Семьи.net (сборник) - Шемайер Арон (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗
Я переключаю на второй канал и попадаю на блок новостей. Новости, поступающие со всего мира, чередуют друг друга с лихорадочной быстротой: в атмосфере магнитные бури; воздушные перелеты прекращены; главы правительств и кабинеты министров в полном составе проследовали в отведенные для них подземные убежища, чтобы оттуда «координировать действия силовых структур и принимать меры по пресечению анархии и беспорядков»; в Китае бушует моровая язва; в Малой Азии погибла третья часть всех животных и растительных видов; в океане изменился химический состав воды и стремительно гибнет рыба, уровень же самого океана стремительно поднимается, так что вскоре Австралия будет полностью затоплена. Такая же судьба ожидает Голландию, Великобританию и ряд других островных и прибрежных государств. Во многих точках земного шара появляются новые горные хребты и начинают действовать вулканы. Астрономы сообщают, что созвездия (по их расчетам, которые, однако, не видны еще в телескопы) гаснут одно за другим, а составляющее их вещество собирается в единый сгусток, из которого когда-нибудь, возможно, будут сформированы другие звезды…
«Словно куски пластилина… Люди, дома, галактики – все сминается и возвращается в коробку», – думаю я, переключая телевизор на третий канал.
По третьему идет прощальный концерт – нечто среднее между трын-травой и похоронным маршем. Певцы, актеры, деятели искусства, все один другого звезднее – кто-то с покрасневшими от слез глазами, кто-то напыщенный и важный, словно восточный божок – целуют и обнимают друг друга с привычной осторожностью: оберегают косметику. Вот целуются две старые врагини: на лицах у обеих разлито умиление. Интересно, правда простили или только притворяются?
Но вот уже играет музыка. Примадонны и мужественные красавцы, окутанные по колено белым театральным туманом, одни, без подтанцовки, исполняют свои лучшие песни, а потом молча сходят со сцены, и, провожая их, прожектора на несколько секунд прощально гаснут…
Эти люди, у которых даже настоящая скорбь выглядит театрально и которые, даже страдая, ухитряются делать это красиво, с ужимками и томными улыбками, помня, как лучше, в профиль или анфас, попасть в объектив камеры, внезапно кажутся мне участниками глупого нелепого фарса, и я выключаю телевизор. В то мгновение, как я нажимаю на кнопку, я думаю, что смотрел сегодня телевизор в последний раз.
Я проговариваю это «в последний раз» вслух, и внезапно меня на несколько мгновений охватывает липкое чувство страха. Причем пугающим кажется мне не то, что вот-вот прозвучат трубные гласы и по земле в огненных бронях понесутся всадники апокалипсиса, а пугает именно этот «последний раз». Неужели все повседневные обыденные дела, к которым мы привыкли и за которые хватаемся как за спасительные соломинки, больше никогда не повторятся? Последний бутерброд, последний раз застегнуть рубашку, последний раз, разбудив дремлющий водопад, потянуть ручку бачка в туалете?
В кухню с пластиковой бутылкой входит жена и начинает наполнять ее из-под крана. У нее пунктик: она не переносит пустой посуды, все бутылки и банки в доме должны быть либо выброшены, либо наполнены. Внезапно раздается звонок в дверь. Бутылка, выскользнув у жены из рук, падает в раковину. Мы оба вздрагиваем.
– Уже? – испуганно выдыхает жена.
– Думаешь, ангел пришел спросить, не потревожит ли он нас своей трубой? – напряженно шучу я и иду открывать.
На пороге стоит мой институтский приятель Юрий Зарайский с подругой. Эту его подругу я вижу впервые. Она высокая, худая, у нее красивый длинный рот, пышные русые волосы и дикие глаза. Я со студенчества опасаюсь женщин с такими глазами: даже после одной рюмки они склонны к беспричинным ссорам, истерикам и выяснению отношений. Эта парочка авантюристов, похожая на лису Алису и кота Базилио из детской сказки, с самого начала не вызывает у меня восторга. Первое мое желание поскорее выпроводить их, но я понимаю, что это невозможно: домой они добраться уже не успеют, а встречать конец света в дороге было бы глупо. Так что хочу я этого или нет, а последние мои часы мне придется провести в обществе Юры Зарайского и его подруги.
«Зато всем вместе у нас не будет времени испугаться», – успокаиваю я себя.
Коридор у нас узкий. Жена выглядывает из-за моего плеча и дышит мне в ухо. Для меня не секрет, что Юру она недолюбливает по той причине, что он слишком непредсказуем, эксцентричен и вдобавок плохо на меня влияет. Дурное же его влияние заключается в том, что с ним вместе мы раз пять (не считая студенческих лет) напивались вмертвую. Но как бы ни относилась к нему моя жена, Юрий ничего не замечает. Он слишком широкая натура, чтобы переживать, как кто к нему относится, к тому же в нем живет глубокое убеждение, что он просто не может не нравиться.
Зарайский ослепительно улыбается, и нас накрывают волны его обаяния. Интуиция записного симпатяги подсказывает Зарайскому, что первым делом нас надо рассмешить, и тогда смех примирит нас с его неожиданным появлением. Он слегка напрягается, и вот в нашем темном коридоре словно вспыхивает яркое солнце. Дверной проем моментально становится рамой парадного портрета, который называется: «Явление Ю. Зарайского простому народу».
Убедившись, что мы получили должное удовольствие от лицезрения его особы, Юрий без церемоний протискивается в квартиру и начинает меня обнимать. От его усов пахнет красным вином и табаком, а сам он похож на большего, лохматого, дружелюбного пса.
– А ты, Петруччо, собака такая! Неужели не рад увидеть своего друга перед концом света?.. Ниночка, сокровище мое, позволь поцеловать твою ручку! Какие у тебя духи – шик! Вы уж простите, что мы без приглашения. Оказались на соседней улице, как тут не зайти? Если помешали, только скажите, мы сразу уйдем… – басит Юрий, и все его слова сливаются в единое доброжелательное мурлыканье.
Зарайского можно не любить издалека, когда он отсутствует, когда же он рядом, сердиться на него невозможно. Почти сразу мне становится совестно своего первоначального нерадушия, и я говорю:
– Да ладно вам, ребята! Что за ерунда! Проходите на кухню. Закусим, выпьем и вообще…
На лице Зарайского появляется такое выражение благодарности, что будь у него хвост, он бы наверняка им завилял. Пока мы идем по коридору, Юрий, уже совершенно освоившийся, болтает без умолку, одновременно ловко руководя перемещениями своей спутницы.
– Это, брат мой, судьба, тут уж никуда не денешься. И вообще, думал ли ты, Петруччо, что я припрусь к тебе встречать конец света?
– Вообще-то у меня было такое предчувствие. Если уж конец света, то финиш по полной программе, – говорю я. Мне не нравится, что Зарайский называет меня Петруччо. Петруччо – это мое институтское прозвище, но не от имени, а от фамилии Петраков. Я его терпеть не могу. Просто ненавижу. И Зарайский об этом прекрасно знает.
На кухне Юрий лезет в пакет и широким щедрым жестом выкладывает на стол буженину, красную и черную икру и бутылку дорого коньяка «Хеннеси».
– Забавная штука! – рассказывает он. – Магазины-то почти все работают. Заходим по дороге в один, а там тетка за прилавком стоит. Я все это взял и шутки ради ей говорю: «А без денег дадите? Все равно уже конец света, не пропадать же коньяку!» А она как взвилась: «А ну ложь, кричит, все на место! Много вас таких умных!» И пошла-поехала. Едва ее успокоили. Расплатились, покупки взяли и вон из магазина. И что ты думаешь? Понимаю, что она меня рублей на двести обсчитала! Ну, думаю, молодец баба! Уж и не потратит, а хапает!
Зарайский рассказывает, а сам зорко поглядывает на меня. Я достаточно хорошо знаю его, чтобы уловить в нем какую-то затаенную мысль.
– Чего тебе надо? – спрашиваю я его немного погодя, когда мы отходим к окну.
Он краснеет, оглядывается на свою подругу, а потом, отвернувшись к окну и не глядя на меня, начинает шептать:
– Слышишь, старик, тут такое дело… Я понимаю, что неудобно просить… но выручи в последний раз. Пойми как мужчина мужчину… Мы заглянем в вашу комнату, ненадолго, минут на двадцать?
