Эффект серфинга - Тупицын Юрий Гаврилович (читать полную версию книги TXT) 📗
Снегин помолчал, успокаиваясь.
— Твоё предложение принимается. Но с одной оговоркой. Этот дальний патрульный корабль «Перун» рассчитан на экипаж из четырех человек, я не ошибаюсь?
— Не ошибаешься. Помимо штурмана и бортинженера там предусмотрен и помощник командира, второй пилот.
— Так вот, предложение принимается с условием, что вторым пилотом с тобой пойду я. Ну, а Клим и Алексей, как я надеюсь, разделят нашу компанию.
Несколько долгих, весомых секунд Иван молчал.
— Ты?! — выговорил он наконец.
— Я, — с некоторым самодовольством ответил Всеволод и, очень довольный произведённым эффектом, засмеялся.
— Ты? — все не верил Лобов.
— Я, — теперь уже с грустью подтвердил Снегин, но его синие глаза были не грустными, а сердитыми, — засиделся я в своих административных креслах. Обюрократился! Недавно поймал себя на мысли, что на живое лётное дело, для которого мне когда-то и жизни было не жалко, смотрю вроде как сверху — пренебрежительно. Как же, командующий всем дальним космофлотом, член Совета Земли! Осточертело!
Лобов молча смотрел на товарища, и веря и не веря его словам. Снегин усмехнулся углом рта и заговорщицки придвинулся к Ивану.
— Мне надо встряхнуться! Снова, как в молодости, подёргать за бороду его величество случай. Лучше твоего проекта придумать для этого ничего невозможно! Ну, а потом можно будет подумать и о том, оставаться мне на посту командующего или настало время менять профессию. Желающие руководить всегда найдутся.
— А как же твои далийские дела? — все ещё сомневался Лобов.
— Неужто Земля оскудела дипломатами? Совет Земли найдёт кому передоверить мои контакты с Таигом. Да черт с ним, с Даль-Геем, в конце концов!
Снегин засмеялся, и Иван разглядел в нем вдруг проглянувший облик лихого командира патрульного корабля.
— Ну, берёшь меня в помощники?
— О чем разговор? Конечно, беру! — Но, судя по всему, сомнения ещё не оставили Лобова. — Ты подумай ещё раз. Подумай хорошенько! Стоит ли рисковать? Ведь пойдём не на прогулку.
Снегин долго молчал, прежде чем ответить.
— Хочешь начистоту? Совсем начистоту?
— Иначе в таком деле нельзя.
Снегин вздохнул, с некоторой снисходительностью поглядывая на товарища.
— Можно, Иван. Можно! В любом деле можно лукавить. Но с тобой я лукавить не хочу. Я иду с тобой не только по велению сердца, не только по дружбе и потому что мне надоело сидеть в кресле командующего. Хотя и то и другое в моем решении присутствует. Я иду ещё и потому, что хочу поделить с тобой, Климом и Алексеем славу первопроходцев. Я честолюбив, Иван! Мне хочется, чтобы моё имя сохранилось в памяти человечества.
— Оно сохранится и без этой операции, — мягко заметил Иван. — Имя командующего дальним космофлотом второй половины двадцать третьего века.
Снегин пренебрежительно шевельнул бровью:
— Это не слава. Не та, настоящая слава, которая остаётся в памяти человечества навсегда. Я хочу славы Христофора Колумба, Юрия Гагарина, Андрея Дзю! И ты можешь подарить мне эту славу, если возьмёшь на «Перун». Теперь я сказал тебе все как на духу. Вот и решай окончательно — берёшь меня на борт «Перуна» или нет.
— Конечно, беру! И если хочешь, садись на левое кресло, за командира. Я не жаден до славы, Всеволод.
— Знаю. Но хоть я и жаден до славы, слева не сяду. Интересы дела прежде всего. — Снегин грустновато улыбнулся. Как пилот, ты сейчас на голову выше меня. Да пожалуй, и всех остальных!
— Не преувеличивай, — поморщился Иван.
— Скромность — паче гордости. А вообще, ты прав. Как писал этот громогласный поэт-трибун? Сочтёмся славою, ведь мы свои же люди! — Снегин подсел к Ивану вплотную, приобнял его за плечи и спросил: — Сколько мы сидим здесь с тобой?
Лобов на секунду задумался.
— Минут тридцать-сорок, не больше.
— Тридцать-сорок. — Всеволод, морща в раздумье высокий лоб, покачал головой. — А через месяц-другой, когда на гребне ударной волны примет старт «Перун», за тридцать — сорок минут нас вынесет по рукаву Ориона за пределы Галактики в окрестности Одинокой Звезды! Можно ли верить в это?
— Тридцать минут — это в идеале, — практично заметил Иван. — Отдел астрофизики, выбирая звёздную пару для вспышки, будет, конечно, к нему стремиться. Но вряд ли он достижим.
— Я и говорю об идеалах. — Снегин повёл рукой. — Смотри, Иван!
Шумел и плескался фонтан, вокруг которого под негромкую музыку двигались пары танцующих. Одни молча, полностью отдавшись ритму движений, другие — обмениваясь короткими репликами, и третьи — будто полностью погрузившись в оживлённый разговор. Среди танцующих Иван заметил и красавицу-африканку. И она перехватила взгляд, только не его, как спустя секунду понял Иван, а Всеволода, сидевшего рядом. Подняла в приветствии смуглую руку и улыбнулась, сверкнув полоской сахарных зубов.
— Смотри, Иван, — повторил Снегин.
Между горками цветов и разноцветной зелени растений сидели за столиками космонавты и их друзья. Ели и пили, просто отдыхали в привычной для себя атмосфере. Говорили, хохотали, слушали, глядя в глаза собеседников, печалились, улыбались и отрешённо молчали.
— Смотри, Иван. Это жизнь! Земная жизнь, которую я люблю столько же, сколько самого себя. Да это и есть я сам, только в бесконечно разных отраженьях. Сколько людей! Сколько разных, непохожих страстей!
Иван покосился на Снегина, стараясь понять, куда он клонит. Медальное лицо Снегина было взволнованным, почти грустным. Но перехватив взгляд товарища, он улыбнулся.
— Тридцать минут — в идеале, как ты справедливо уточнил, и мы с тобой, покинув все это, оказываемся под чёрным небом бесконечности, в котором парит светлокрылая Птица — Галактика. У тебя не кружится голова? Тебе не хочется заплакать? Может быть, от счастья, может, от горя, может, от вкушения живого чуда?
Иван не ответил ни на улыбку, ни на вопросы товарища. Он не выглядел ни грустным, ни взволнованным. Всеволод подавил в себе разочарование, похожее на раздражение, разочарование душевной разделенности… И тут вдруг понял, почему Иван так отрешён от кипящей здесь, в кафе земной жизни. Понять это было так легко, что Снегин устыдился своей недогадливости. Глядя на танцующих и на сидящих за столиками, Иван конечно же машинально искал в этой привычной для глаза космонавта обстановке Лену Зим. Не мог не искать! И если для него, Всеволода, полет к Уикте был волнующим риском, сказкой, подвигом, погоней за удачей и славой, то для Ивана это было естественным движением души. И делом, которое во имя своей любви надо было сделать возможно чище и лучше.
— Ладно, — после паузы проговорил Снегин, — вернёмся от поэзии к прозе.
Иван некоторое время непонимающе смотрел на него, потом сдержанно согласился:
— Вернёмся.
— Проход пролива Персея на ударной волне гравитации — вот соль задуманной тобой операции с позиций человечества. Но для тебя лично — это ведь не цель, а только средство. Я не ошибаюсь?
— Нет.
— От пролива до Одинокой Звезды рукой подать. Но, ты знаешь, для силового обследования Уикта закрыта. И я против снятия этого запрета.
— И я против.
Снегин удовлетворённо кивнул. Он снова чувствовал себя командующим дальним космофлотом, а не помощником командира патрульного корабля, роль которого он сам себе уготовил в будущем.
— Цивилизация моноцитов, цивилизация без науки в нашем понимании и вовсе без техники, — уникальна. И даже если мы попробуем добиться хотя бы частичной отмены запрета, все равно ничего не получится. А высаживаться на Уикту без оружия и средств активной защиты… Ты знаешь, что из этого получилось.
Лобов отрицательно качнул головой.
— Не знаю. И никто не знает.
— Верно. Но как бы то ни было, пропала целая экспедиция. На тяжёлом рейдере!
— Пропала — это не значит погибла.
— И это верно. Но много ли будет проку, если и мы пропадём там без вести?
Иван ответил не сразу.
— Видишь ли, — проговорил он в раздумье. — Может быть, нам и вообще не придётся идти к Одинокой Звезде. У пролива Персея на мёртвом якоре стоит «Антарес» — все ещё ждёт ремонта. Энергии и жизненных запасов на нем, из расчёта на двух человек, примерно на год, я справлялся. И если Лене удалось уговорить Мира Сладки, они будут ждать нас на «Антаресе».
