Вынужденная посадка - Брэдли Мэрион Зиммер (книги без сокращений TXT) 📗
– Вы настолько далеко планируете? – удивленно спросил Лейстер. – Ведь вероятность не больше пятидесяти процентов, что ребенка удастся нормально доносить, и такая же, что он не погибнет при родах.
– Не знаю… Почему-то я ни секунды не сомневалась, что мой ребенок будет среди тех, кому повезет. Может быть, предчувствие или экстрасенсорика. А насчет Рут Фонтаны… у меня было ощущение, что у нее случится выкидыш – так и произошло.
– Не самый приятный дар, – поежился Лейстер.
– Не самый, – спокойно согласилась Камилла, но я уже немного привыкла. Морэю и остальным в садоводстве это тоже очень кстати, не говоря уже о колодце, который Хедер показала, где копать. Очевидно, это просто активизация скрытых способностей, изначально заложенных природой, и ничего в этом нет такого уж страшного. Как бы то ни было, похоже, нам поневоле предстоит научиться использовать этот дар.
– Когда я был еще студентом, – проговорил Лейстер, – кто-то ввел в компьютер все известные факты насчет экстрасенсорного восприятия, и ответ был, что с вероятностью тысяча против одного такого явления не существует в природе… а единичные случаи, где не удалось придумать однозначного научного опровержения – ошибки эксперимента.
– Вот вам и доказательство, – широко улыбнулась Камилла, – что компьютер не Бог. – Она потянулась и откинулась на спинку перетащенного с мостика астрогаторского кресла. – До чего же дурацкая штука! Правда, никто и не думал пользоваться им при нормальной силе тяжести. Надеюсь, удобная мебель находится в списке приоритетов не на последнем месте, а то Младшему не нравятся жесткие сиденья…
«Господи Боже, как я люблю эту девушку! Кто бы мог подумать, в моем-то возрасте…»
– Камилла, – торопливо спросил Лейстер, дабы лишний раз ткнуть себя носом в непреложность фактов, – ты выходишь замуж за Мак-Арана?
– Вряд ли, – ответила она с еле заметной улыбкой. – Об этом мы как-то и не задумывались. Я люблю его – нас сблизил еще первый Ветер, у нас столько всего общего, в каждом из нас навсегда осталась частица другого. Я живу с ним, когда он в лагере – что случается не слишком часто – если это то, что вам хотелось знать. В основном, потому что я так ему нужна, а когда вы были с кем-то настолько близки, когда вы… – Она замялась, подыскивая подходящее слово, – когда чувствуешь, как сильно ты ему нужна, ты просто не можешь не утолить этой жажды и оставить его несчастным. А насчет того, что будет дальше, захотим ли мы жить вместе до конца дней – честное слово, не знаю. Вообще-то… не думаю. Слишком мы разные. – Она улыбнулась, глядя прямо в глаза Лейстеру, и внутри у него все перевернулось. – Наверно, если говорить о долговременных отношениях, я была бы куда счастливее с вами. У нас гораздо больше общего. Рэйф такой нежный, такой хороший, но вы понимаете меня лучше.
– Камилла, ты носишь его ребенка и можешь говорить такое?
– Вас это шокирует? – с искренним участием поинтересовалась она. – Прошу прощения, честное слово, я не хотела. Да, это ребенок Рэйфа, и я, наверно, даже рада. Он так этого хочет – по крайней мере, один из родителей должен хотеть ребенка. Но для меня – ничего не могу с собой поделать, мне слишком долго промывали мозги – для меня это по-прежнему прискорбный биологический инцидент. Если бы, например, это был ваш ребенок – что вполне возможно, могло ведь произойти все, что угодно; Фиона, вот, носит вашего ребенка, а вы ее и в лицо-то едва знаете – если б это был ваш ребенок, роли бы поменялись: вы бы и думать об этом не могли, вы бы хотели, чтоб я боролась до конца.
– Не уверен. Может быть, вовсе нет. По крайней мере, сейчас бы – точно нет, – глухо произнес Гарри Лейстер. – Но от таких разговоров мне до сих пор как-то не по себе. Что-то меня шокирует. Наверно, я просто слишком стар.
– Нам придется научиться не стыдиться друг, друга, – мотнула головой она. – В обществе, в котором будут расти наши дети, зная, что все их чувства как на ладони – какой смысл прятаться друг от друга за масками?
– Страшноватая перспектива.
– Немного. Но для них, возможно, это будет чем-то совершенно естественным. Откинувшись в сторону, она оперлась спиной на грудь Лейстеру, нашарила его ладонь и крепко сжала. – Не пугайтесь, – медленно проговорила она. – Но… если доживу… если доживем… мне хотелось бы, чтобы следующий мой ребенок был от вас.
Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Он был настолько тронут, что потерял дар речи. Камилла еще крепче сжала его пальцы, потом убрала руку.
– Я уже говорила об этом с Мак-Араном, – совершенно спокойно произнесла она. – Из генетических соображений лучше, если у женщины будут дети от разных отцов. Но, как я уже сказала, дело далеко не только в этом.
Глаза ее затуманились, – на мгновение Лейстеру показалось, будто она разглядывает что-то невидимое и через вуаль – и лицо ее перекосила гримаса боли. На его встревоженный вопрос, в чем дело, она выдавила улыбку.
– Нет-нет, со мной все в порядке. Давайте лучше посмотрим, что можно выяснить насчет длительности года. Кто знает, вдруг сегодня наш первый Национальный праздник!
Ветряные мельницы теперь были видны аж от базового лагеря – огромные сооружения с деревянными лопастями, приводящие в действие жернова (из лесных орехов получалась сладковатая мука тонкого помола, которой до первой жатвы вполне можно было обойтись взамен овса и ржи) и вырабатывающие чуть-чуть электричества. Но на этой планете с электричеством, судя по всему, всегда должно было быть напряженно, и энергия пускалась только на самые неотложные нужды поселения: на освещение в госпитале, на несколько станков в слесарной мастерской и на новую оранжерею. За лагерем, окруженный отдельным заградительным валом, был разбит так называемый Новый Лагерь, хотя переселившиеся туда новогебридцы предпочитали называть его Нью-Скаем. Там же разместилась экспериментальная животноводческая ферма, где Льюис Мак-Леод с группой помощников пытались одомашнивать некоторых местных животных.
Рэйф Мак-Аран дал знак своей геологоразведочной бригаде остановиться и прежде чем углубляться в лес, обернулся бросить с гребня холма взгляд на долину. Сверху оба лагеря были видны как на ладони, и в обоих кипела бурная деятельность; но чем-то неуловимым вид этот отличался от любого знакомого Мак-Арану по Земле поселения, и секунду-другую он никак не мог сообразить, в чем дело. Наконец до него дошло: дело в тишине. Впрочем, в тишине ли? Звуков снизу доносилось предостаточно. Огромные лопасти мельниц со скрипом проворачивались под напором ветра. Со стройплощадки, где сооружались внушительные дома с расчетом на зиму, слышались бодрый перестук молотков и пение пил. Свои звуки доносились и с фермы – мычание крупных рогатых млекопитающих, всевозможные хрюканье, щебет и писк. В конце концов, Рэйф сообразил, в чем дело. Не было слышно звуков искусственного происхождения. Не шумел транспорт. Не надрывалась всяческая техника – если не считать негромкого свиста гончарных кругов и нестройного звяканья ручных инструментов. За каждым из этих звуков подразумевался определенный человеческий умысел. Практически не раздавалось безличных звуков. Казалось, каждый звук служит отражением некой конкретной цели, и почему-то Мак-Аран вдруг почувствовал себя странно и одиноко. Всю жизнь он прожил в огромных земных городах; и даже на диком высокогорье постоянно слышался далекий рев вездеходов, гудение высоковольтных ЛЭП, свист разрезающих воздух высоко над головой реактивных самолетов – знакомый успокаивающий фон. Здесь же было тихо, до жути тихо – потому что стоило какому-нибудь звуку разрушить безмолвие, за этим звуком тут же открывался какой-то конкретный смысл. И никуда от него было не деться. Если раздавался звук, к нему обязательно надо было прислушаться. Звуков, которые можно безболезненно проигнорировать, на этой планете попросту не существовало. Ведь когда на Земле слышишь далекий рев реактивных двигателей или видишь вспухающий над горизонтом дымный след взлетающей орбитальной ракеты, то прекрасно знаешь, что это не имеет к тебе ни малейшего отношения. На этой же планете любой шорох мог иметь к слушателю самое непосредственное отношение; и почти все время Рэйф напряженно слушал окружающее.
