Льды возвращаются - Казанцев Александр Петрович (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
– Кто вы такой? – грубо выкрикнул тот самый репортер, который хотел занять сегодня табурет у стойки рядом со мной и спрашивал, не с территории ли СССР запущена сюда ракета.
Сербург улыбнулся.
– Я советский физик, обыкновенный ученый, задачей которого было помешать атомным бомбам здесь взрываться. Мое имя Сергей Буров.
– Сергей Буров! Сербург... – прошептала Лиз.
– Я уполномочен сообщить, что усилиями советских ученых найдена субстанция протовещества, обладающая свойством поглощать нейтроны. Мы назвали ее Б-субстанцией. Как известно, для цепной реакции атомного взрыва требуется, чтобы из разбитого ядра атома вылетали свободные нейтроны, которые разрушали бы соседние ядра атомов, откуда, в свою очередь, вылетали бы стремительные снаряды-нейтроны. В присутствии доатомной Б-субстанции эта реакция однозначно невозможна. Субстанция захватывает нейтроны, которые могли бы разрушить ядра. Поглощая нейтроны, она увеличивается в объеме... Получить ее крайне просто. Вы видели расставленные в джунглях излучатели? Достаточно облучить ими воздух – и вся округа будет прикрыта «атомным щитом» – Б-субстанцией, невидимой, если не считать чуть заметной фиолетовой дымки. Именно эта субстанция, которая насыщает сейчас окружающую атмосферу, не позволила взорваться второй атомной бомбе и баллистическим ракетам с термоядерными головками. Как известно, меч породил щит, ядро – броню.
Репортеры молчали. Все были ошеломлены.
Наконец все тот же бойкий парень решился задать вопрос:
– Мистер Буров, что грозит вам по возвращении на Родину за разглашение военных секретов?
Буров-Сербург улыбнулся.
– Я ведь уже сказал, что говорю по поручению Советского правительства. В сообщении ТАСС, которое передается сейчас на всех волнах и на всех языках, подробно сообщается, как построить излучатель и получить доатомную Б-субстанцию. Это может сделать любая страна, будь она размером с Сан-Марино или с Соединенные Штаты Америки. Атомный щит над каждой страной ничего не будет стоить, отныне он поднимется над всем земным шаром, наполнит земную атмосферу...
– И исключит ядерную войну? – звонко спросила Лиз.
– Да, мисс Морган. Ядерные взрывы становятся невозможными на Земле, тем самым исключаются войны, ненужным становится атомное оружие, в чьих бы руках оно ни находилось: в государственных, гангстерских или частных. Это и уполномочен вам я заявить от имени стран, давно предлагавших отказаться от ядерного вооружения.
Я смотрел на Сергея Бурова и не мог осознать всего, что произошло. Вместо того чтобы попытаться представить себе, что будет теперь в мире, я вдруг вспомнил, что все, кто здесь находится, – и Лиз Морган, и я, Рой Бредли, и другие американцы, так же, как и летчики посланных сюда эскадрилий, – были обречены на гибель. От всей страны не осталось бы ничего... Тот ужас, который я видел в уничтоженном городе, где кто-то двигался, умирал или помогал друг другу, этот ужас показался бы свидетельством жизни по сравнению с той мертвой пустыней, которая осталась бы на месте пышных джунглей, рудников и городов, на том месте, где жили миллионы людей, у каждого из которых были свои заботы, свои мечты и желания...
Ничего бы не осталось. И меня бы не было. А мисс Морган? Ее тоже не было бы... не было бы ее ненужной Сергею Бурову любви...
Ошеломленные репортеры не расходились, хотя Сергей Буров ответил на все вопросы и объявил пресс-конференцию законченной.
Сергей Буров подошел к мисс Морган и ко мне. Он по-приятельски улыбнулся нам. Лиз протянула руку Сергею Бурову и застенчиво улыбнулась:
– Я никогда не думала, что коммунисты такие.
– А я подозревал, что мистер Сергей Буров коммунист, – признался я. – Я не знаю, нужно ли вас благодарить от имени всего человечества, но от имени одного человечишки, оставшегося в живых, я благодарю вас, кем бы вы ни были.
Сергей Буров рассмеялся и похлопал меня по плечу.
– Что же теперь будет с моим поколением? – с горькой иронией спросила Лиз Морган. – Оно не обречено? Как бы оно не возмутилось, что вы связываете ему руки, ограничиваете свободу чувств и желаний, вдруг устранив близкий, привычный и все извиняющий конец мира!
– И все-таки конец ядерным войнам лучше ядерного конца мира, – сказал Буров.
– Вы не будете меня уважать? – тихо спросила Лиз.
– Буду, – пообещал Буров и крепко пожал руку сначала Лиз, потом мне».
Глава третья
«Москва, апрель...
Дедушка, милый, родной! Ты ужаснешься моим мыслям. Выдержу ли я, окажусь ли достойной твоего замысла?
Я достигла многого, вошла в их науку, оказалась на решающем участке. Мне не дано совершить подвиг на миру, я иду на смерть в темноте. Из этой темноты я сообщила о самом их сокровенном, что могло сделать их сильнее нас. Я была горда, даже счастлива... И вот... Все оказалось прахом. Нелепым, широким жестом они вдруг обнародовали то, что, кроме них, известно было только мне одной. И подвиг мой оказался ненужным, пустым...
С тяжелым чувством въезжала я в твой родной и любимый город. Я хотела бы увидеть его именно таким, каким ты помнил его, о каком рассказывал мне еще в детстве. Но где эти занесенные снегом переулки, трогательно кривые, с уютными особняками, в которых жили твои Зубовы, Шереметевы, Шаховские?.. Где бесчисленные маковки церквей, темные богатства икон и пестрая нищета на паперти? Где санки с медвежьим пологом, где лихачи в лакированных шляпах, подпоясанные кушаками, угодливые половые в ресторанах, бородатые купцы в поддевках, зазывающие в лавки с запахом материи, где звонкий цокот копыт по булыжной мостовой?
Я въезжала в город с аэродрома. Я не воспользовалась подвесной железной дорогой, которая вела прямо в центр, мне хотелось въехать по старинке, хотя бы на автомобиле.
Улица, расточительно широкая, как площадь, была едва ли не прямее нашей Пятой авеню и тянулась на десяток миль. Она казалась мне единым монолитом тысячеглазых домов, в которых живут люди иного времени, иной страны, страны, где повернуты вспять реки, орошены пустыни, разлились по дерзкой воле новые моря, где решено было отказаться от сжигания топлива для получения энергии и где изобилие началось с энергии. Старые тепловые станции дорабатывают свой век, как когда-то забытые теперь паровозы. Здесь отказываются и от сжигания нефти. Уголь и нефть оставляют потомкам, чтобы делать из них ткани и меха, пластмассы, дамские чулки и медикаменты, даже искусственную пищу.
Здесь почти жертвенно заботятся о будущих поколениях. Ради них люди десятилетиями отказывались от насущного, отдавали жизнь в боях, экономили, строили, воспитывали новых людей для жизни по-новому. Это новое трудно постигнуть. Можно еще понять, что электричество применяют повсюду, заменяя им и бензин и газ, не жгут больше дров даже в деревнях, можно еще понять, как небольшой электрической автомашиной, аккумуляторы которой заряжаются у любого фонарного столба, вправе воспользоваться каждый, взяв ее прямо на улице и оставив потом заряжаться у тротуара для следующего желающего на ней ехать, можно понять начавшееся расселение жителей городов ближе к природе: быстрые средства транспорта позволяют им жить среди лесов и полей, да и места их работы, цехи заводов часто строят теперь не за общей заводской оградой, а рассеянными вдоль шоссе, вблизи новых поселений. Все удастся понять, но невозможно постичь их психологию. Для них главным стал не комфорт, не устойчивое благополучие, работа, которая у нас служит лишь средством достижения всего этого. У них она возводится в ранг потребности.
Девочка, смешная и милая, еще бутон, полный грядущей силы и прелести, сидя рядом со мной, наивно гордилась всем этим вместо того чтобы думать о танцах или выпивке за стойкой, как, увы, делают ее сверстницы у нас.
Первый небоскреб, на который она мне указала, целый город этажей вместительнее нашего Эмпайер Стейт-Билдинга, был расположен очень удачно, его капризный зубчатый контур напоминал воздушные замки, которые я в детстве представляла себе, глядя на летящие облака.
