Узкие врата (СИ) - Дубинин Антон (читать книги без регистрации TXT) 📗
Костер наконец разгорелся. Был он чахлый, очень дымный, и дымищем заполнил все тесное пространство под тентом, но он все же был костер, огонь. На котором можно кипятить воду. Хорошо хоть, вода была, Фил набрал ее в бутылку в буфете в Кристеншельде. Алан, стуча зубами о край кружки, покорно выпил растворимый кофе из пакетика, превозмогая себя, съел несколько ложек печеночного паштета, черпая прямо из банки. Фил в императивном порядке протянул ему фляжку с коньяком — отхлебни, чтобы не заболеть. Эрих, зажмурившись, глотнул — но пожадничал и подавился, закашлял. Драгоценная жидкость потекла по подбородку на грудь… Фил отвернулся.
Имелась еще шоколадка, толстый батончик с орехами, но ее Фил определил на утро. Алан, закрывшись в спальник с головой, закуклился и заснул было — пришлось заставить его вылезти обратно и снять мокрую одежду. Может быть, беспомощного глупца и надлежало проучить, пусть заболеет, если мозги не работают — но Филу менее всего на свете хотелось потом возиться с больным младенцем. Сам он остался еще у костра — проклятая спина все равно не дала бы уснуть — и сидел в темноте, шуршащей мелким дождем, сушил дымящуюся одежду и молился, чтобы эта дорога оказалась не зря. Вернее, он не совсем молился — просто думал, упорно и хмуро, а просить он никогда не умел. Даже у Господа Бога. Особенно у Господа Бога, у которого и без того слишком много дел… Если даже Он слышит всех, во что поверить почти невозможно. Слишком много людей на белом свете, и нам остается только быть храбрыми. То есть не бояться идти, если это может оказаться совсем зря. Делай лишь правое, и тогда… И тогда… тем же собой умрешь. Ничего, Рик. Я с тобой. Я с тобой.
…К закату второго дня, чуть менее дождливого, но ничуть не более удачного, чем первый, двое странников завидели наконец внизу, под очередным изгибом дороги, серые дымки над буроватыми крышами. Преображенка. Вон и плоская — (маленькая перевернутая табуретка) — крыша церкви с четырьмя короткими башенками виднеется посредине… Чтобы ошибки не было, и указатель на двух ржавых шестах гласил: «Преображенское», и сидевшая на нем темная птица, принятая сначала за ворону, с кречетиным клекотом сорвалась вверх и повела чертить плавные круги… Эрих, поджав мокрую ногу, следил за птицей с радостным изумлением. Потом перевел глаза на Фила, показывая ему рукой — но глаза его тут же погасли, такой мрачностью был встречен его взгляд.
— Пошли, — отрезал Фил, отрываясь от железного стояка, к которому привалился: в отбитом в Сен-Винсенте боку стягивалась и разворачивалась острая спираль, отзвуки ее угасали в спине. Вот, мы пришли-таки. Шестьдесят с лишним километров за два дня. Только бы теперь оказалось, что не впустую. В этой горной деревушке, при свете солнца, должно быть, так красиво сверкающей белыми стенами в зеленой долинке, почему-то особенно сильно пахло… Не зацветающими деревьями, не мокрой землей. Весной и смертью.
Их пустили на ночлег в маленький, ладный и уютный домик — белый, под красной крышей, сложенный из крупного местного камня. В уже начавшем зацветать саду (где смертью пахло особенно сильно) бегала, задрав хвост, крупная рыжая собака, чей портрет в профиль виднелся на калитке. Правда, там она обозначалась эпитетом «злая», вследствие чего Фил заходить в калитку не захотел. Что-то у него было связано с собаками, страх, оставшийся еще детства, когда его здорово искусал соседский щенок-сенбернар; волей Фил, конечно, мог любое изъявление страха подавить, но подсознательно все же дергался, когда ему вслед ухал собачий лай. И теперь войти на законную территорию зверя, обозначенного как «злой», он желал менее всего на свете; Алан же, мокрый и усталый, наплевал на грозную табличку и на молчаливое неодобрение Фила и толкнул резную калиточку от себя. В саду его тут же встретила вышеописанная собака, обнюхала влажные колени его джинсов и с молчаливой улыбкой, вяло помахивая хвостом, проводила гостя до дверей.
Преображенка была очень красиво расположена — в круглой, как чаша, углубляющейся к центру долине, в сердце которой и стоял давший селу название храм. Улицы разбегались от него, подобно лучам; домики как на подбор — с красными или рыжевато-коричневыми крышами, по большей части маленькие, обязательно — с садиками, в вечерний час призывно горящие желтыми окошками. Алан постучался в один из самых крайних домиков — почему-то сил идти дальше почти не было, а кроме того, куда-то подевалась гордость, и фраза «Пустите, хозяюшка, переночевать бедных странников» без малейшего стеснения готова была сорваться с уст. Даже Фил не очень протестовал — на самом деле он устал куда больше своего спутника и понимал, что в скором времени уже не сможет это убедительно скрывать. Мысль об еще одной ночке на земле, в удушающем дыму костра, казалась крайне непривлекательной — боль в спине выросла за прошлую ночь и расползлась вверх и вниз по позвоночнику. Поэтому, оценив по достоинству встречу Эриха с госпожой Злой Собакой, он вошел-таки в чужой сад (и едва не споткнулся на пороге), и подоспел как раз вовремя — когда на звон колокольчика обитая кожей дверь начала открываться наружу.
Собаки отлично чувствуют, кто их боится, а кто — нет, и рыжий вислоухий страж сада не был исключением. Если Алана он только приветливо обнюхал, то на Фила зарычал, поднимая верхнюю губу — черную, в розовых пятнышках. Однако когда дверь растворилась, и из темной прихожей пахнуло какой-то непонятной, но вкусной, горячей едой, пес перестал курноситься в оскале и резво шмыгнул между ног открывшей — в домашнее тепло. Открыла дверь девочка лет десяти, странненькая, молчаливая, лицо ее в синем сумраке весеннего вечера казалось синевато-бледным. В саду умопомрачительно пахло незнакомыми весеними цветами. Зацветающие деревья бросали на личико открывшей, на ее короткое белое — платье? Халатик? Ночную рубашку? — светлый отблеск. Алан уже приоткрыл было рот, готовясь сказать что-то приветственное, попросить — не то приюта, не то извинения — но девочка, с мгновение посмотрев ему в лицо, переводя взгляд расширенных в темноте глаз с одного гостя на другого, внезапно развернулась и белой тенью скользнула обратно в дом, не закрыв за собою двери. Просто развернулась и ушла внутрь, как будто для нее самое обычное дело — впускать по ночам в дом незнакомых мокрых парней.
Отворив еще какую-то дверь в глубине прихожей, дверь, из которой упала широкая золотая полоса, странная девочка, не произнесшая ни слова, исчезла. Эрих переглянулся с Филом, недоуменно округлив глаза. Тот пожал плечами и первый шагнул через порог. С нас-то не убудет, попробовать можно.
Рюкзаков они, не сговариваясь, снимать не стали — еще примут за последних невеж, которые вторгаются на чужую территорию — и уже располагаются, как у себя дома! Алан слегка вздрогнул в темноте, увидев бледный отсвет и тень движения — но вовремя сообразил, что это зеркало. Фил споткнулся обо что-то (о веник?), что упало, мягко зашуршав. На миг они смешались в кучу, затормозив у самой двери — за которой был свет, за которой был запах тепла и еды, за которой были голоса.
— Да точно тебе говорю! Что я, врать буду, шутки ради тебя в такую даль тащить? Он тебе не только грыжу поганую, он что хочешь…
— Ты уж мне лучше верь, Николай, — вступил другой голос, мужской, толстый и веселый. Вода — очевидно, наливаемая из чайника — аппетитно забулькала о дно чашки. — Отец Стефан, он святой, если они вообще бывают в наше время. Ты тетку Катрину помнишь, ну, которая молоко продает? Так вот он ее за неделю от рака вылечил. От рака, говорю, а не от какой-нибудь там брюшной гадости, прости, конечно… Она еще три года назад желтая ходила, как холера, за стенки держалась. Кожа на ней болталась, как мешок пустой… Она когда в Кристен ездила, ко врачам, они ей говорят — резать тебя надо, бабка, да только честно скажем — вряд ли оно поможет, ты уж очень все запустила… А у ней племянница тут живет, она ее к отцу Стефану и притащила чуть ли не волоком, та вроде тебя была, ни во что не верила… Какой, говорит, еще мятный чаек? Меня, говорит, чума его дери, сам профессор Корнелий, светило медицинское, резать не взялся!
