Слушайте звезды! (сборник) - Шитик Владимир (читать хорошую книгу .txt) 📗
А потом, у себя в каморке, он долго еще не решался воспользоваться чудесным средством. И лишь перед самым представлением, когда заговорили о том, с кем будут, а с кем не будут продлять контракт на следующей неделе, актер попробовал. Грим — темный и вязкий — ровно лег на лицо, придал ему некоторую смуглость и… актер вдруг почувствовал, как небывалая легкость разлилась по телу, и мысль заработала четко и ясно. Он резко встал, вышел на сцену, и зрители… Да что там зрители, когда его же приятели поверили тому, кого он им изобразил!
Но это было только раз, и более — увы — не повторится. Актер поднялся, подошел к столу, взял стоявший там стеклянный пузырек и рассмотрел его на свет — пусто и тускло. Снадобья больше не было, кончилось. И лицо у актера уже не смуглое, как тогда, на сцене, а белое, белей обычного.
…Когда упал занавес и стали накрывать на столы, суфлер среди прочих новостей упомянул и о некоем лекаре, колдуне и безумце, который вчера вечером навел немало страха на соседей. Безумец де искал эликсир жизни, а нашел гремучую смесь, которая его и погубила, да с таким грохотом, будто бы разверзлась сама преисподняя. Актер спросил, где это случилось, и, услышав ответ, понял, что снадобья он больше не получит, не у кого будет просить. И что опять он будет лишним и ненужным, и вновь пойдет искать работу, а потом еще и еще не одну…
И все же мало ли! Кто знает, может ему опять посчастливится! Актер наспех оделся, надвинул шляпу на самые глаза, задул свечу и вышел черным ходом. Чтоб никого не встретить.
Лекарь занимал полуподвальную дворницкую в каменном доходном доме средней руки. Когда актер вошел во двор, то увидел там повозку, груженую мебелью, узлами и книгами — книги в те времена стоили дорого, дороже многого. Дверь в дворницкую была открыта, и актер вошел.
В большой, но единственной комнате двое молчаливых незнакомцев увязывали последние пожитки. На актера они не обратили ни малейшего внимания, и так же, не глядя на него, они вышли из дворницкой, унося последние, пусть и небольшие, ценности.
Оставшись один, актер осмотрелся: стол, изъеденный кислотами, полупустые полки вдоль стен, на полках кое-где склянки, колбы, шкатулки, мешочки. И рукописные листы — на полках, на столе и россыпью на полу. Актер опустился на колени, поднял ближайший лист, посмотрел — лист был испещрен какими-то непонятными значками.
— Ты кем ему будешь? — послышалось из-за спины. Актер обернулся — в дверях стоял один из молчаливых.
Актер немного подумал и ответил:
— Друг.
Молчаливый едва заметно улыбнулся, сказал:
— Владей, — и вышел.
Актер еще раз осмотрел комнату. И только теперь увидел на потолке большое закопченое пятно — гремучая смесь… Актер вздохнул, положил лист на пол и пошел к двери. Там он снял шляпу, повесил ее на гвоздь, вернулся и принялся собирать рассыпанные листы. Собрал, сложил в стопку, сел к столу и принялся просматривать записи, в которых он не понимал ни слова. Зачем он это делал? Актер убеждал себя, что он поступает так в надежде найти состав желанного грима, на самом деле возвращаться обратно, к свисткам и яблокам, он не хотел и был рад, что обрел хоть какое пристанище.
Шло время. Актер раз за разом перечитывал рукопись лекаря, и некоторые знаки, начертанные там, начинали открывать ему свой смысл. Он смог сложить разрозненные ранее листы в определенном порядке, и приступил к дальнейшему их изучению. Соседи смеялись над актером: вот, посмотрите, нашел себе забаву — разбирает бумаги безумца! Ну ладно бы они, незнающие, так ведь и сами алхимики, ученые люди, не принимали лекаря всерьез. Да оно и неудивительно — ученые занимаются достойными делами: кто ищет элексир юности, кто изобретает вечный двигатель, а кто и вовсе трудится над превращением несовершенных металлов в благородные. А этот!..
Но актер не сдавался — мало ли что болтают! И к зиме… Да он, конечно, мог бы и ранее, но поначалу его едва ли не каждый день донимал хозяин балагана, раз от разу предлагавший все более заманчивые условия контракта. Наконец актер не выдержал и отказался, сославшись на одолевшее его безумие. С этой поры он возымел покой, и к зиме ему открылась первая глава. Смысл ее сводился к тому, что белый свет есть вовсе не единый, а состоящий из семи других цветов — красного, оранжевого, желтого… Актер был удручен — потратить столько времени на то, чтобы прочесть подобную бессмыслицу! Быть может, соседи и правы? И он, возможно, отложил бы дальнейшие поиски, да только вовремя вспомнил о поистине чудесном действии изготовленного лекарем грима, а также о нравах покинутого им балагана… и положил перед собою листы второй главы.
Тут надо вам сказать, что отнюдь не все считали лекаря безумцем или шарлатаном. Немало болящих и после смерти лекаря являлись в дворницкую и молили избавить их от тяжких недугов. Актер, не в силах отказать, каждого просителя наделял щепотью какого-либо снадобья — благо, что немало их оставалось на полках. Люди верили актеру, принимали, лечились и исцелялись. И слава о новом лекаре не только тешила, но и кормила актера, а, следовательно, давала ему возможность продолжать изучение таинственных бумаг.
Вторая глава была прочтена актером гораздо скорей первой и оказалась посвященной тому, в каких долях полезнее всего смешивать уголь, селитру и серу. Актер подставил лесенку, соскоблил с потолка некоторое количество копоти, испытал ее и, не вникая в выводы второй главы, сразу перешел к третьей.
Третья глава, понятая почти безо всяких затруднений, потрясла актера своим кощунством. Лекарь открыто насмехался над святая святых — над строением всего сущего на земле! Не говоря уже о том, о чем и подумать-то страшно, он, не скрывая сарказма, подвергал сомнению очевидные истины. Так, к примеру, он не соглашался с тем, что имеется всего три первоначала: сера, ртуть и соль — горючесть, летучесть и растворимость. Не верил он и в удвоение золота, а перпетуум мобиле называл шарлатанством.
Что и говорить, актер был обескуражен заблуждениями учителя. И вновь, как и после первой главы, он хотел было бросить изучение рукописи. Единственно любопытства ради он глянул на первый лист четвертой, последней главы… и Замер. Четвертая глава была посвящена гриму!
Точнее не гриму, но составлению некоего средства, которое высвобождает в человеке то, что доселе было в нем сокрыто и о чем он зачастую и не подозревал. Актер запасся достаточным количеством свечей и углубился в чтение.
В главе четвертой лекарь утверждал, что возможности человека весьма и весьма обширны, и нужно только найти верный способ воздействовать на него, точнее на его… тут в рукописи следовало некое длинное и туманное определение, которое актер перевел единым словом — «душа». И тогда выходило, что если дать уверенность душе и раскрепостить разум, то человек познает мир во всей его бесконечности. Слово «бесконечность» опять-таки насторожило актера, но он не отложил рукопись, ибо уже следующий лист предлагал ему состав всесильного грима.
Состав грима оказался несложным, всего лишь восемь компонентов, и, кроме того, первые шесть были просты и легко доступны. Это: бальзам откровения, сок дерева лим-па, мактайский порошок, алмазная вода, талмертия и восемь гранов застывшего света с Полуденной звезды. Но вот зато седьмым компонентом предлагалось перо подземной птицы, а восьмым… восьмой компонент, тот и вовсе никак не именовался, а так обозначался — цифрой восемь, написанной нарочито небрежно.
Упоминание о подземной птице насторожило актера, ибо о подобном воздухоплавающем он дотоле не слыхал. Со слабою надеждой обратился актер к Изумрудным таблицам, но и таблицы, коим казалось, было известно все, о птице молчали. Тогда, решив на время отложить поиски седьмого, актер решил отыскать восьмой компонент снадобья. Но что же мог лекарь скрыть под этим знаком? Актер долго думал и наконец вспомнил: на самой верхней, кстати, восьмой полке у стены, лежала шкатулка, до которой он дотоле ни разу еще не добирался — уж очень высоко.
