; единственный бледный луч света падал из узкого окна, в которое коридор упирался. На подоконнике сидел большой черный кот и неодобрительно рассматривал неурочных посетителей.
- Пшел! Брысь! – Старичок замахал руками, едва не потушив свечу. – Иди прочь, животное! Сколько раз говорил: за скотину плата отдельная! Жульё!..
Кот презрительно фыркнул, мягко спрыгнул на пол и затрусил к лестнице. Он был жирный холеный мизантроп и явно устроился в этом мире куда лучше, чем всякие там следователи. Фигаро вздохнул и поискал взглядом комнату номер четыре.
Это была обыкновенная деревянная дверь, не так давно выкрашенная светло-зеленой краской. Оловянный шар дверной ручки тускло блестел сквозь царапины и отпечатки жирных пальцев которые на нем оставили бог весть сколько поколений. На двери висел лист бумаги с синюшными печатями жандармерии, сочно-желтыми – Городского Управления и жеманно-розовыми – Федеральной Милиции. Там же чернела надпись:
НЕ ВТОРГАТЬСЯ! МЕСТО ЗЛОДЕЯНИЯ!
Фигаро вставил ключ в замок. Тот вошел легко и просто, как по маслу. Щелк!
- Гастон! И Вы, господин… э-э-э… не помню, как Вас зовут… Останьтесь снаружи. В комнату не входить пока я не разрешу. Даже если меня там будут убивать. В этом случае бегите за жандармами, но ни в коем случае – мне на помощь. Ясно?
- Ясно, – коротко ответил Гастон. Он был бледен, на широком лбу проступала испарина. На щеках у домоправителя тоже блестели капли пота, что было странно – в коридоре было довольно холодно.
- Мерзость-то какая… – прошептал старичок, кутаясь в свой халатик, но Фигаро и без него чувствовал что-то вроде едва заметного, но, несомненно, ядовитого миазма, разъедающего носоглотку, щекочущего ноздри, невидимой пленкой оседающего на коже. Он повернул ключ и медленно открыл дверь, даже не скрипнувшую на хорошо смаханных петлях.
В комнате было темно и холодно как в склепе.
-…Он работал у господина Матика некоторое время, – рассказывал Гастон, пока коляска, управляемая замысловатой ворожбой, пробиралась по узким улочкам Развала. – Сначала в служебном доме, а потом – в усадьбе. Механик. Чинил котлы, чистил дымоходы, занимался водопроводом, печами. Много пил, но мастер был – золото. Я его часто видел – странный и нелюдимый человек. Это если трезвый. Когда закладывал за воротник – а случалось такое частенько – развязывался, но приятнее от этого не становился… Да…
- Судимости?
- Дважды. Оба раза мелкие кражи. Еще раз привлекался за изнасилование, но был оправдан из-за недостатка улик.
- И Матик взял его на службу?
- Нет. На службу его взял я. Мало кто хочет работать у Матика на дому: требуют много, а платят… Платят как обычно. Но одно дело – устроить по недосмотру протечку у какой-нибудь Софочки с Кошачьей Улицы, и совсем другое – у городского головы. А работы в городе и так хватает. Понимаете?
- Понимаю.
- У него был… э-э-э… конфликт с подозреваемой незадолго до смерти. В бумагах все это есть, потом почитаете. Я, если честно, надеялся, что она заявит на него в жандармерию и этого Сплита посадят, но…
- Но вышло иначе.
- Угу. Совсем иначе.
…Фигаро чиркнул спичкой о манжет.
Дрожащий огонек мигом изгнал из комнаты всю ее жуть пополам с мистическим ужасом. Нет, ощущение ядовитого холода никуда не делось, но как бы потеряло актуальность – с утра в кабаке, где хозяевам прижимистость не позволяет подкинуть в печку лишнюю лопату угля, воздух бывает и поядреней.
Комната оказалась маленькой и на удивление чистой. Обои в мелкую клетку, на полу – милый коврик с пасторальной вышивкой: коровы, река, пастушок с дудочкой. Мощный дубовый стол с выдвижными ящиками, платяной шкаф в углу, пузатый комод (настоящий антиквариат), узкое окно, наглухо закрытое жестяными ставнями, пара мягких стульев. У окна на железной подставке стояло чудо техники – немецкий керосиновый примус, вычищенный до блеска. На столе – большая масляная лампа.
И широкая двуспальная кровать у стены.
Рядом с кроватью на полу валялась подушка и ворох несвежих скомканных простынь. Из рыжего матраца кое-где вылезал гусиный пух. Возле кровати стоял слабый, но несомненный кисловатый душок, напоминающий то ли о вокзальной уборной, то ли о давно не чищеном курятнике.
- Тут его и нашли? – следователь кивнул на кровать.
- Да, – Гастон сделал нервное движение к порогу комнаты и тут же отскочил назад. – Перед смертью он обмочил кровать.
Фигаро хмыкнул и, подойдя к столу, снял стеклянный колпак с лампы. Повозился с фитилем, зажег лампу от почти догоревшей спички. В комнате сразу стало светло – было видно, что за лампой, как и за примусом, хорошо следили.
- Вы! – следователь повернулся к домоправителю. – Постоянно забываю, как Вас зовут…
- Фрюк, госполин следователь. Гуга Фрюк, – старикашка аж подпрыгивал, стараясь заглянуть за плечо Гастону, стоявшему в дверном проеме. Получалось у него плохо – Гастон был мужик немаленький.
- Господин Фрюк, Вы нашил тело в ту ночь?
- В тот вечер, господин следователь. Часы на башне как раз пробили десять.
- И сразу сообщили жандармам?
- Не жандармам. Я сразу побежал в отделение Инквизитория. Извозчика взял! Отдал полтину с мелочью…
- …которые Вам возместили после составления акта. А скажите-ка, друг мой любезный, чего это Вам вздумалось навестить Вашего постояльца в такой неурочный час? И как Вы определили, что бежать надо именно в Инквизиторию? – Фигаро поднял пушистые брови, из-за чего на его подвижном лице появилось выражение комичного недоумения.
