Почти как люди. Город. Почти как люди. Заповедник гоблинов - Саймак Клиффорд Дональд (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
Леви Льюис осклабился, обнажив щербатые зубы.
— Ничего, так себе. Сады все гуще, молодые кролики нагуливают вес.
— Ты случайно не причастен к этой заварухе с брошенными домами? — спросил Вебстер.
— Никак нет, ваша честь, — отчеканил Леви. — Мы, скваттеры, ни в чем дурном не замешаны. Мы все люди богобоязненные, законопослушные. А дома эти занимаем только потому, что нам ведь больше негде жить. И кому вред от того, что мы селимся там, где все равно никто не живет. Полиция знает, что мы не можем за себя постоять, вот и валит на нас все кражи и прочие безобразия. Делает из нас козлов отпущения.
— Ну, тогда ладно, — ответил Вебстер. — А то ведь начальник полиции хочет сжечь заброшенные дома.
— Пусть попробует, — сказал Леви. — Только как бы сам не обжегся. Развели огороды в банках, заставили нас фермы бросить, но уж дальше мы ни на шаг не отступим.
Сплюнув на ступеньку, он продолжал:
— Случайно у вас нет при себе какой-нибудь мелочи? У меня совсем патронов не осталось, а тут эти кролики…
Вебстер сунул два пальца в жилетный карман и выудил полдоллара.
Леви ухмыльнулся.
— Вы сама щедрость, мистер Вебстер. Доживем до осени, я вас белками завалю. — Скваттер козырнул на прощание и зашагал вниз по ступенькам: ствол ружья поблескивал на солнце. Вебстер повернулся и вошел в здание.
Заседание муниципального совета было в полном разгаре.
Начальник полиции Джим Максвелл стоял около стола; мэр Пол Картер говорил, обращаясь к нему:
— Тебе не кажется, Джим, что с твоей стороны несколько опрометчиво настаивать на таких мерах?
— Нет, не кажется, — ответил начальник полиции. — Изо всех домов только два или три десятка заняты законными владельцами, точнее, первоначальными хозяевами, ведь на самом деле дома эти давно уже принадлежат муниципалитету. И никакого толку от них, одни только неприятности. Хоть бы ценность какую-то представляли, не как жилье — как утиль, но ведь и того нет. Строительный лес? Мы больше не употребляем дерева, пластики лучше. Камень? Его заменила сталь. Короче говоря, ничего такого, что можно было бы реализовать.
А между тем они становятся пристанищем мелких преступников и нежелательных элементов. Да там теперь такие заросли образовались, лучшего укрытия для всевозможных правонарушителей и не придумаешь. Как что-нибудь натворил — прямым ходом туда, в заброшенные кварталы, там преступнику ничего не грозит, я же могу хоть тысячу человек послать, все равно он от них ускользнет.
Сносить — слишком дорого обойдется. И оставлять нельзя, они как бельмо на глазу. В общем, надо от них избавляться, и самый простой и дешевый способ — огонь. Все необходимые меры предосторожности будут приняты.
— А как с юридической стороной? — спросил мэр.
— Я выяснял — всякий человек вправе уничтожить свое имущество удобным для него способом, если при этом не подвергается угрозе имущество других лиц. Очевидно, это правило применимо и к имуществу муниципалитета.
Олдермен Томас Гриффин вскочил на ноги.
— Вы только ожесточите людей! — воскликнул он. — Там ведь много таких домов, которые переходили из рода в род, а люди еще не освободились от сентиментальности…
— Если они так дорожат своими домами, — перебил его начальник полиции, — почему не платили налог, почему не следили за ними? Почему бежали за город, а дома бросили на произвол судьбы? Спросите-ка Вебстера, он расскажет вам, как пытался пробудить в них любовь к отчему дому и что из этого вышло.
— Вы говорите про этот фарс под названием «Неделя отчего дома»? — спросил Гриффин. — Да, он провалился. И не мог не провалиться. Вебстер так пересластил свою стряпню, что она людям поперек горла стала. А чего еще ждать, когда за дело берется Торговая палата.
— При чем тут Торговая палата, Гриффин? — сердито вмешался олдермен Форрест Кинг. — Если вам в делах не везет, это еще не повод…
Но Гриффин его не слушал:
— Время нахального натиска прошло, джентльмены, прошло раз и навсегда. Приемы ярмарочного зазывалы безнадежно устарели, их место на кладбище. «Дни высокой кукурузы», «Дни доллара», всякие там липовые праздники с пестрыми флажками на площади и прочие трюки, назначение которых собрать толпу и заставить ее раскошелиться, — все это быльем поросло. И только вы, други мои, этого, похоже, не заметили.
Отчего такие фокусы удавались? Да оттого, что они спекулировали на психологии толпы и гражданских чувствах. Но откуда взяться гражданским чувствам, когда город на глазах умирает? И как спекулировать на психологии толпы, когда толпы нет, у каждого — или почти у каждого — свое царство величиной в сорок акров?
— Джентльмены, — взывал мэр, — джентльмены, прошу придерживаться регламента!
Кинг рывком встал и грохнул кулаком по столу:
— Нет уж, давайте начистоту! Вот и Вебстер тут, может быть, он поделится с нами своими мыслями?
Вебстер поежился.
— Боюсь, — ответил он, — мне нечего сказать.
— Ладно, хватит об этом, — резко подытожил Гриффин и сел.
Но Кинг продолжал стоять, лицо его налилось краской, губы дрожали от ярости.
— Вебстер! — крикнул он.
Вебстер покачал головой.
— Вы пришли сюда по поводу вашей очередной великой идеи! — не унимался Кинг. — Собирались представить ее на рассмотрение муниципалитета. Так чего сидите — давайте, выкладывайте!
Вебстер поднялся с хмурым видом.
— Не знаю, может, тупость помешает вам уразуметь, — обратился он к Кингу, — почему меня возмущает вся ваша деятельность.
Кинг на секунду опешил, потом взорвался:
— Тупость? И это вы говорите мне! Мы работали вместе, я вам помогал. Вы никогда не позволяли себе… никогда не…
— Да, я никогда не позволял себе говорить ничего подобного, — бесстрастно произнес Вебстер. — Еще бы. Мне не хотелось вылететь со службы.
— Так вот, вы уже вылетели! — рявкнул Кинг. — Уволены! С этой самой секунды!
— Заткнитесь! — сказал Вебстер.
Кинг ошалело уставился на него, словно получил пощечину.
— И сядьте. — Голос Вебстера кинжалом прорезал напряженную тишину.
У Кинга подкосились ноги, и он шлепнулся на стул. Все молчали.
— Я хочу сказать вам кое-что, — продолжал Вебстер. — О том, что давно уже пора сказать вслух. О том, что всем нам давно следовало бы знать. Странно только, что именно мне приходится говорить вам об этом. А может быть, ничего тут странного и нет, кому, как не мне, сказать правду, все-таки почти пятнадцать лет служу интересам города.
Олдермен Гриффин сказал, что город умирает на глазах. Верно сказал, с одной только небольшой поправкой: он выразился слишком мягко. Город — этот город, любой город — уже умер.
Город стал анахронизмом. Он изжил себя. Гидропоника и вертолеты предопределили его кончину. Первоначально город был попросту пристанищем того или иного племени, которое собиралось вместе, чтобы обороняться от врагов. Потом стена исчезла, а город остался как центр торговли и ремесла. И просуществовал до нашего времени, потому что люди были привязаны к месту работы, которое находилось в городе.
Теперь условия изменились. В наше время, при семейном вертолете, сто миль — меньше, чем пять миль в тридцатых годах. Утром вылетел на работу, отмахал несколько сот миль, а вечером — домой. Теперь нет больше необходимости жаться в городе.
Начало положил автомобиль, а семейный вертолет довершил дело. Уже в первой четверти столетия люди потянулись за город, подальше от духоты, от всяких налогов, на свой, отдельный участочек в предместье. Конечно, многие оставались — не был налажен загородный транспорт, денег не хватало. Но теперь, когда все выращивают на искусственной среде и цены на землю упали, большой загородный участок стоит меньше, чем клочок земли в городе сорок лет назад И транспорт перестал быть проблемой после того, как самолеты перешли на атомную энергию.
Он остановился. Тишина. Мэр был явно потрясен. Кинг беззвучно шевелил губами. Гриффин улыбался.
— К чему мы пришли в итоге? — спросил Вебстер. — Сейчас я скажу вам к чему. Кварталы, целые улицы пустых, заброшенных домов. Люди взяли да уехали. А зачем им оставаться? Что мог дать им город? Предыдущим поколениям он что-то давал, а вот нынешнему — ничего, потому что прогресс свел на нет все плюсы города. Конечно, что-то они потеряли, ведь какие-то деньги были вложены в старое жилье. Но все это с лихвой возмещалось, поскольку они могли купить дом, который был вдвое лучше и вдвое дешевле, могли жить так, как им хотелось, обзавестись, так сказать, фамильной усадьбой вроде тех, которые всего несколько десятилетий тому назад были привилегией богачей.
