Приют ветеранов - Михайлов Владимир Дмитриевич (онлайн книга без .TXT) 📗
Постояв несколько секунд – видимо, чтобы дать публике сполна оценить его наряд, – дрессировщик медленно, с достоинством раскланялся, поворачиваясь на все стороны света, потом обратился лицом к кулисам, воздел жезл и издал возглас, который вряд ли означал что-либо на каком угодно языке. Впрочем, может быть, носороги его понимали; так или иначе – сразу же униформисты раздвинули кулисы, и на арену тяжелой рысцой выбежали герои дня.
Милову (а большинству прочих зрителей и подавно) приходилось, конечно, раньше видеть носорогов, хотя и не так близко. Животное это обладает, как известно, скверным, непредсказуемым характером, и приближаться к нему не рекомендуется даже в машине. Здесь же эти живые танки не были отделены от людей ничем, кроме невысокого барьера, и когда они появились и затрусили к центру манежа, а потом и дальше, – укротитель, продолжая оставаться к ним лицом, отступал все дальше и дальше и остановился лишь в каком-то шаге от барьера, – Милова невольно взяла оторопь. Ева обеими руками вцепилась в его плечо – хотя сидели они в середине амфитеатра, и подвергались гораздо меньшему риску, чем те, кто занимал первые ряды. Казалось, низко опущенные головы с грозными рогами, украшенные блестящими султанчиками из усыпанных блестками перьев, вот-вот тупыми клиньями врежутся в беззащитные ряды людей, уже невольно отклонявшихся назад. Остановить бегущих, хотя и не быстро, тяжеловесов вряд ли могла бы и металлическая решетка – та самая, которой не было.
Но укротитель положил левую руку на амулет, правой медленно повел оперенным жезлом – и все четыре чудовища одновременно и мгновенно остановились, как вкопанные, словно это были не живые твари, а искусно сделанные в виде носорогов механизмы. И тем не менее, это были самые настоящие звери – Милов явственно ощутил исходивший от них тяжелый запах.
«Кажется, я когда-то об этом укротителе уже читал, – вскользь подумал Милов. – О номере с носорогами…»
Но тут же он перестал думать об этом, потому что на происходившее представление и в самом деле стоило полюбоваться.
Гиганты делали невероятное. Дрессировщик, почти не двигаясь, не снимая руки с амулета и лишь плавно перебирая пальцами, заставлял их проделывать то, что, по всеобщей уверенности, носорогам вообще не было свойственно. Они маршировали, вставали на дыбы и танцевали парами (казалось, весь шатер сотрясается от их поступи), и даже – что было уж вовсе невероятно – перепрыгивали один через другого, словно были антилопами, а не великанами животного мира. Раскланивались с тяжелым изяществом; выстроившись в шеренгу, перебирали массивными ногами, словно породистые лошади на состязаниях по выездке. И делали многое другое, еще более неправдоподобное. Зал замирал, взрывался аплодисментами и свистом, ахал, порой невольно поднимался на ноги. Зрители захлебывались от восторга. И совершенно исчезло, растворилось возникшее в начале представления чувство страха: ясно было, что так прекрасно выученные звери не могут причинить людям совершенно никакого вреда.
И в этом взрыве восторга остался неуслышанным одинокий выстрел из длинноствольного револьвера, снабженного к тому же глушителем. Только сидевшие на самой галерке непроизвольно вздрогнули от сухого щелчка – трое или четверо из числа тех, кто сидел, едва не упираясь спиной в металлические конструкции шатра над самым выходом. Один или двое невольно оглянулись, но рядом с ними никого уже не было, лишь одно место оказалось свободным. Сидевшие на противоположной стороне шатра могли бы заметить, как человек ловко, не хуже циркового гимнаста, соскользнул вниз по одной из вертикальных балок прямо к выходу и исчез. Но взгляды всех до единого зрителей были устремлены на арену.
Там в это мгновение медленно падал, выронив жезл, взмахивая руками, словно стараясь удержаться за воздух, небывалый дрессировщик. Падал, не сгибаясь, и амулет, сорвавшийся с его груди, описал дугу и упал, блеснув, на песок арены прямо перед ближним из носорогов.
Дрессировщик упал. Никто еще не успел сообразить, что, собственно, произошло, но все увидели другое: все четыре носорога одновременно с падением дрессировщика остановились, словно по команде, опустили тяжелые головы и застыли, никак более не реагируя на происходящее. А еще через миг рухнули на песок арены.
Униформисты бросились к упавшему. Из амфитеатра спешили вниз – с разных сторон – два человека; видимо, то были врачи, даже в цирке не забывающие о своем долге.
Дрессировщика подняли. На плотном песке осталось небольшое красное пятно.
Шпрехшталмейстер, собравшись с мыслями, объявил, что представление окончено и вызвана полиция. Но публика уже расползалась, плотным потоком вытекая из шатра. Да они и не могли бы помочь полиции ничем: ни один не был свидетелем происшествия, хотя все они при нем присутствовали.
Милов взглянул на часы.
– Пойдем, – сказал он. – Нам пора.
– Ты понимаешь что-нибудь? – Ева мелко дрожала – от страха или перевозбуждения, кто знает.
Спускаясь, Милов оглянулся. Носороги по-прежнему недвижно лежали на арене; униформисты и прибежавшие им на помощь артисты пытались поднять животных, но ни один не стронулся с места – словно все они вдруг утратили способность к движению. Только бока равномерно поднимались и опадали.
– Понимаю, что произошло убийство, или покушение. Только и всего. А не понимаю гораздо больше. Но сейчас думать некогда.
– Постой. Куда мы идем?
– К выходу.
– Там же его нет!
– Будет. Это ведь все-таки не железобетон…
В стороне от выхода, все еще забитого людьми, Милов подошел вплотную к брезенту. Пригнувшись, чтобы не помешала поперечная балка, вытащил нож того типа, что у специалистов носит название «стропорез». Брезент уступил, и через несколько секунд они оказались снаружи – на противоположной от выхода стороне.
– Можно подумать, что ты уклоняешься от встречи с полицией. Невероятно!
– Ничего подобного. Я избегаю потери времени, только и всего. Если мы еще не оставили намерения по дороге в аэропорт съехать с дороги в укромном местечке…
– Чего же мы медлим? – сердито спросила Ева. – Ты не можешь шагать побыстрее?
Урбс звонил в Майруби по спутниковой связи. Дозвонился быстро.
– Парк. Кто слушает?
– Инвалид.
– Что у тебя?
– Сделано чисто.
– А машинка?
– Подобрать не удалось. Там, на арене, у всех на глазах – проще уж самому надеть на себя браслеты и явиться в полицию.
– Ты что, в своем уме? Нам эта вещь нужна любой ценой!
– Да не трясись. Я ее не взял, но и никто другой тоже не увел. Эта штука сейчас похоронена под одним из его скотов – когда парень падал, она слетела с него. А скоты эти сразу же улеглись, их пытались поднять, но без подъемного крана тут не обойтись. А я вскоре туда загляну. Как только стемнеет.
– Лады, – сердито проговорил Урбс. – Хотя постой. У него ты нашел еще что-нибудь… такое?
– Что, по-твоему, я должен был его на арене обшарить?
– Не на арене. Жилье его ты проверил, как следует?
– Я и близко не подходил. И не знаю, где он там живет…
– Ты что, всерьез? Было ясно сказано: чтобы никаких следов! А там, где он живет, какие-нибудь следки наверняка есть. С выходом на нас. Или хотя бы на машинку. Детали там, мало ли что… Немедленно, пока никто другой не спохватился, иди и все обшарь. Живет он, надо полагать, где-нибудь неподалеку от своих скотов. Просмотри все бумаги, может быть, есть какие-то письма – он ведь наверняка с кем-нибудь да связан.
– А если не найду?
– Замети все чисто.
– Это как?
– Купи зажигалку за двадцать пять центов… И чтобы ничего не осталось. Теперь понял?
– Все ясно.
– Сделаешь – доложишь.
Перед тем, как идти в операционную палату, он вызвал начальника охраны.
– Ты с этим говорил недоделком?
– С пигмеем? Попробовал.
– И что он?
– Не хочет разговаривать. Молчит. Да я вам сразу сказал: бесполезно. Он с нами работать не станет.
