Геном (Сборник) - Лукьяненко Сергей Васильевич (книга регистрации .TXT) 📗
На Авалоне меня поначалу удивили дома. У нас, на Карьере, дома большие, а стены в них тонкие, как оконное стекло. На Новом Кувейте, где почти везде тепло, домики тоже легкие, но маленькие, на одну семью. А здесь – здоровенные многоквартирные здания с толстыми стенами из бетона или кирпича. Красиво, конечно, как в фильме про старину, но странно. Сейчас-то я уже привык. Мне даже кажется, что так и должно быть – толстые стены, крепкие двери и окна с двумя стеклами.
А еще удивительная вещь – дворы. На Карьере дома стоят рядами, впритык друг к другу, а для игр и отдыха сделаны специальные площадки. Под куполами не так уж и много места. На Новом Кувейте, наоборот, пространство между домами очень большое. На Авалоне что-то среднее, и у каждого дома получается свой уголок – засаженный деревьями, с какими-то горками и каруселями для малышей, беседками, бассейнами – не для купания, а для красоты. Мы прошли через один двор, чтобы сократить расстояние, и вышли на аллею, засаженную каштанами. Жалко, что сейчас зима. Жалко, что весной я уже буду на Новом Кувейте и не увижу, как они цветут…
Очень обидно.
– Давай купим чего-нибудь попить? – спросил Лион, когда мы проходили мимо крошечного магазинчика.
– Давай.
Он ждал чего-то.
– А… – сообразил я и выгреб из кармана мелочь. – Держи.
Дальше мы шли, попивая из банок горячий кофе. Мимо развлекательного центра, с обычным кинотеатром, виртуалками, аквапарком и спортивными залами… я был там один раз, мне понравилось.
– Здесь не хуже, чем на Новом Кувейте, – сказал Лион. И сам же поправился: – Чего это я, тут даже лучше… Тиккирей, ты только из-за меня хочешь туда отправиться?
– Нет.
– А почему?
Я заколебался. Вроде бы мы идем по улице и никто нас не слышит… Нет. Ерунда это все. Ничего нельзя знать наверняка. Если уж захотят подслушать – то будут считывать слова с губ через низколетящий спутник, или приклеят незаметно крошечный микрофон-пылинку, или обычным направленным микрофоном из проезжающей мимо машины подслушают…
– Ты знаешь, Лион, мне тут скучно. Ну что я, буду как дурак работать в лаборатории, потом институт оканчивать? А на Новом Кувейте можно помочь фагам. Вдруг я смогу их убедить, что из меня получится фаг?
Лион подозрительно смотрел на меня. Потом зачем-то спросил:
– Хочешь быть фагом?
– Конечно!
Он задумался. На самую секунду – будто в нем снова проснулся взрослый мужик, успевший повоевать, жениться и умереть. А потом вздохнул и тоскливо сказал:
– Да не возьмут тебя… фаги все генетически приспособленные. Обычный человек не может быть фагом.
– Ерунда все это, – убежденно сказал я. – Ну и что, что не приспособлен? Спорим, я радиацию буду держать лучше, чем фаг? И еще кое-что… А ведь им может пригодиться такой специальный агент, который станет работать на радиоактивных планетах.
Лион подумал и согласился, что да, действительно, такой агент даже фагам будет полезен. И что специальный агент для работы в условиях низкой гравитации и замкнутых пространств тоже может пригодиться.
– Только нам надо будет сделать что-то действительно важное, – сказал он. – Не просто смотреть по сторонам, а еще… – Он заколебался, но все-таки добавил: – Узнать, например, как раскодировать людей.
Так мы и шли к дому Роси, мечтая о всякой ерунде. Кварталы многоквартирных домов кончились, пошли коттеджи. Все обеспеченные граждане на Авалоне жили в коттеджах.
– Я туда не пойду, – буркнул Лион, когда мы подошли к живой изгороди, окружавшей маленький сад. Все деревья тут были вечнозеленые и даже сейчас, припорошенные снегом, смотрелись здорово и празднично.
– Хорошо, я быстро.
Калитка была не заперта, я вошел и двинулся по смерзшемуся песку дорожки к дому. Рядом тянулся обсаженный кустами бетонированный выезд из гаража. Один куст был слегка помят и совсем без снега – задели машиной.
Я и сам не знал, зачем хочу увидеть Роси и что собираюсь ему сказать. Но ничего не говорить было совсем неправильно.
Потому что любые ошибки надо прощать. Может быть, нельзя прощать, лишь если случается непоправимое. Если бы я утонул… или Лион, бросившийся меня спасать.
Я должен прощать. Ведь фаги простили мою ошибку.
Я вышел к дому – и остановился. Потому что увидел Роси и его отца.
Они счищали снег перед домом большими ярко-оранжевыми лопатами. Ну, перед этим счищали, а сейчас дурачились, кидая снег друг в друга. Роси, пыхтя, махал лопатой, как экскаватор ковшом, засыпая отца снежной пылью. Вильям, точно так же покряхтывая и негромко хохоча, уворачивался, временами кидая снегом в Роси. Когда Роси совсем уж разошелся и даже перестал смотреть, куда бросает снег, Вильям зашел к нему сбоку, подхватил под мышки и опустил головой в сугроб. Роси, хохоча, выбрался наружу, закричал:
– Нечестно!
Я тихонько отступил на шаг.
– Один – ноль, – бодро произнес Вильям.
Оказывается, он не только выпивоха, болтающийся день и ночь по всяким спектаклям и литературным салонам. Оказывается, он хороший.
Роси с воплем бросился на отца, повалил в снег – мне показалось, что Вильям специально поддался, и стал нагребать на него снег, спрашивая:
– Сдаешься? А, сдаешься?
Я отступил еще дальше.
А чего я хотел? Чтобы Роси сидел запершись в комнате и переживал, какой он плохой? Или чтобы родители перестали с ним разговаривать, оставили без сладкого и не пускали гулять? Неужели я этого хотел? Прийти и сказать: «Все нормально, я вовсе не обижаюсь, всякое бывает…»
Нет.
Или все-таки именно этого?
– Сдаюсь, – объявил Вильям. Приподнял голову – и замер, увидев меня. Я застыл. Теперь уходить было глупо. Через мгновение Вильям отвел глаза и как ни в чем не бывало сказал Роси: – Кстати, ты обещал помочь маме.
– Ну… – Роси поднялся, потирая покрасневшие ладони. – Мы еще не убрали все…
– Роси. – Вильям встал, отряхнул сына от снега. – Ты обещал, это первое. И уже замерз… это второе. Я сам уберу остальное.
Больше Роси не спорил. С неохотой пошел к дому – так и не оглянувшись и не заметив меня.
Я стоял и ждал.
Вильям подошел ко мне:
– Доброе утро, Тиккирей.
– Добрый день, Вильям, – ответил я.
Вильям кивнул, задумчиво потирая щеку:
– Да… разумеется – день… Я пока отослал Роси. Ты не против?
Я пожал плечами.
– Пойдем. – Он опустил мне на плечо тяжелую крепкую руку.
Мы дошли до маленькой беседки в саду. Сели. Скамейки в беседке были теплыми, сидеть было приятно.
– Очень неприятно… очень неприятно все вышло… – Вильям покачал головой. Задумчиво извлек из кармана портсигар, достал тонкую сигариллу, раскурил. – Знаешь, Тиккирей, я был уверен, что уделяю достаточное время воспитанию детей…
– Вы не переживайте, – сказал я. – Роси испугался. Но это же бывает. Это и вправду страшно – когда ломается лед.
Вильям покачал головой:
– Нет, Тиккирей, не утешай меня. Это всецело мой недосмотр. Я слишком увлекся работой, богемным существованием, социальной безответственностью… собственно говоря – это общая беда нашей планеты, Тиккирей. Слишком уж благополучно мы живем!
Он воодушевлялся с каждым словом, будто статью писал, и она хорошо получалась.
– Дело даже не в том, что Роси и Рози плохо воспитаны, Тиккирей. Да, я частично переложил их воспитание на школу, счел, что литература, театр, ти-ви привьют им правильную жизненную позицию. Но я упустил главное. Им не хватает эмоционального тепла, чувства любви и защищенности. Отсюда – это постыдное проявление трусости. Душевная черствость…
Вильям досадливо взмахнул рукой, столбик плотного серого пепла упал на припорошенный снегом пол беседки.
– Да ничего не случилось, – неловко сказал я. – Ну ошибся Роська… все он уже понял.
– Спасибо, – крепко, по-взрослому пожимая мне руку, сказал Вильям. – Ты очень ответственный и добрый молодой человек. Я долго думал над произошедшим, всю ночь. И Роси очень переживал… вот буквально несколько минут назад оттаял, развеселился…