Люди, как боги - Уэллс Герберт Джордж (лучшие книги TXT, FB2) 📗
Мистер Ханкер хотел было что-то сказать, но воздержался.
Мосье Дюпон резко поднялся из-за стола, сделал несколько шагов, вернулся и продолжал стоя слушать мистера Кэтскилла.
– Поколений? – повторил мистер Пенк.
– Да, – сказал мистер Кэтскилл. – Поколений! Потому что здесь мы чужеземцы, такие же, как другой отряд искателей приключений, который двадцать пять столетий назад воздвиг свою цитадель на Капитолийском холме у вод стремительного Тибра. Наш Капитолийский холм здесь, и он намного величественнее, как и наш Рим величественнее и обширнее того, старого. И, подобно этому отряду римских искателей приключений, мы должны увеличить наши небольшие силы за счет окружающих нас сабинян – захватывать себе слуг, помощников и подруг! Нет жертвы слишком великой, если она будет принесена ради великих возможностей, которые таятся в нашем начинании.
Судя по виду мосье Дюпона, он уже готов был принести эту жертву.
– Но с обязательным бракосочетанием! – изрек отец Эмертон.
– Да, да, с бракосочетанием, – согласился мистер Кэтскилл и продолжал: – Итак, сэр, мы укрепимся, и утвердимся здесь, и будем держать в руках эту пустынную область, и будем внедрять наш престиж, наше влияние и наш дух в инертное тело этой вырождающейся Утопии. Мы будем делать это до тех пор, пока не овладеем секретом, которого искали Арден и Гринлейк, и не найдем путь обратно, к нашему собственному народу, открыв тем самым миллионам людей нашей перенаселенной империи доступ…
4
– Одну минуту, – перебил мистер Ханкер. – Одну минуту. Я насчет империи…
– Вот именно! – подхватил мосье Дюпон, словно вдруг очнувшись от каких-то романтических грез наяву. – Относительно вашей империи!
Мистер Кэтскилл задумчиво и несколько смущенно взглянул на них.
– Я употребил слово «империя» в самом широком смысле.
– Вот именно! – воинственно бросил мосье Дюпон
– Я имел в виду… э… нашу Атлантическую цивилизацию вообще…
– Сэр, прежде чем вы начнете рассуждать об англосаксонском единстве и о народах, говорящих на английском языке, – заявил мосье Дюпон со все возрастающим раздражением, – позвольте напомнить вам, сэр, об одном важном факте, который вы, вероятно, упустили из виду. Язык Утопии, сэр, – французский язык! Я хотел бы напомнить вам об этом. Я хотел бы, чтобы вы удержали это в памяти. Я не стану здесь подчеркивать, сколько жертв понесла и сколько мук претерпела Франция во имя цивилизации…
Его прервал мистер Берли:
– Вполне естественное заблуждение. Простите меня, но я должен указать: язык Утопии не французский язык.
«Ну, конечно, – подумал мистер Барнстейпл, – мосье Дюпон ведь не слышал объяснений относительно языка».
– Позвольте мне, сэр, верить свидетельству своих собственных ушей, – ответил с надменной учтивостью француз. – Эти утопийцы, смею вас заверить, говорят по-французски, именно по-французски, это прекрасный французский язык!
– Они не говорят ни на каком языке, – сказал мистер Берли.
– Даже на английском? – насмешливо прищурился мосье Дюпон.
– Даже на английском.
– И даже на языке Лиги Наций? Ба, да зачем я спорю? Они говорят по-французски. Даже бош не посмел бы отрицать этого. Надо быть англичанином, чтобы…
«Очаровательная перепалка», – подумал мистер Барнстейпл. Поблизости не было ни одного утопийца, чтобы разубедить мосье Дюпона, и тот твердо отстаивал свое убеждение… Со смешанным чувством жалости, презрения и гнева мистер Барнстейпл слушал, как кучка людей, затерянных в сумерках огромного, чужого и, быть может, враждебного мира, все больше и больше распаляется, споря о том, какая из их трех наций имеет «право» на господство над Утопией, «право», основанное исключительно на алчности и недомыслии. Голоса то переходили в крик, то понижались до судорожного полушепота по мере того, как разгорался привычный национальный эгоизм. Мистер Ханкер твердил, что не знает никаких империй; мосье Дюпон повторял, что право Франции превыше всего. Мистер Кэтскилл лавировал и изворачивался. Мистеру Барнстейплу это столкновение патриотических пристрастий казалось дракой собак на тонущем корабле. В конце концов упорный и находчивый мистер Кэтскилл сумел умиротворить своих противников.
Стоя во главе стола, он объяснил, что употребил слово «империя» в переносном смысле, извинился за то, что вообще употребил его, и указал, что под «империей» он подразумевал всю западную цивилизацию.
– Когда я произносил это слово, – сказал он, обращаясь к мистеру Ханкеру, – я имел в виду общее наше братство и согласие. Я имел в виду, – добавил он, поворачиваясь к Дюпону, – и наш испытанный и нерушимый союз.
– По крайней мере здесь нет русских, – сказал мосье Дюпон. – И немцев тоже.
– Правильно, – подтвердил лорд Барралонг. – Мы опередили здесь бошей и не допустим их сюда.
– Я надеюсь, что японцы тоже полностью устраняются, – сказал мистер Ханкер.
– Не вижу причин, почему бы нам сразу не установить цветной барьер, – задумчиво произнес лорд Барралонг. – Мне кажется, мы нашли здесь уже готовый мир белого человека.
– И все-таки, – холодно и настойчиво добавил мосье Дюпон, – вы извините меня, но я попрошу вас несколько уточнить наши теперешние отношения и закрепить их соответствующими гарантиями, эффективными гарантиями, дабы величайшие жертвы, которые принесла и продолжает приносить Франция на алтарь цивилизации, могли получить надлежащее признание и соответствующее вознаграждение в предпринимаемом нами деле… Я прошу только справедливости, – заключил мосье Дюпон.
5
Негодование придало смелости мистеру Барнстейплу. Он спустился со своего насеста на стене и подошел к столу.
– Кто из нас сошел с ума? – спросил он. – Вы или я? Вся эта грызня вокруг флагов, престижа своей страны, фантастических притязаний, заслуг и прочего – безнадежная чепуха. Неужели вы до сих пор не понимаете, в каком мы положении?
На мгновение у него перехватило дыхание, но он справился с собой и продолжал:
– Неужели вы не способны разговаривать о человеческих делах иначе, как на языке войны, захватов, грабежа, национальных флагов? Неужели вы не ощущаете подлинную меру вещей, не видите, в какой мир мы с вами попали? Я уже говорил, мы похожи на кучку дикарей из эрлкортского балагана, задумавших покорить Лондон. Да, мы – как эти жалкие каннибалы в сердце гигантской столицы, мечтающие возродить в Утопии нашу старую мерзость, давно здесь забытую. На что мы можем рассчитывать в этой дикой затее?
Мистер Ридли укоризненно заметил:
– Вы забыли то, что вам только что сказали. Забыли начисто. Половина их населения валяется в инфлюэнце и кори. Во всей Утопии уже некому сопротивляться.
– Вот именно, – подтвердил мистер Кэтскилл.
– Хорошо, – не сдавался мистер Барнстейпл. – Предположим, что у вас есть какие-то шансы на успех, но тогда ваш план еще более отвратителен. Сейчас мы вырваны из тревог и волнений нашего земного века, и перед нами видение, вернее, реальность другой цивилизации, которую наш мир может обрести только через много десятков столетий! Здесь мир спокойствия, сияющий, счастливый, мудрый, полный надежды! А мы – если только наши хилые силенки и низкое коварство нам позволяют – хотим его разрушить! Мы собираемся уничтожить целый мир! Я говорю вам: это отнюдь не славное деяние. Это преступление. Это гнусность. Я не желаю участвовать в этом. Я протестую против вашей затеи.
Отец Эмертон попытался было возражать, но мистер Берли остановил его движением руки.
– А что предлагаете вы? – спросил он мистера Барнстейпла.
– Довериться их науке. Научиться у них всему, чему сможем. Возможно, мы очень быстро будем очищены оттого яда, что носим в себе, и нам будет позволено снова вернуться из этой отдаленной пустыни, где одни шахты, турбины и скалы, в города-сады, которые мы даже и не разглядели по-настоящему. Там мы тоже кое-что узнаем о подлинной цивилизации… А в конце концов мы, вероятно, вернемся в собственный хаотичный мир с приобретенными знаниями, принесем ему надежду и помощь, как миссионеры нового социального порядка.
