Ужин во Дворце Извращений - Пауэрс Тим (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
Поток морской воды вымыл остатки Крови из корзины, и эффект наркотика быстро слабел. Во всяком случае, возможности видеть воспоминания Сойера Ривас лишился. Его рука онемела, и он не чувствовал ее, если только не дотрагивался ею до чего-нибудь – когда такое случалось, она взрывалась ослепительно горячей болью, от которой мутилось сознание.
Теперь Ривас знал, что от Крови боль защищает не менее эффективно, чем от причастия. Впрочем, об этом можно было и догадаться, ибо, похоже, обе эти штуки служили Сойеру соломинами, чтобы с их помощью тянуть людскую психику из их мозгов. Но хотя она защищала его от обычной потери сознания и последующего замешательства, она не отгораживала его от разума Сойера – скорее она служила ему усилителем. Шесть дней назад, на стадионе Серритос, когда он, причащаясь, порезал себе палец, он смутно ощущал присутствие ледяного внеземного разума; сегодня же доза Крови в сочетании с изувеченной правой рукой показала ему воспоминания Сойера так ясно, как если бы это были его собственные. Новое воздействие одного из двух этих средств в сочетании с новой физической травмой могло бы...
Черт его знает, что оно могло бы. Ривасу как-то не слишком хотелось выяснять это.
Рев мотора, такой ровный, что он перестал обращать на него внимание, резко стих и сменился пыхтением. Корзина качнулась вперед, ударилась о борт, о следующую спереди корзину и наконец, слава Богу, остановилась. До Риваса донеслись чуть приглушенные брезентом голоса – громкие, но лишенные особых эмоций.
Какого черта, беспокойно подумал он. Мы что, швартуемся? Но это ведь невозможно: я ощутил бы, если бы мы вошли в защищенную от волн гавань.
– Начни с кормы, – крикнул чей-то голос прямо у него над головой. – Вот, – клетку Риваса тряхнуло, – я отвяжу, как только ты ее поднимешь.
Сквозь обшивку до Риваса донеслось неуверенное притаптывание девушек в трюме, и это напомнило ему еще об одном. Да, во всех воспоминаниях Сойера, даже когда тот оставался нагим кристаллом в бездонной пустоте космоса, он всегда был существом мужского пола. Выходит, пол не зависит от физических органов, гормонов и всего такого, что, по мнению Риваса, должно было бы его определять. Наверное, поэтому, подумал он, женщины могут причащаться сколько угодно, не достигая стадии продвинутых. Может, в их психике есть что-то такое особенное, женское, чего Сойер как мужчина не способен поглотить.
Ривасу вспомнился тот метеоритный дождь, который, как утверждает легенда – и как подтверждал его отец, – осветил ночное небо за год до рождения Сойера. Интересно, подумал он, если бы кто-нибудь знал, что за паразит летит к ним в обществе межзвездного хлама, смог бы он поделать что-нибудь тогда? Правда, пожалуй, если эта кристаллическая гадина запросто выдерживает чудовищные ускорения, жар входа в плотные слои атмосферы и жесткую космическую радиацию, вряд ли его особенно потревожит удар каблуком, или молотом, или если его бросят в камин. И как, кстати, попадает он в кого-то?
Что-то металлическое лязгнуло по прутьям клетки Риваса, а потом брезент совсем рядом с его головой с треском разорвался, и он увидел светлое пятно в месте, где багор проткнул ткань. Багор поерзал немного, зацепился, и Ривас услышал – отчетливее благодаря отверстию – чей-то голос:
– Крепи его как следует. Так, теперь развязывай.
Ривас ощутил, как дернулся канат, привязывавший корзину к лодке, а потом корзина завалилась набок, разом наполнившись водой, и он понял, что продвинутый мальчишка погрузился с головой, и он нырнул, чтобы отцепить его и выставить его голову поближе к багру, ибо все шло к тому, что именно там будет теперь верх. Правая рука его с ощутимой силой ударилась о лысую мальчишкину голову, и Ривас почувствовал, что вот-вот потеряет сознание, но все-таки усилием воли удержался на краю. Задержав дыхание и опустившись на то, что теперь сделалось дном клетки, он здоровой рукой ухватил мальчишку за пояс и толкнул туда, где, по его представлениям, должен был сохраняться еще воздух.
Самому же ему ничего не оставалось, как стиснуть зубы, задерживая дыхание, и ждать, пока багор раскачивал и дергал клетку, и утешать себя: терпи, еще несколькосекунд только... Сейчас они вытащат эту штуку из воды. Подожди, сейчас...
Легкие разрывались в груди, пытаясь разжать перехваченное горло и набрать полную грудь морской воды; сознание снова начало уплывать от него. Боже, в отчаянии думал он, ты же сейчас отключишься, чувак, и тут-то ты утонешь, это верняк, да не сдавайся же, суй руку сквозь решетку, вот так, чтобы, даже если ты вырубишься, не остаться под водой. Ты что, хочешь помереть ради продвинутого, который не может ни видеть, ни думать, ни даже испытывать благодарность... хочешь помереть ради этого абсолютного минимума человечности?
Он жестоко разочаровался в самом себе, когда вдруг понял, что не собирается меняться с мальчишкой местами. С ума сойти, какая работа, Грег, подумал он: тебя нанимают спасти Ури, и вот ты теряешь свою чертову жизнь, спасая безмозглого, отравленного мальчишку, которому в самом лучшем случае осталось жить несколько дней и который скорее всего умрет прямо сейчас, как только ты вырубишься и отпустишь его.
Вода вдруг забурлила, и парень разом сделался ужасно тяжелым, слишком тяжелым, и поверхность воды скользнула вниз по его лицу, и он жадно глотал воздух, а потом его левая рука подогнулась, и мальчишка упал прямо на него, и изувеченная правая рука Риваса оказалась зажатой между ними. Он взвизгнул – такой высокий звук могла, наверное, услышать только собака – и провалился в небытие.
Некоторое время он смутно осознавал, что лежит лицом вверх, что поперек живота его лежит что-то тяжелое, в спину врезаются какие-то выступы пола, но он, как это ни неудобно, даже не делал попытки встать. Он не задумывался о том, что его разбудило, поскольку в намерения его входило поспать еще. В конце концов, было еще темно.
Впрочем, кто-то уже встал и расхаживал вокруг. Кто-то даже насвистывал.
Потом где-то над его головой сдернули в сторону мокрый брезент, и в его зажмуренные глаза ударил свет. В нос ударили запахи пива, пота и рыбы.
– Ну?
Ривас не открыл глаз и не пошевелился.
– Э... – продолжал голос. – Тута, в этой, никакой Крови.
– А что же там тогда? – раздраженно поинтересовался другой голос.
Ледяной щеки Риваса коснулся чей-то горячий палец.
– Тута... это... ну, Джо, тута пара парней мертвых.
– Мертвых парней. – Ривас услышал, как скрипнул стул. Он зажмурился еще крепче и затаил дыхание, когда гулкие шаги приблизились. Если они думают, что ты мертв, сказал он себе, побудь мертвым. – Будь я проклят, ты не ошибся. Я думаю, это Сойки пытались бежать. Вот черт! А мы уже заплатили за порошок, что здесь должен был быть...
– Мы можем получить деньги обратно? Последовала пауза, потом раздосадованное ругательство. Башмаки затопали обратно.
– Не так-то это просто. Я хочу сказать, стоит ли вообще возникать. Ну, допустим, покажем мы им этих двоих и скажем: гляньте, типа, эти парни утопили Кровь и залезли на ее место, да только сказать так – все равно что признать, что мы знаем, откуда ее привезли. Они ведь там, в Священном Городе, тратят лишнее горючее, волоча эти корзины за бортом, не только для того, чтобы охлаждать продукт, – главный смысл-то в том, чтобы парни вроде нас могли отцепить их побыстрее, не заглядывая в ихнюю лодку. А порошок в стекле и железе, так что ему вода нипочем. Они не хотят, чтобы хоть какие слухи ходили про связь Ирвайна с Венецией. Нет, боюсь я, придется нам проглотить эту потерю. По мне, так лучше ее проглотить, чем пулю.
– А их куда? Выбросить? Послышался вздох.
– Пожалуй, так.
– Просто в мусор?
– А что смысла тащить их куда-то? Или ты хочешь помолиться над ними?
Вместо ответа, должно быть, последовал какой-то жест. Следующее, что понял Ривас, – это что помятую металлическую корзину с шумом волокут куда-то по неровной поверхности. Он сжался, плохо представляя себе, из чего может состоять здешний мусор.
