Фермер в небе (Небесный фермер) - Хайнлайн Роберт Энсон (книги онлайн полностью .txt) 📗

Глава 4

Капитан Делонпре

Невесомость, да еще испытанная впервые в жизни, штука неприятная, доложу я вам. Конечно, привыкнуть к ней можно. А не привыкнешь - придется голодать. Бывалые космонавты утверждают даже, что им нравится невесомость. Мол, пара часов сна в таком состоянии заменяет целую ночь на Земле. Ну, привыкнуть-то я привык, но не скажу, чтобы мне это нравилось. На взлет "Бифросту" понадобилось около трех минут. Но нам они показались бесконечными из-за ускорения, которое достигло чуть ли не шести "g". Затем около трех часов корабль провел на свободной орбите, и все это время мы падали в пустоту, пока капитан не начал маневрировать, направляя нас к "Мейфлауэру". Другими словами, более двадцати тысяч миль мы падали вверх. Звучит, конечно, глупо. Все знают, что нельзя падать вверх; падают вниз. Но было время, когда все знали, что Земля плоская. Мы падали вверх. Как и все нормальные люди, я проходил по физике основы космической баллистики и начитался всяких историй о том, как космонавты плавают внутри корабля, когда он находится в свободном полете. Но это надо почувствовать на собственной шкуре, чтобы понять как следует. Возьмем, к примеру, миссис Тарбаттон - ту самую даму, которая требовала завтрак. Полагаю, она, как и все, ходила в школу. И тем не менее, продолжала настаивать, что капитан обязан сделать что-нибудь. Что он мог сделать - одному Богу известно; разве только найти для нее небольшой астероид. Не скажу, чтобы я ей не сочувствовал - да и себе тоже. Вам когда-нибудь приходилось попадать в эпицентр землетрясения? Знакомо вам такое ощущение, когда все, что вы считали устойчивым и надежным, внезапно обрушивается вам на голову, а земная твердь перестает быть твердью? Ну так невесомость - это примерно то же самое, только хуже. Когда корабль летит по свободной траектории, вверх или в любом другом направлении, уроки физики сами собой вылетают из головы: ты просто падаешь и падаешь, до бесконечности, а желудок так и норовит вырваться наружу. Таким было мое первое знакомство с невесомостью. Ремни не позволяли мне взмыть вверх, но чувствовал я себя разбитым и размазанным по стенке, словно кто-то врезал мне под дых. Рот наполнился слюной - я судорожно сглатывал и горько сожалел, что съел ту несчастную конфету. Но меня хоть не вывернуло, поскольку я так и не успел позавтракать. Те, что успели, - на них я старался не смотреть. Вообще-то я намеревался, когда закончатся перегрузки, отстегнуть ремни и поглазеть в иллюминатор на Землю; но невесомость отбила у меня всю охоту. Я неподвижно лежал в кресле и погружался в пучину отчаяния. Из люка, ведущего на нижнюю палубу, выпорхнула стюардесса. Оттолкнулась ножкой, придержалась ручкой за центральную опору и воспарила в воздухе, словно лебедушка, разглядывая нас с высоты. Симпатичное это было зрелище, жаль, не хватило сил оценить его по достоинству. - Всем удобно? - весело спросила она. Глупый вопрос, но нянечки в больницах обычно говорят именно таким тоном. Кто-то застонал, где-то расплакался ребенок. Стюардесса подплыла к миссис Тарбаттон и осведомилась: - Что вам подать на завтрак? Может быть, омлет? Я стиснул челюсти и отвернулся, всей душой желая ей проглотить язык. Потом снова взглянул в ее сторону. Что ж, за свой идиотский вопрос она поплатилась - и теперь вычищала ответ. Когда она разобралась с миссис Тарбаттон, я неуверенно подал голос: - Э-э... Можно вас... Мисс... - Эндрюс. - Мисс Эндрюс, не могли бы вы сделать мне укол? Видите ли, я передумал. - Сей момент, - улыбнулась она и вытащила из поясной сумочки шприц. Укол ожег меня болью, и я подумал, что с конфетой все-таки придется расстаться. Но боль быстро утихла. Я почувствовал себя почти счастливым насколько можно быть счастливым на смертном одре. Стюардесса сделала инъекции всем желающим, проявившим, подобно мне, излишнее самомнение, а миссис Тарбаттон вкатила двойную дозу, чтоб та больше не рыпалась. Тем временем двое смельчаков расстегнули ремни и устремились к иллюминаторам; я прикинул и решил, что у меня хватит сил последовать за ними. Передвигаться в невесомости совсем не так легко, как кажется на первый взгляд. Я отстегнул ремни и сел. Вернее, хотел сесть. Потому что на самом деле я отчаянно молотил руками и ногами в воздухе, пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь. В результате очередного кульбита я приложился затылком к переборке, отделявшей нас от рулевой рубки, и тут же увидел звезды. Но не в иллюминаторе, а у себя в голове. А потом палуба с креслами стала медленно двигаться мне навстречу. Я ухватился за крепежный ремень и, наконец, встал на якорь. В кресле, к которому мне удалось пришвартоваться, сидел какой-то толстячок. - Извините, - сказал я. - Не за что, - ответил он и с ненавистью отвернулся. Оставаться было нельзя, но и добраться до своего кресла, не перещупав по дороге всех пассажиров, я тоже не мог. Поэтому я снова взмыл в воздух, стараясь проделать это как можно аккуратнее, и даже умудрился схватиться за поручень, прежде чем врезался спиной в переборку. Поручень тянулся вдоль всей переборки; я вцепился в него и не выпускал из рук, пока по-обезьяньи не дополз до иллюминатора. И впервые увидал Землю из космоса. Не знаю, чего я, собственно, ожидал, но только не того, что увидел. Земной шар был похож на снимки в учебниках по географии, а еще больше - на телеизображение в зале ожидания на станции Супер-Нью-Йорк. И в то же время совсем не похож. Разница была примерно такая же, как между угрозой, что сейчас вам дадут под зад, и настоящим пинком. Не снимок, не изображение. Живая Земля. Во-первых, она не висела в самом центре экрана; шар был сдвинут к краю иллюминатора, и корма нашего корабля отъела здоровый кусок Тихого океана. А во-вторых, она вращалась, уменьшаясь в размерах. Пока я разглядывал ее, она на глазах съежилась чуть не вполовину, становясь при этом все более круглой. Да, Колумб был прав. С моего наблюдательного пункта была видна оконечность Сибири, потом Северная Америка, затем слева направо проплыла северная часть Южной Америки. Над Канадой и восточной частью Штатов нависли густые облака - в жизни не видал такой белизны: белее, чем полярные шапки. А прямо напротив Солнце отражалось от поверхности океана и слепило глаза. Другие части океана в разрывах облаков казались почти багровыми. Она была настолько прекрасна, что у меня перехватило дыхание - так хотелось дотронуться до нее рукой. А вокруг сияли, звезды - крупные и куда более яркие, чем когда смотришь на них из старушки Америки. Вскоре у иллюминаторов образовалось настоящее столпотворение. Малышня теребила родителей, родители, приговаривая: "Сейчас, сейчас, детка", глазели в космос и отпускали глупые замечания. Мне это надоело. Я уселся в кресло, пристегнул один ремень, чтобы не взлететь ненароком, и погрузился в раздумья. Знаете, а ведь испытываешь какую-то гордость при мысли о том, что родился на такой большой живописной планете. Как выяснилось, я все-таки многого на ней не успел повидать, несмотря на путешествия во время уроков географии, скаутский поход по Швейцарии и каникулы, проведенные с Джорджем и Анной в Сиаме. И теперь у меня уже не будет возможности наверстать упущенное. От этой мысли как-то взгрустнулось. Из задумчивости меня вывел знакомый голос: - Уильям, мальчик мой, ты чего приуныл? Поташнивает? Пижон Джонс! Убейте меня зонтиком! Знал бы я, что он собирается эмигрировать, я бы дважды подумал, прежде чем трогаться в путь. Я спросил, откуда он, черт побери, взялся. - Оттуда же, откуда и ты, естественно. Я задал тебе вопрос. Я проинформировал его, что меня не тошнит, и поинтересовался, что навело его на такую мысль. В ответ он схватил меня за руку и, рассмеявшись, показал на красное пятнышко от укола. Я с силой выдернул руку. Он снова засмеялся и сунул мне под нос свою руку, на которой горело такое же пятнышко. - Не суетись, дружище, - сказал он. - Как видишь, от этого не застрахованы даже лучшие из лучших. - И добавил: - Пошли прошвырнемся, пока нас опять не пристегнули. Я согласился. Вряд ли я выбрал бы его в друзья, но все-таки, что ни говори, знакомое лицо. Мы добрались до люке, ведущего на соседнюю палубу. Я начал спускаться, но Джонс остановил меня: - Давай сходим в рулевую рубку! - Чего? Так нас туда и пустили! - Попытка не пытка. Айда! Мы развернулись и двинулись по короткому проходу, в конце которого маячила дверь с надписью: "Рубка управления. Вход воспрещен". Кто-то внизу приписал: "Это к тебе относится. Понял?" А ниже: "Да неужели?" Джонс подергал за ручку. Дверь была заперта. Рядом торчала какая-то кнопка, он нажал - и дверь широко распахнулась. Прямо перед нами стоял человек с двумя нашивками на воротнике. За ним сидел другой, постарше, с четырьмя нашивками. - Кто это, Сэм? - спросил сидевший. - Скажи им, что они не на базаре. - Чего вам надо, ребята? - осведомился первый. - Сэр, простите, нас очень интересует астронавигация, - выпалил Джонс. - Вы позволите нам войти? Я понял, что сейчас нас выставят вон, и уже повернулся, когда старший вдруг сказал: - Черт с ними, Сэм, пускай заходят! Младший пожал плечами: - Как скажете, шкипер. - Держитесь за что-нибудь, - приказал капитан, когда мы вплыли внутрь. - Не бултыхайтесь перед глазами. И чтобы ничего не трогали, иначе уши отрежу. А теперь докладывайте - кто такие? Мы представились. - Рад познакомиться, Хэнк. И с тобой тоже, Билл, - сказал капитан. Приветствую вас на борту. Он протянул руку и коснулся рукава скаутской формы, который опять выполз наружу. - Что это у тебя, сынок? Я покраснел и рассказал, как меня пропускали через контрольный пункт. - Хотел контрабандой провезти, да? - усмехнулся капитан. - Слышь, Сэм, он таки заставил нас взять незаконный груз! Выпьешь чашку кофе, сынок? Оба они жевали бутерброды и пили кофе - не из чашек, разумеется, а из пластиковых бутылочек с сосками, словно младенцы. Я отказался. Укол мисс Эндрюс свое действие оказал, но рисковать мне не хотелось. Хэнк Джонс тоже отказался от кофе. Иллюминатора в рубке не было. Его заменял большой телеэкран, расположенный прямо на носу, но он был выключен. Да-а, подумал я, видела бы миссис Тарбаттон, что капитан даже не смотрит, куда мы летим! И, похоже, его это не колышет. Я спросил про иллюминаторы. Это только для пассажиров, объяснил капитан. - На кой мне иллюминатор? - продолжил он. - Высунуть голову и высматривать дорожные знаки? Все, что надо, мы видим и без него. Сэм, вруби парнишкам видео. - Слушаюсь, шкипер. Второй пилот подплыл к своему креслу и принялся нажимать на кнопки. Надкушенный бутерброд повис в воздухе. Я огляделся по сторонам. Рубка была круглая, сплюснутая к носу. Два вместительных пилотских кресла спинками упирались в переборку, отделявшую рубку от пассажирского салона. Почти все пространство между креслами занимал компьютер. Кресла, а вернее койки, отличались от пассажирских: неправильной формы, подогнанной под человеческое тело; голова, спина и колени лежащего приподняты, как на больничной кровати; по бокам подлокотники, чтобы не уставали руки на пульте управления. А сам пульт изгибался дугой, чтобы пилот мог видеть показания приборов, даже когда ускорение пригвоздит его к креслу. Экран осветился, и на нем появилась Земля. - "Вид сзади", - пояснил второй пилот. - Снято камерой, установленной на корме. У нас они понатыканы со всех сторон. Теперь посмотрим "вид спереди". Но вид не впечатлял: несколько крошечных точек, символизировавших звезды, и больше ничего. Хэнк заявил, что в иллюминаторе звезды выглядят куда внушительнее. - Да ведь экран-то не предназначен для того, чтобы разглядывать звезды, сказал пилот. - Если нам нужно на них посмотреть, мы пользуемся небоскопом. Глядите! Он улегся в кресло, нашарил за спиной какую-то трубку и, не поднимая головы, приложил ее к лицу так, что резина плотно прилипла к коже вокруг глаза. "Небоскопом", как я понял, они называли телескоп со встроенным перископом. Но поскольку пилот не предложил нам взглянуть в трубку, я вернулся к пульту. На нем была парочка радарных экранов, точно таких же как на самолетах и даже на вертолетах, и еще куча всяких приборов, назначения которых я не понял. Разгадал только несколько штук: вот, например, прибор для измерения скорости сближения, а это индикаторы температуры, массового соотношения, скорости выброса и так далее. - Гляньте-ка сюда, - позвал нас второй пилот, щелкнув тумблерами. Одна из тусклых точек на экране ярко вспыхнула пару раз и погасла. - Это Супер-Нью-Йорк. Я навел на него локатор. В сущности, вы видите сейчас не телеизображение, а данные радара, выведенные на экран. - Он снова пробежался пальцами по кнопкам, и вспыхнула другая точка: два длинных световых сигнала, один короткий. - А здесь строят "Звездного скитальца". - А где "Мейфлауэр"? - спросил Хэнк. - Не терпится, да? - Пилот опять принялся возиться с приборами. И вновь зажегся огонек у самого края экрана; он посылал по три световых сигнала с перерывами. Я сказал: что-то не похоже, чтобы мы к нему приближались. - Мы идем в обход, - отозвался капитан. - Хватит с них, Сэм. Вырубай свой экран. Мы вернулись к капитану, который все еще дожевывал бутерброд. - Ты "орел"? - спросил он меня, имея в виду скаутское звание. Я сказал, что да. Хэнк тут же добавил, что он тоже. - Сколько тебе стукнуло, когда присвоили "орла"? - поинтересовался капитан. Я сказал: тринадцать. Хэнк тут же добавил, что ему было двенадцать. Капитан побожился, что стал "орлом" в одиннадцать. Так я им и поверил! Значит, мы с Хэнком летим на Ганимед, сказал капитан; он нам завидует. Второй пилот заявил, что не понимает, чему тут завидовать. - Сэм, - сказал капитан, - у тебя в душе ни капли романтики. Так и будешь паромщиком вкалывать до самой смерти. - Ну и что? - возразил второй пилот. - Зато ночи я в основном провожу у себя дома, в постели. Капитан заметил, что пилотам вообще не следует жениться. - Вот я, например, - сказал он, - всю жизнь мечтал быть космонавтом дальнего плавания. И все было тип-топ, но меня взяли в плен пираты, и я упустил свой шанс. А к тому времени, когда появился новый шанс, я уже был женат. - Вечно ты со своими пиратами! - проворчал второй пилот. Я невозмутимо смотрел на них обоих. Взрослые уверены, что все, кто помладше, готовы проглотить любую чушь; я стараюсь их не разочаровывать. - Н-да, от судьбы не уйдешь, - сказал капитан. - Вы, юные джентльмены, можете быть свободны. Нам с мистером Мейесом нужно еще уточнить кое-какие расчеты, не то посадим это корыто где-нибудь в южном Бруклине. Мы поблагодарили его и удалились. На палубе, расположенной ближе к корме, я отыскал отца и Молли с пигалицей. - Где ты пропадал, Билл? - спросил отец. - Я весь корабль обшарил. - Я был в рулевой рубке, у капитана. Отец удивился, а пигалица скорчила рожу и процедила: - Заливаешь! Туда никого не пускают. У меня такое мнение, что девчонок нужно выращивать в больших темных мешках, пока они не повзрослеют и не поумнеют. А когда повзрослеют, можно выпустить их оттуда, - но лучше завязать мешок потуже и забросить подальше. - Умолкни, Пегги, - приструнила пигалицу Молли. - Можете спросить у Хэнка, - обиделся я. - Мы вместе там были. Мы... Я оглянулся, но Хэнка и след простыл. Пришлось мне самому рассказывать о визите к капитану; я умолчал только о пиратах. Когда я закончил, пигалица заявила: - Я тоже хочу в рубку. Отец заметил, что вряд ли ее туда пустят. - Почему? - возмутилась пигалица. - Билла же пустили! Молли попыталась ее угомонить: - Билл - мальчик, и он старше тебя. Пигалица надулась и сказала, что это несправедливо. Где-то она была права, конечно, но так уж устроена жизнь. - Ты можешь гордиться, Билл, - сказал отец. - Тебя ведь развлекал не кто иной, как знаменитый капитан Делонпре. - Ну и? - Может, ты по молодости и не знаешь: в свое время он пробрался на один из кораблей - они управлялись роботами и перевозили ториевую руду с Лунных копей - и накрыл целую банду грабителей, называвших себя "Рудными пиратами". Я разинул рот - и ничего не ответил. Мне хотелось поглядеть на "Мейфлауэр" в иллюминатор, но нам велели пристегнуться к креслам. Впрочем, я успел заметить станцию Супер-Нью-Йорк; "Мейфлауэр" вращался вокруг нее на 24-часовой орбите, и мы направлялись прямо к нему. Капитан Делонпре и впрямь был настоящим асом. Он не стал ходить вокруг да около, приноравливаться да маневрировать; он просто рванул вперед одним броском, точно рассчитав время, направление и величину ускорения. Как говорится в учебнике физики, "любая проблема корректировки орбиты, в принципе поддающаяся разрешению, может быть решена простым увеличением ускорения". При условии, конечно, что у пилота хватит умения. У нашего хватило. Когда закончились перегрузки, я взглянул через плечо в иллюминатор: вот он, "Мейфлауэр", как на ладони, большой, как жизнь, сияющий в отблесках солнечного света. Последовал еле заметный мягкий толчок, а потом динамик пропел: - Стыковка окончена. Можете отстегнуть ремни. Я так и сделал. Приник к иллюминатору и воззрился на "Мейфлауэр". Ежу понятно, почему эта штука не может приземляться. У нее и крыльев-то нет, даже в зачаточном состоянии. И форма странная - почти идеальный шар, с одной стороны сужающийся в острый конус. С первого взгляда корабль не поразил меня размерами, пока я не врубился, что крохотная выпуклость, выглядывающая из-за шара, - это нос "Икара", который пришвартовался к "Мейфлауэру" с другого бока. Тут я по достоинству оценил размеры этого шарика; по его корпусу, словно мушки, ползали люди в скафандрах. Один из них кинул что-то, и в нашу сторону полетела тонкая змейка каната. Блямба на его конце, не успев коснуться корпуса "Бифроста", полыхнула алым кистевым разрядом; волосы у меня встали дыбом, по спине побежали мурашки. Какая-то женщина взвизгнула, мисс Эндрюс бросилась ее успокаивать, объясняя, что это всего лишь электрический разряд, пробежавший между двумя кораблями. С таким же успехом она могла сказать, что в корабль ударила молния: пассажирку ее объяснение явно не успокоило. Сам-то я не испугался: любой салага, хоть немного кумекающий в радио или электронике, мог бы предсказать такой эффект. Блямба на конце каната звякнула о корпус "Бифроста", потом между кораблями протянули еще один, более прочный линь, и нашу ракету стали медленно подтягивать к "Мейфлауэру", постепенно заполнившему собой весь иллюминатор. Громкоговоритель заскворчал и сообщил: - Внимание! Всем приготовиться к высадке! Мисс Эндрюс велела нам не торопиться; наконец подошла наша очередь, и мы двинулись на палубу, с которой загружались в "Бифрост". Отстали только миссис Тарбаттон и ее супруг, жарко спорившие о чем-то со стюардессой. Мы прошли через гибкий стальной цилиндр длиной около десяти футов [1 фут = 30,48 см.] и очутились на борту "Мейфлауэра".