Свет в оазисе (СИ) - Дельта Марк (книги онлайн полные .TXT) 📗
Он представил себе (не упуская из виду, что это только игра его воображения), что все, что он знал о любви до сих пор, было данью чужим ожиданиям. Плотскую любовь Мануэль еще совсем юнцом познавал в борделях Саламанки, которые посещал вместе с другими, такими же, как он, молодыми кабальеро. Возвышенную же любовь он описывал в сонетах, посвященных "даме сердца" Долорес де Сохо, которую знал с детства. И пел под ее балконом, потому что так было принято в его кругу.
Рыцарю полагалось воспевать недоступную и прекрасную даму, посвящать ей подвиги, победы на турнирах и стихи. Мануэль де Фуэнтес, будучи воспитан в таком же духе, поступал точно так же. Но теперь (продолжал фантазировать Мануэль) у него словно спала пелена с глаз. Любовь, осознал он, глядя на мечущуюся на фоне огня статную фигурку танцовщицы, не делится на низкую и высокую. Если она выдумана и подчиняется правилам, то ее просто нет.
Вот перед ним танцует девушка, о которой он ничего не знает, которая до сих пор не сказала ему ни единого слова (и неизвестно, скажет ли в будущем, ведь Зенобия в тот раз даже не объяснила своей загадочной фразы "Лола говорить не будет"! Может быть, Лола вообще лишена дара речи!). И, несмотря ни на что, как приятно воображать, будто сердце его рвется к ней и будто нет ничего для него милее этого смуглого лица с большими черными глазами и этой разбуженной дикости самой природы, которая так властно заявила о себе в триединстве гитары-песни-танца!
После пляски Лолы долго не стихали крики восторга, а потом пели другие люди, в одиночку и совместно, и время от времени все присутствующие подхватывали песню, отбивая такт ладонями, и не было понятно, где солисты и где хор. У огня сменялись группы танцующих женщин и мужчин. Исполняемые этим хором напевы были мелодичными, захватывающими, легко запоминались и легко забывались, сменяя один другой.
Мануэль почувствовал, что стало прохладно. Ему было неловко от того, как совсем недавно разыгралось его воображение. Досадуя на себя, Мануэль решил отблагодарить музыкантов за их искусство и гостеприимство и отправиться с Бальтасаром в обратный путь.
- Вот и молодой идальго, - произнес хрипловатый голос.
Рядом с Мануэлем сидела Зенобия и зябко куталась в шерстяную ткань. Трудно было поверить, что это та самая певица с бубном, под голос которой он влюблялся - нет, воображал, что влюбляется, - в босоногую танцовщицу. Теперь это была хрупкая, мерзнущая женщина, чьи черные волосы уже начала серебрить седина.
- Я рад возможности высказать вам признательность, сеньора, за приглашение посетить это место и за ваше необыкновенное искусство! - воскликнул Мануэль.
- Вам понравилось?! - по ее огрубевшему от многих ветров лицу скользнуло что-то вроде улыбки.
- Согласится ли сегодня Лола говорить со мной? - спросил Мануэль. - Я хотел бы поблагодарить ее за танец.
- Сказать "спасибо" можно и той, что молчит. Можно даже и не благодарить. Она ведь танцевала для всех.
Мануэлю стало неловко. Разумеется, Зенобия была права. А он уж было возомнил, что сегодня Лола танцевала для него одного.
- Девочка хорошо танцует, я неплохо пою, но никто не превзошел в своем искусстве отца Лолы, - из-за громкого хора Мануэлю пришлось наклониться к Зенобии, чтобы расслышать ее слова.
- И кто же ее отец?
- Тот, что играл на гитаре.
- Пако? - удивился Мануэль, вспомнив гладкое тридцатилетнее лицо гитариста. По возрасту тот никак не мог быть отцом Лолы, которой было уже не меньше восемнадцати лет.
- Он не так молод, как выглядит, - пояснила Зенобия, догадавшись о производимых Мануэлем мысленных вычислениях, и предложила: - Здесь шумно. Если вы не против того, чтобы мы отошли подальше от толпы, я вам немного расскажу о Лоле,
Во время неторопливого повествования цыганки они ходили около отдаленных от костра жилищ.
Пако, говорила женщина, примкнул к их табору восемь лет назад. Он пришел с десятилетней дочкой. Девочка была приветливой и ласковой и быстро освоилась в новой обстановке. Пако не рассказывал никому, откуда они пришли. Сказал лишь, что жена умерла от простуды. Лола тоже болела, у нее сильно воспалилось горло, отчего любые попытки говорить причиняли ей боль.
- Вот с тех пор она так и осталась молчуньей. Болезнь давно прошла, а Лолу и силком не заставишь ничего сказать. Только иногда что-то шепнет. Громко никогда не разговаривает - боится, что вернется боль. Близкие люди вроде меня уже понимают ее по выражению лица и по движению губ, а чужие часто думают, что она немая, или принимают за дурочку. Но и те и другие ошибаются.
Со дня прибытия Пако и Лолы Зенобия воспитывала девочку как родную дочь наравне с собственными детьми. Пако же, хоть он мужчина и видный, так с тех пор и не завел себе подружки. Поначалу к нему относились без особой учтивости, так как он был чужаком в таборе и не настолько стар, чтобы уважать его лишь за возраст, без каких бы то ни было личных заслуг.
Однако вскоре его авторитет среди цыган вырос настолько, что люди даже стали разрешать споры между собой, ссылаясь на его мнение. Это произошло после того, как всем стало ясно, что Пако мастер на все руки и к тому же человек он весьма рассудительный и быстро соображающий. В сложных условиях полукочевой жизни, которую цыгане вели вопреки запретам и зачастую жестоким преследованиям, быстрый ум Пако неоднократно выручал их.
И все же самое сильное впечатление на остальных производило то необъяснимое обстоятельство, что Пако в совершенстве владел самыми разными навыками и ремеслами. На вопросы о том, когда он успел выучиться и на кузнеца, и на ювелира, и на дрессировщика собак и медведей, и на искусного музыканта и где он научился бегло говорить на нескольких наречиях, Пако отвечал уклончиво и неопределенно, и вскоре люди оставили его в покое.
- У нас не принято лезть человеку в душу, - рассуждала Зенобия. - Но все равно странно: в эти дни даже старики не помнят греческого языка, а Пако говорит на нем свободно. Обычному человеку, чтобы уметь все то, что умеет он, понадобилось бы несколько жизней. Подойди, дочка, смелей!
На последней фразе женщина изменила интонацию и добавила еще что-то на языке кало. Мануэль обернулся и увидел Лолу, стоявшую возле масличного дерева и смотревшую на них. Теперь, в свете полной луны, она выглядела иначе, чем в отблесках костра. Было трудно поверить, что эта робкая девушка и есть та танцовщица с огненным темпераментом, чья дикая и трепетная грация так пленяла его еще совсем недавно. Мануэлю захотелось согреть и защитить ее. Он невольно бросил взгляд вниз, на ее ноги, и обрадовался, увидев, что теперь Лола обута в башмачки.
- Сеньорита! - воскликнул он и смешался, не зная, как к ней обращаться, на "вы" или на "ты". - Лола! Как ты танцуешь! Я никогда не видел ничего подобного!
Лола на мгновение наклонила голову набок, и губы ее тронула легкая улыбка, отчего на левой щеке возникла ямочка, показавшаяся Мануэлю самым прекрасным зрелищем на свете (он даже забыл напомнить себе, что испытываемый им восторг является всего лишь игрой его воображения).
Неловко переминаясь с ноги на ногу, саламанкский идальго еще раз поблагодарил обеих женщин и вернулся к костру. Бальтасар вскоре нашелся в обществе длинноволосых молодых людей. Мануэль узнал среди них бесстрашных наездников, которые скакали без седел.
В Санта-Фе рыцарь и солдат вернулись за полночь.
***
В последующие дни Мануэль полагал, что будни воинской службы на виду у осажденного города выветрят из памяти босоногую танцовщицу у костра, но этого не произошло. Он думал о ней, вспоминал, скучал, воображал, что влюблен, иногда даже бормотал какие-то неразборчивые слова о желтом цветке, чем слегка встревожил своего верного слугу, строгого сержанта и спасителя животных Пепе Круса.
