Пятьсот миллионов бегумы (илл. Леона Бенетта) - Верн Жюль Габриэль (книги онлайн полные TXT) 📗

Случалось, что Октав иногда восставал против этого режима и стремился к более легкомысленным развлечениям: он предлагал пойти к Аристиду Леру, который большую часть времени проводил в кабачке Сен-Мишель. Но Марсель так ядовито высмеивал его фантазии, что обычно они так и не приводились в исполнение.

Двадцать девятого октября тысяча восемьсот семьдесят первого года около семи часов вечера приятели сидели, по обыкновению, рядом за столом, освещённым лампой с зелёным абажуром. Марсель был поглощён решением задачи по начертательной геометрии, о сечениях камня. Октав тоже был поглощён занятием, правда не столь отвлечённого свойства, но зато вполне отвечавшим его вкусам: он священнодействовал над приготовлением кофе; он очень гордился своим искусством варить кофе, возможно потому, что эта отрадная процедура позволяла ему ежедневно хоть на несколько минут оторваться от ненавистных уравнений, которыми Марсель, как ему казалось, слишком злоупотреблял. Медленно процеживая через густой слой душистого мокко тонкую струю кипятка, Октав от души наслаждался этим мирным занятием, но, когда взгляд его упал на склонившегося над тетрадью Марселя, он почувствовал угрызения совести и непреодолимое желание помешать товарищу, который был для него словно живым укором.

— А не мешало бы нам завести кофейник с фильтром, — неожиданно изрёк Октав, — это древнее сооружение в наш цивилизованный век годится разве что в антикварный магазин.

— Вот-вот, купи кофейник с фильтром, — поддержал Марсель, — тогда, может быть, тебе не придётся каждый вечер тратить часы на эту стряпню. Итак, — невозмутимо продолжал он, возвращаясь к своей задаче, — внутренняя, вогнутая сторона свода представляет собой трехосный эллипсоид с тремя неравными осями. Пусть A, B, C, E есть исходный эллипс, которому принадлежит большая ось OA, равная a , и средняя ось OB, равная b , тогда как малая ось эллипсоида O O’’C’’ вертикальна и равна c , что делает свод покатым…

В эту минуту в дверь постучали.

— Письмо господину Октаву Саразену, — сказал мальчик-рассыльный.

Октав с радостью выхватил у него из рук письмо.

— Это от отца, узнаю его почерк! Ба, да тут, оказывается, целое послание! — весело тараторил он, подбрасывая на руке толстый пакет.

Марсель, разумеется, как и Октав, знал, что доктор сейчас находится в Англии. Неделю назад, остановившись проездом в Париже, доктор устроил им настоящее пиршество Сарданапала в Пале-Рояле, некогда знаменитом, но теперь уже вышедшем из моды ресторане, который он и поныне считал непревзойдённым образцом изысканного парижского вкуса.

— Ты мне прочтёшь, что он пишет о гигиеническом конгрессе, — сказал Марсель, не отрываясь от своей задачи. — Это он хорошо придумал — поехать туда. Наши французские учёные слишком уж замкнутый народ… Итак, значит, внешняя сторона свода будет образована эллипсоидом, подобным первому; центр его находится выше O’, на вертикальной прямой OO’. Наметив фокусы E1 , E2 , E3 трех основных эллипсов, мы чертим вспомогательные эллипс и гиперболу, общие оси которых…

Громкий возглас, вырвавшийся у Октава, заставил Марселя поднять голову.

— Что такое? — спросил он, с беспокойством глядя на внезапно побледневшее лицо товарища.

— На, прочти, — с трудом вымолвил Октав, совершенно ошеломлённый полученным известием.

Марсель взял письмо, внимательно прочёл его с начала до конца, потом пробежал ещё раз, просмотрел приложенные документы и сказал:

— Любопытная история!

Затем он неспеша набил свою трубку и старательно начал раскуривать её. Октав с нетерпением ждал, что он ещё скажет.

— Ты думаешь, все это правда? — спросил он наконец, задыхаясь от волнения.

— Очевидно! У твоего отца слишком трезвый и критический ум, чтобы он мог бездоказательно принять подобную историю. Да и доказательства здесь налицо. В конце концов все это объясняется очень просто.

Раскурив трубку, Марсель снова погрузился в свои вычисления. Октав сидел не двигаясь, словно остолбенев: он забыл и думать о кофе, он вообще потерял способность думать, но испытывал непреодолимую потребность говорить, чтобы убедиться, что он не спит и не бредит.

— Но, если это правда, так ведь это же просто умопомрачительно! Ты представляешь себе, полмиллиарда — ведь это огромное богатство!

Марсель поднял голову.

— Да, действительно огромное. Во Франции другого такого, пожалуй, и не сыщешь. Можно насчитать всего лишь несколько обладателей таких состояний в Соединённых Штатах и пять-шесть в Англии. Словом, на всем земном шаре найдётся не более пятнадцати — двадцати таких богачей.

— Да сверх всего ещё и титул, — продолжал Октав, — титул баронета! Не скажу, чтобы я когда-либо мечтал о титуле, но, раз уж так случилось, должен признаться, что это звучит гораздо приятнее, чем просто Октав Саразен.

Марсель выпустил клуб дыма из своей трубки и не произнёс ни слова, но в этом попыхивании звучало такое насмешливое «пфу-пфу», что Октав счёл нужным оправдаться:

— Конечно, мне никогда не пришло бы в голову присочинять всякие там приставки к своему имени или присваивать себе вымышленный титул, но быть законным обладателем настоящего титула, вписанного в книгу пэров Великобритании и Ирландии, это что-нибудь да значит!

Трубка Марселя продолжала выразительно попыхивать.

— Ты можешь сколько угодно возражать, — с жаром воскликнул Октав, — но как-никак дворянская кровь что-нибудь да значит… как говорят англичане!

Но тут он запнулся и, встретив насмешливый взгляд Марселя, быстро перевёл разговор с титула на миллионы.

— А ты помнишь, как наш учитель Бином столько лет подряд вдалбливал нам на уроках арифметики, что полмиллиарда такое большое число, что человеческий разум не мог бы ясно его представить, если бы он не нашёл способа изображать его графически. Подумай только, если бы человек, обладающий полумиллиардом франков, тратил в минуту по франку, то ему понадобилась бы тысяча лет, чтобы истратить всю эту сумму! Нет, знаешь, как-то странно даже чувствовать себя наследником полумиллиарда франков.

— Полмиллиарда франков! — повторил Марсель, потрясённый, по-видимому, больше этой цифрой, чем самим событием. — А знаешь, как вы могли бы лучше всего распорядиться этими деньгами! Отдать их Франции на уплату контрибуции [8]. Это была бы десятая часть всего, что ей надо выплатить.

—  Не вздумай только внушать это отцу! — испуганно вскричал Октав. — Он способен на такой поступок. Мне кажется, что он уже задумал что-то в этом роде… Вложить деньги в государственный заём — это ещё куда ни шло, по крайней мере хоть проценты останутся.

— Ты, по-видимому, сам того не подозревая, сущий капиталист по натуре, — сказал Марсель. — Боюсь, что для тебя, бедный мой Октав, было бы лучше, если бы это состояние оказалось не таким огромным. Я, конечно, не говорю о твоём отце, человеке здравомыслящем и трезвом, но для тебя я предпочёл бы, чтобы у вас было ну примерно тысяч двадцать пять годового дохода на двоих, пополам с сестрёнкой, а не эти чудовищные золотые горы.

Он снова принялся за работу, но Октав не в состоянии был ничего делать: он то вскакивал, то снова садился, то принимался шагать по комнате, так что Марсель наконец не выдержал:

— Ты бы лучше пошёл прогуляться. Я вижу, ты совершенно не способен заниматься сегодня.

— А правда, пожалуй, — ответил Октав, с радостью хватаясь за это предложение, которое позволяло ему увильнуть от занятий.

Надев шляпу, он сбежал с лестницы и мигом очутился на улице. Но, пройдя несколько шагов, он остановился у первого же уличного фонаря и, вынув из кармана письмо отца, снова начал его перечитывать. Ему нужно было ещё раз убедиться, что все это не сон.

— Полмиллиарда! Полмиллиарда! — повторял он — Это значит, по меньшей мере двадцать пять миллионов годового дохода! Если отец будет давать мне хотя бы миллион в год или даже полмиллиона, ну пусть даже четверть миллиона… какое это будет счастье! Ведь с деньгами можно все сделать. А уж я-то сумею их употребить! Ведь не дурак же я на самом деле! Пройти конкурс в Центральную школу — это что-нибудь да значит! И ко всему этому у меня теперь титул баронета. Будьте покойны, я сумею носить его с достоинством…