Смерть этажом ниже - Булычев Кир (читать книги без txt) 📗
Шубин не ответил. Ему жаль было, что Николайчик принес с собой шум, перекрывший голоса из кабинета.
– А что? Он занят? – Николайчик повесил шляпу на вешалку, что стояла в углу приемной. И принялся стаскивать пальто. – У него кто-то есть?
– Гронский у него, с санинспекцией, – сказала секретарша недовольно. И Шубин понял, что она тоже слушала разговор из-за двери и ей тоже жаль, что Николайчик помешал.
– Тогда мы подождем, – сказал Николайчик, усаживаясь рядом с Шубиным. – Там проблемы важные.
Он чуть склонился к Шубину и понизил голос:
– В городе напряженная экологическая обстановка. Лично Василий Григорьевич в контакте с общественностью принимает энергичные меры. Я полагаю, что товарищ Гронский докладывает ситуацию на химзаводе. Подождем, хорошо? У нас еще есть время.
Секретарша громко хмыкнула, и Шубин понял, что этим она как бы обращается именно к нему, знающему истинное положение вещей и способному оценить лживость Николайчика. А вторая вдруг сказала:
– Могли бы, Федор Семенович, и внизу раздеться. Как все люди. У вас пальто все мокрое.
– Разумеется! – Николайчик вскочил, метнулся к вешалке, хотел было снять пальто, но замер. – Нет, – сказал он твердо. – В любую минуту нас пригласят. Я в следующий раз.
Дверь кабинета отворилась, и один за другим оттуда вышли три человека. Все трое были респектабельны, все в хороших импортных костюмах, белых сорочках и при галстуках. Подобных чиновников Шубин мог представить перенесенными в московский кабинет и ничем не нарушающими столичные церемонии. Первым вышел красавец, стройный, седовласый и розовощекий. Шубин наблюдал, как они прощаются, не обращая на него внимания. Значит, это и есть санинспекция. Мягкий, с брылями, улыбчивый, будет директор химзавода Гронский, в налитой явным здоровьем, обладатель геометрически правильного пробора – Силантьев.
Силантьев, пожимая руку Гронскому, заканчивал фразу:
– У нас там воздух сказочный... тайга.
Тут он увидел поднявшегося Шубина и склонившегося вперед Николайчика. Он чуть приподнял брови и кинул взгляд на большие настенные часы, словно счел приход визитеров преждевременным. Обращение к часам убедило Силантьева, что визитеры не поспешили, а он забыл о них за важными беседами, и, не выпуская руки Гронского, он шагнул к Шубину, подтягивая Гронского за собой.
– Простите, заговорились, – сказал он и властно вложил руку Гронского в ладонь Шубина. – Спасибо, что пришли, спасибо! К нам редко залетают птицы вашего полета.
Гронский крепко сжал руку Шубина и сразу отпустил, словно обжегся.
– Как же, – сказал он, – слышал. Вы позавчера по телевизору выступали?
– Вот именно, – обрадовался Силантьев и обратился к Гронскому: – Не останешься на лекцию? Товарищ Шубин согласился выступить перед аппаратом. Через полчаса.
– Ты же знаешь, – смущенно улыбнулся Гронский и стал похож на породистую собаку, – конец месяца. Я уж не помню, когда у меня выходной был.
– Ну хорошо, мы с тобой все обсудили, ты иди, трудись. Давай родине большую химию! А вы, товарищ Шубин, заходите в кабинет. Вера Осиповна, вы не будете так любезны угостить нас чайком? А то на улице мразь и холодина. Такой климат, что поделаешь? Рады бы перенести сюда сочинские пейзажи, но это дело – отдаленного будущего. Заходи, и ты, Федор Семенович, заходи. Все в бегах и заботах?
У безостановочного Силантьева был совсем другой голос, не тот, что звучал за дверью. На октаву выше, дробней, оживленней. Подталкивая Шубина в спину, он ввел его в кабинет, где стоял обязательный стол буквой «Т» для посетителей, а в стороне длинный, по десять стульев с каждой стороны, под зеленой скатертью – стол для заседаний. Над столом висел отретушированный портрет М.С.Горбачева, а в шкафу, занимавшем всю стену, стояли тома собрания сочинений В.И.Ленина, а также размещались медали, скульптурки и вымпелы.
Силантьев был демократичен, он усадил Шубина за длинный стол, сам сел рядом, показал жестом Николайчику, где ему поместиться.
– Чай, – сказал он, живительный напиток. Вы на западе и не знаете, как его пить надо.
В приоткрытую дверь было слышно, как звенит посудой Вера Осиповна.
– Пока еще индийский есть, – доверительно сообщил Силантьев.
– Но с нового года закрываем распределитель, все товары ветеранам и в торговую сеть. Социальная справедливость. Если посетите нас в следующем году, буду угощать грузинским.
– Может, к тому времени индийского чая хватит на всех? – вставил Шубин.
– Любопытная мысль. А у вас там есть сведения? Надо расширять закупки. Наверное, вы обращали внимание, что нас, так сказать, командировочных со стажем, всегда больше всего шокирует за рубежом не то, что у них шмотки на каждом шагу. Это привычно и нас не так уж касается. А вот продовольственное изобилие! Я недавно был в Кельне. Вы бывали в Кельне?
– Приходилось.
– Заглянул я там в чайный магазинчик, как раз на против нашей гостиницы. По крайней мере, сто сортов чаю, я не преувеличиваю. И дешево, черт их побери. Я, знаете, чуть ли не половину командировочных ухлопал – всем привез. Да что деньги беречь – все равно копейки дают.
Вера Осиповна принесла чай и печенье на тарелке.
– Спасибо, – сказал Силантьев. – Живем мы скромно. Если бы заглянули в наш обыкновенный магазин, увидели бы, что у нас даже масло по талонам. Стыдно, стыдно людям в глаза смотреть. Но пока у нас нет изобилия, мы компенсируем его справедливостью. Помните, Вера Осиповна, какой я в апреле чай привез и ФРГ?
– Замечательный чай, – вздохнула Вера Осиповна.
Силантьев обернулся к Николайчику, который грел пальцы о чашку.
– Надеюсь, ты разработал программу нашему гостю? Твой долг обеспечить максимальную аудиторию – пусть люди встретятся, поговорят, послушают очевидца. Мы обязаны вести пропаганду на самом высоком уровне.
Николайчик вытащил из верхнего кармана пиджака еще более измявшуюся бумажку и вознамерился ее зачитывать, но Силантьев отмахнулся:
– Верю, верю, верю, пашешь, сил не жалеешь! Хорошие у нас местные кадры. Беречь надо, а мы не бережем. И платим недостаточно, и жилищная проблема находится в процессе решения.
– Василий Григорьевич, – сказал Николайчик, – вы обещали для нашего «Москвича» резину выделить. Помните?
– Что? Какую резину?
– Когда академик приезжал. Мы здесь сидели.
– Ну и хитрецу ты, Николайчик, ну и хитрец! Знаешь, когда подкатиться к начальству. Сделаем, завтра Нечкину позвони.
Чай был хороший, крепкий.
– Как устроились? – спросил Силантьев. – Гостиница у нас обычная, но чисто. Правда, чисто?
Шубин хотел было сказать о мыле и туалетной бумаге, но сдержался. Откуда Силантьеву взять эту проклятую туалетную бумагу?
– Чисто, – сказал Шубин. – Только вода у вас не очень.
– Что? Вода? Какая вода? – Силантьев будто выпустил секунду из себя другого человека, с начальственным голосом, настороженного и готового к борьбе. И тут же спохватился, загнав внутрь. – У нас много проблем. Много. Вот Федор Семенович как старожил помнит – какая вода у нас была! А в речке – каждый камешек! На любую глубину. Я ведь сам местный, и Плутова, так мы мальчишками вот таких сомов вытаскивали... Прогресс. Губим мы природу, на жалеем. Любую газету откроешь – что видишь? Уничтожение природы. Вот сейчас был у меня Гронский, директор нашего химзавода. Детище второй пятилетки. Вроде бы он мой друг и соратник, а с другой стороны, у нас с ним происходят большие споры. На него министерство давит – план! Нужна стране химия? Отвечаю – нужна! Но не за счет здоровья людей. Моя позиция бесспорна.
– А позиция завода? – спросил Шубин.
– В целом – конструктивная. Если будет у вас время, отвезем на очистные сооружения! В два с половиной миллиона обойдутся. Вернем воду нашей реке! Только не поддаваться панике и не прислушиваться к демагогам. Вы меня понимаете?
– Понимаю, – сказал Шубин.
– Мы от вас ничего не скрываем. Но и у меня к вам просьба, товарищ Шубин.
