Туз в трудном положении - Мартин Джордж Р.Р. (читать хорошую книгу txt) 📗
20.00
Софиты слепили Джеку глаза. Длинные объективы телекамер были наведены на него словно дула винтовок. Ручеек волнения подтачивал ему колени. Он не делал такого уже много лет.
Он посмотрел прямо в прожекторы, одарил мир кривоватой улыбкой (наработанные привычки возвращаются: отлично) и сказал:
– Тридцать первый штат, Золотой штат, горд отдать свои триста четырнадцать голосов за права джокеров и следующего президента, сенатора Грега Хартманна!
Рев. Аплодисменты. В воздух взлетели нелепые шляпы и планеры. Джек постарался выглядеть благородным, жизнерадостным и торжествующим, пока свет не переключили на председателя штата Колорадо.
«Вот тебе, Рональд Рейган! – подумал он. – Учись, как надо работать на камеры!»
Он спустился с небольшой красно-бело-синей подставки, которую принесли специально для этого. Тип из Колорадо, не уверенный в общем числе голосов, лепетал что-то несвязное. К счастью, делегация Колорадо предпочла Джексона и Дукакиса. После первого голосования Хартманн получил 1622 голоса, Барнет – 998, а Джексон, Дукакис и Гор делили между собой оставшиеся. Ни один из кандидатов не был и рядом с победой.
В зале воцарился хаос, а комментаторы тем временем начали выдавать мудрые соображения и осторожные прогнозы относительно того, что будет дальше. Правило Девять-це переставало работать после первого голосования, и представители кандидатов обещали неопределившимся делегатам златые горы.
Второе голосование объявили быстро, через тридцать минут после первого, как только руководители кампаний смогли получить цифры, сказавшие им о тенденциях в зале. Хартманн приобрел примерно пятьдесят голосов, в основном за счет Дукакиса и Гора.
Съезд рассыпался на множество потных совещаний, а комментаторы тем временем пытались решить, следует ли считать пятьдесят голосов «тенденцией» или просто «уклоном» в пользу Хартманна. У представителей кандидатов начинались судороги при одной мысли об ускользающих из их рук делегатах.
Хаос царил четыре часа. К тому моменту, когда Джим Райт перед самой полуночью со слипающимися глазами объявил третье голосование, три коммерческих канала не выдержали бездействия и перешли на свой обычный летний режим повторных показов и «Джонни Карсон шоу». Только Пи-би-эс освещали события для нескольких тысяч упертых политических наркоманов.
Хартманн набрал ровно тысячу восемьсот голосов. Тенденция стала вырисовываться. Шляпы и планеры взмыли к потолку. Джек схватил подставку и подкинул в воздух метров на тридцать, превратив в кувыркающийся звездно-полосатый знак триумфа, а потом потянулся и аккуратно ее поймал, не позволив, чтобы она кому-то вышибла мозги.
Празднование у Джека в номере длилось несколько часов. Он уже ковылял к кровати, когда сообразил, что ему следовало позвонить Бобби. Даже если бы ею оказалась та звездулька, двинутая на целлюлите, Джек, наверное, смог бы устроить ей достаточно полезной физической активности, которая бы подняла ей настроение.
22.00
…Торговый центр «Пичтри», весь в кафеле, экзотический такой… Они шли под руку. Сара выпила две рюмки вина. Она пила впервые за долгое время – больше чем за год. Она вообще никогда не пила много спиртного – за исключением нескольких недель после турне.
Рикки развлекал ее свежими анекдотами про кандидатов, объезжающих округа.
– Или вот еще: если Дукакис, Хартманн и брат Лео поплывут вместе по озеру Ланир, а у катера взорвется мотор и он потонет, то кто будет спасен?
– Страна, – ответила Сара. – В последний раз я его слышала про Рейгана, Картера и Андерсона. Но ты слишком молод и не помнишь.
– Нет ничего нового под луной, Рози. Но в восьмидесятом мой возраст уже был достаточным, чтобы голосовать… правда, только-только достаточным.
– Ты, наверное, считаешь меня развратной старухой: ты мне в сыновья годишься.
Она нахмурилась: это еще что такое? «Полегче», – приказала она себе.
Рикки похлопал ее по руке:
– Очень надеюсь, что это так, Рози.
И он тут же рассмеялся, показывая, что шутит. Тем не менее она невольно напряглась.
Тонкий ручеек звуков тек по коридору, слышный между взрывами их смеха.
– Что это за песня? – спросила она.
Он насмешливо выгнул бровь.
– Разве ты не знаешь? – Она знала, но просто чувствовала потребность что-нибудь сказать. – Это «Маки-Нож». В репертуаре всех певцов в дешевеньких барах Северного полушария. Видишь ли, тут сломался музыкальный центр, и они наняли белого парня, чтобы он расхаживал и свистел.
Она засмеялась и на секунду сжала его руку.
«Черт. Что я делаю?»
Она оглянулась, словно ища какой-то внешний источник своего поведения.
Какое-то движение сзади. Она облизнула внезапно пересохшие губы и заставила себя посмотреть в сторону, словно восхищаясь броскими нарядами на безголовых серебряно-черно-оливково-зеленых манекенах в витрине какого-то бутика.
– Кто-то идет за нами. Нет, не оглядывайся!
– Ты меня обижаешь, Рози. Я ведь репортер, ты не забыла? Я не спал на твоем семинаре!
Он глянул в сторону, а потом снова устремил взгляд вперед.
– Просто какой-то парнишка в кожаной куртке. – Его безупречно гладкий лоб нахмурился. – Похоже, у него горб. Невезучий сукин сын!
Она снова оглянулась.
– Ну-ка, прекрати, а то превратишься в соляной столб! Это ведь ты потребовала незаметности!
– Мне его вид не нравится, – сказала она. – Он… ощущается как-то не так.
– Инстинкты закаленного репортера. Очень сильно закаленного.
– Это ты смеешься над моим возрастом?
– Над тем, что ты выпила. – Он снова похлопал ее по руке. – Так держать. Типа напевать, когда тебе страшно. Не останавливайся. Держи голову выше. Не показывай ему, что боишься. Это включает всяческие первобытные нордические инстинкты.
Она сражалась с мышцами шеи, которые пытались повернуть ее голову в сторону кожаного паренька.
– Считаешь, он может оказаться помощничком Барнета?
– На этом съезде такое бывало, Рози. Вот будет смеху-то, если на нас накинутся, подозревая, будто мы сторонники Хартманна!
На этот раз она все-таки обернулась. Он шагал вперед, держа руки в карманах: то белая кроссовка, то черная. Рикки не ошибся: одно плечо было явно выше другого.
И в том, как он не обращал на них внимания, было нечто слишком нарочитое.
Хорошо хоть, что он действительно щуплый и низкий. Но, с другой стороны, Рикки ведь не Арнольд Шварценеггер!
Как только они свернули за угол, Рикки схватил ее за руку – и они бросились бежать. Сара покачивалась на своих модных шпильках, вечерние туфли Рикки громко шлепали по прорезиненной дорожке. Переход крутился и изгибался. Она то и дело оборачивалась, но признаков преследования не было.
Они сбавили скорость. Сара жадно хватала ртом воздух, и Рикки из сострадания сделал вид, будто задохнулся.
– Еще один поворот, и мы вернемся в «Хайатт», – сказал Рикки. – Очередной потенциально неприятной конфронтации удалось избежать. Вот как мы, люди восьмидесятых, решаем проблемы.
Они завернули за угол – и он оказался там. Прижался спиной и щекой к прохладному кафелю, оценивающе глядя на них. Он начал насвистывать «Маки-Нож».
Сара схватила Рикки за запястье и поспешно утянула обратно.
– По-моему, ты неправа, Рози, – заметил он. – Нам следовало просто смело пройти мимо него.
– Разве ты не понял? – Ее охватил ужас. Он горел в ее глазах, словно раскаленная проволока. – Как он оказался впереди нас?
– Через какой-нибудь служебный ход. Мы уже рядом с отелем. Если он что-то начнет, мы сможем устроить большой шум, и кто-нибудь придет нас спасать.
И тут он выскочил из стены прямо на них. Словно акула.
Рикки с изяществом танцора завел Сару себе за спину.
– Какого черта ты вытворяешь?
– Весело-весело! – сказал парнишка с сильным немецким акцентом и расхохотался, брызжа слюной. – Сегодня все рухнут.
