Фантастика, 1964 год - Стругацкие Аркадий и Борис (книги бесплатно .TXT) 📗
Павел Николаевич поднимался по освещенной лестнице своего дома, с каждой ступенькой наполняясь покоем. Вот и все, чего он волновался? “Ведь он” же порядочные люди…”. Он отпер дверь, вошел в тихую темную переднюю.
Квартира была новая, трехкомнатная, из стен еще не выветрились строительные запахи. Немного жутковато в темноте (Шишкин редко задерживался в институте допоздна, а сейчас еще жена уехала в Ригу за обстановкой), но это были уютные домашние страхи. Он вошел в комнату, стал нашаривать выключатель на стене: глаза, не привыкшие к темноте, ничего не различали. — Вдруг что-то протяжно скрипнуло, и справа из темноты на Павла Николаевича стала медленно надвигаться ужасная серо-зеленая харя с черными ямами глазниц, темной повязкой на подбородке и перекошенной набок теневой гримасой. “Вот оно!”
— Кто? Что?! А-а-а-а! — истерически закричал Павел Николаевич и, не помня себя, ударил вперед ногой и рукой.
Раздался звон посыпавшихся осколков зеркала.
Дверь шкафа резко отлетела назад и захлопнулась…
Шишкин ползал по паркету, собирал осколки.
А в окно как ни в чем не бывало заглядывала круглая издевательская физиономия луны.
Сергей Малышев тоже вернулся к себе в общежитие поздно. Три его товарища по комнате спали. Он выкурил сигарету, пуская дым в форточку, во влажную темноту; но спать все равно не хотелось. Сергей подошел к стеллажам, на которых были книги всех четырех, протянул руку к зеленому томику сочинений Куприна и опустил ее. “Тихое оподление души человеческой страшнее всех казней и баррикад на свете”, — негромко напомнила память фразу из давно читанного купринского рассказа. Он нерешительно посмотрел на полки. Оранжевые томики Ильфа и Петрова, белые суперобложки сочинений Максима Горького (“Что сделаю я для людей?! — воскликнул Данко…”), обойма синих томов Марка Твена. Чапек, Алексей Толстой, Маяковский, Есенин, Пушкин (“…И не завидую судьбе злодея иль глупца в величии неправом…”), Джек Лондон, Ремарк…
За разноцветными картонками, как опасность, затаились мысли, гнев и любовь многих людей, их тоска и веселье, горести и улыбки, их сила и нежность, поступки, убедительные в своем ярком безрассудстве, — сама жизнь человеческая, тысячекратно усиленная искусством. Открой любую — и закружит, собьет с намеченного пути душевная вьюга.
Малышеву показалось, что не он, а книги рассматривают его — внимательно и строго. “Нет, мне сейчас надо быть машиной!” — он задернул шторки на стеллажах, расстелил постель, погасил свет.
На следующий день Сергей решительно вошел в кабинет Шишкина. Павел Николаевич встретил его холодным и встревоженным взглядом; он несколько осунулся после вчерашнего.
Малышев сел в кожаное кресло для посетителей.
— Так как насчет квартиры, Павел Николаевич?
И потом я хочу набирать материал для кандидатской диссертации. Как ваше мнение на этот счет?
Павел Николаевич сориентировался необыкновенно быстро, в десять секунд.
— Так ведь насчет квартиры вам следует обращаться к Кайменову, Сергей… э-э… Алексеевич, — суетливо заговорил он. — Он теперь сможет запрограммировать в “электронного организатора” все и себе и вам.
— Боюсь, что ему это будет не по силам, — четко сказал Сергей.
— Да, да, да, вот и я так считаю, — лицо Шишкина стало входить в форму № 2. — И Валентину Георгиевичу это объяснял… А насчет кандидатской — приветствую, давно пора. С удовольствием буду вашим руководителем…
В течение пятнадцати минут разговора алгоритмы “я тебе…” перемежались с алгоритмами “око за око…”, сплетались с линиями задержек и обратных связей, разнообразились ячейки “не—или”… Павел Николаевич проводил Малышева до самой двери.
В этот день Сергею предстояло работать на “Молнии” во вторую смену: по случаю приближающихся праздников Шишкин загрузил машину до предела. Когда Малышев пришел в зал, Володька подлетел к нему с лентой машинных расчетов.
— Слушай, ты вчера вводил в “М-117” дополнительные цели и изменение ситуации?
— Ну, вводил.
— Так вот решение модели: если ты выступишь против адреса 03, то есть меня, по всем пунктам, то ПЭЭНШа берется обеспечить тебе будущее и квартиру. Сережка, это комплексное решение, его надо проверить!
— Уже проверил.
— Ну и как?
— Все правильно.
— Во здорово! — Кайменов закружился на месте. — Слушай, скоро мы сможем предсказывать поведение Шишкина во всех подробностях!
Малышев с усмешкой следил за ним.
— Предсказать тебе еще одну подробность? Через два дня состоится общее собрание, на котором Шишкин разнесет адрес 03, то есть тебя, в пух и прах. Он будет делать доклад о дисциплине и состоянии работ.
— Вот как? — Улыбка на лице Кайменова увяла. — Хм… Слушай, а что, если просчитать на “М-117” доклад Шишкина? Вот был бы пакет с динамитом, а? Впрочем… не выйдет, слишком сложно. Ну ладно, достаточно того, что есть. Нам с тобой надо только хорошенько обдумать, как это подать.
— Не нам с тобой, — покачал головой Малышев. — Лично с меня хватит вчерашнего. Я выхожу из игры.
Только теперь Володька начал кое-что понимать.
Он побледнел.
— Сережка, ты что, всерьез?
— Да.
— И с Шишкиным разговаривал… всерьез? Слушай, и на собрании ты расскажешь о… том случае?
— Ну, видишь ли… ведь это было!
— И это за квартиру и возможность остепениться?
— Ну, видишь ли! Давай рассуждать математически. Самое большое, что тебе грозит: выговор с лишением премиальных, от силы — увольнение. От семисот до полутора тысяч условных единиц по твоей шкале… Квартира плюс степень больше стоят!
Они замолчали. Искусственная вьюга гудела под колпаками кондиционеров. Как электрический бес, завывал мотор воздуходувки. Володька закурил сигарету, взглянул на Малышева, — Ненадолго же тебя хватило.
Сергей взорвался.
— Это тебя ненадолго хватило! Только и смог, что сгоряча ляпнуть Шишкину “дурака”. Да и сам теперь жалеешь… А в остальном? Ты не пошел ни к Пантелееву, ни в партком отстаивать того парня, которого Шишкин завернул. Ухватился за его “отказать” — и все. Когда Павел Николаевич выдал тебе явно недостаточный срок, ты тоже не стал поднимать шума, заручился снимающей ответственность бумажкой! А на семинаре… ведь Валентин Георгиевич прав: если знал, то почему молчал?
