Причина жизни - Фильчаков Владимир (серии книг читать бесплатно .TXT) 📗
— Хорошо сказано, — неизвестно про кого сказал Горыныч, закуривая очередную. — Вон там Иван приближается, вот с него и начни.
На лице Кащея отразилась глубокая тоска.
— Где Иван? — спросил он, озираясь. — Никакого Ивана нету.
— Как нету, ежели я русский дух чую?! — возмутился Горыныч. — Да вон он орет, слышите? Вдали послышался стариковский крик:
— Кащей! Ка-а-аще-ей! Кхе, кхе! Кащей, говорю! Выходи биться. Смертным… кхе, кхе… боем…
Кащей во второй раз попытался вытащить меч из ножен, и у него снова не получилось.
— Вот ведь, а? — испуганно сказал он. — Ну вот принесла же его нелегкая.
— Да чего ты испужалси-то? — сказал Горыныч. — Он же старый, как я не могу, из него уже песок сыплется, а ты бессмертный. Вон сколько раз твою смерть на конце иглы находили, а толку-то?
— Толку, толку, — проворчал Кащей, дергая меч. — Потому что она вовсе не там, смерть моя…
— А где? — взвился Леший.
— В Караганде! — рявкнул Кащей. — Да помогите же мне этот меч проклятый вынуть!
Водяной и Леший бросились помогать. И тут на поляну вышел седовласый старец, в белом малахае и лаптях. Волосы его, перехваченные на лбу кожаным ремешком, почти касались земли. Он волочил за собой гигантскую булаву с ужасающе огромными шипами. Булава цепляла листья и сухие сучья и оставляла за собой широкий след. Старик остановился, прикрыл глаза козырьком ладони, вгляделся.
— Ага, — удовлетворенно сказал он, — Вся нечисть в сборе. Токмо этого нету, как его…
— Да тут я, — досадливо сказал Горыныч. — Незримо присутствую.
— Ты, змей, давай дуру не гони, — сказал старец, оглядываясь. — Присутствует он. Ты давай или тут, или там. А то ведь я доберусь до тебя, ты меня знаешь.
— Знаю, — вздохнул Горыныч. — Еще как знаю. Все три шеи еще с прошлого века "болят. Особенно, знаешь, на погоду.
— Ага, — обрадованно ответствовал старец. — У меня на погоду все кости ломит. Особенно, знаешь, когда гроза собирается. Вот тут ка-а-ак вступит, и тут.
— Змеиный яд пробовал? — заинтересовался Горыныч.
— Да пробовал, пробовал, — махнул рукой старец. — Я даже фастум гель пробовал. Ничего не помогает. — Он, кряхтя, опустился на пенек, освобожденный Кащеем. А в это время Водяной, Кащей и Леший, стараясь не привлекать к себе внимания, совместными усилиями пытались вытащить меч из ножен.
— Это что за фастум такой? — спросил Горыныч, еще более заинтересовываясь.
— Да ну! — махнул рукой Иван. — Белиберда. Патентованное средство. Тебе его тонны три надо будет, а у тебя деньги есть?
— Нету, — вздохнул Горыныч.
— А как насчет сушеного лягушачьего дерьма, настоенного на спирту? — вступила в разговор Баба-Яга. Ее эта тема живо интересовала.
Иван махнул рукой:
— Спирт, как ни крути, лучше внутрь. Водяной и Леший оставили Кащея и робко приблизились. Меч им извлечь так и не удалось.
— Эт точно, — робко сказал Леший. — Насчет спирту. Водяной, ты б сообразил, а?
— А что, это я мигом, — оживился Водяной, забулькал, заколыхался и достал откуда-то из живота бутылку с зеленой этикеткой: «Московская особая водка».
Подошел Кащей, испуганно посмотрел на страшную булаву, лежащую у ног Ивана.
— Здорово, бессмертный, — вяло сказал Иван. — Биться будем, али как?
— Вань, да какое биться? Меч вон вынуть из ножен не могу. А ты-то булаву свою подымешь ли?
— Куда там, — Иван махнул рукой, принял от Водяного чарку. — Отложим, что ль?
— Отложим, отложим, — радостно закивал Кащей. — Какие наши годы? Нам торопиться некуда. Ну, будем?
— Будем, будем.
Все лихо опрокинули чарки, крякнули, утерлись, захрустели солеными огурцами, разложенными на ветхой скатерти.
— Яга, — промычал Иван сквозь огурец. — Чтой-то нынче угощение у тебя…
— Дык, милай, — отозвалась раскрасневшаяся Баба-Яга. — Самобранке-то уж скоко лет-то? Я уж и не знаю, скоко. Я ее латаю-латаю, латаю-латаю, а она, зараза, окромя соленых огурцов да квасу не дает ничего… Опять же, на опохмел хорошо… Я уж просила Марью-искусницу, просила, сотки ты мне новую скатерть, так она ни в какую, говорит, совсем глазами слабая стала…
Выпили по второй. По третьей. И скоро над глухою тайгою разнеслась лихая застольная песня про камыш, распеваемая старческими дрожащими голосами. Сходка продолжалась. Решение вопросов экологии, равно как и битва, были отложены на потом.
Третий постулат
Я пишу не для себя. Я пишу для того, чтобы кто-то это прочитал. Это не дневник, я никогда не писал дневников, это так, записки. Да, я хочу, чтобы кто-то прочитал, додумал то, что я недоскажу, и оказался рядом со мной, потому что мне трудно одному. Я не знаю, что мне делать с моим знанием. Мне страшно его распространять — мне кажется, еще рано. Я пишу сумбурно, но уж как умею, я не писатель, не обессудьте. Это я к вам обращаюсь, мой читатель.
Я — неудачник. Людмила от меня ушла. И не к другому ушла, а просто переехала жить к родителям и забрала Мишку. Сначала она уезжала с ним на день, на два, потом на неделю, а потом приехал тесть на своем «Жигуленке» и забрал их вещи, причем вид у него при этом был виноватый, он как бы извинялся передо мной за поведение дочери. Я не осуждаю ее. Жить со мной тяжело. И не со мной даже тяжело, а с моей зарплатой. Зарплата у меня маленькая, мизерная просто, и у нее чуть больше. И ладно бы хоть платили ее вовремя, перебились бы как-нибудь, так ведь нет — последний раз выдали в январе, а сейчас июнь. И у нее почти так же. Она в школе работает.
Учительствует. Сами понимаете, как учителям зарплату дают. Ну и я — на заводе, делаю телевизоры, точнее, налаживаю. А родители у нее обеспеченные, что же. Тесть, правда, тоже считается неудачником, мы с ним вроде как родственные души, и ему зарплату не всегда дают, и он тише воды, ниже травы. Зато теща… Она еще во времена развитого социализма пристроилась в райисполкоме, на теплом местечке. Сейчас это называется администрацией района. Словом, это она семью обеспечивает. Ну и командует там, никуда не денешься.
Людмила билась со мной, билась, пыталась наставить на путь истинный, дескать, у тебя же голова варит, твоей голове цены нет, а толку от тебя — ни на грош, ты даже с соседей денег за починку аппаратуры не берешь, а с посторонних если и берешь, то мало, мало, мало… Не помогло. Ну как я возьму деньги, например, с Варвары Андреевны, если у нее пенсия — триста рублей и на шее — внуки? Или с Ильи Степановича. Или с Моисеевых. Все бедны, бедны, бедны. Я не могу брать деньги с тех, у кого каждая копейка на счету. Я так устроен, и кто сможет переделать меня, не представляю. Все хапают, все крутятся, говорила Людмила, один ты сидишь и ждешь манны с неба. Я слушал, опустив голову. Она не кричала на меня, даже не повышала голоса, просто безнадежно выговаривала. Потом ей надоело, и она ушла. Теперь я живу один. Раз в неделю езжу к ним, сижу, выслушиваю упреки тещи, вижу сочувствующие взгляды тестя, играю с Мишкой, отдаю половину денег, когда они у меня бывают, и уезжаю.
Скучно по вечерам. Иногда я устраиваю воображаемое пиршество. Покупаю, например, банку шпрот за четыре рубля, булку хлеба и представляю, что у меня сегодня рыбный день. И ем… несуществующую заливную осетрину под ледяную, из морозилки, водочку; фаршированную щуку; тающего во рту байкальского омуля; хариуса, свежего, только что из воды вынутого и зажаренного на рожне; пелядь или запеченного на угольях сырка (знаете, есть такая рыба — сырок); судака в кастрюльке с соусом (а дух от него какой!); стерлядь порционную., нежную, пикантную, с немыслимыми приправами. А потом перехожу к рыбе вяленой, под пиво. Пиво нужно брать калининградское, нигде лучше пива я не пил, а я по стране поездил, будьте покойны. Баночное и бутылочное иностранное — чушь, кислятина, не стоит оно тех денег, которые на него тратятся. А рыба… Думаете, я себе к пиву воблу заказываю? Не угадали. Жерех. Это вам не вобла. Жирный, соленый, красновато-желтый, он во рту не тает, его надо жевать, пережевывать и запивать пивом, холодным, плюс тринадцать градусов, температура проверенная…
