Лунариум - Хайнлайн Роберт Энсон (книга бесплатный формат txt, fb2) 📗
— Приготовьте термометр! — сказал Барбикен.
— Понятно, что обыкновенный термометр не дал бы никаких показаний при столь исключительных обстоятельствах. Ртуть замерзла бы в трубке градусника, так как остается в жидком состоянии только до сорока двух градусов ниже нуля. Но Барбикен запасся прибором системы Уолфердина, который мог показывать чрезвычайно низкие температуры.
— Прежде чем пустить в дело этот прибор, его надо было проверить при помощи обычного градусника и затем приступить к измерению наружной температуры.
— Как же это сделать? — спросил Николь.
— Нет ничего легче; — ответил Ардан, которого не смущали никакие затруднения. — Мы быстро отворим окно, выбросим наружу прибор, и он послушно полетит за нами, а через четверть часа мы его достанем…
— Чем? Рукой? — спросил Барбикен.
— Рукой, — ответил Мишель.
— Ну, мой друг, не советую тебе это делать: твоя рука на этом страшном морозе тотчас же превратится в бесформенную ледышку.
— Да что ты!
— Ты почувствуешь жестокий ожог, как от прикосновения к раскаленному добела железу, — ведь наше тело одинаково реагирует на сильный холод и на сильный жар. К тому же я не уверен в том, что выброшенные нами предметы все еще следуют за нами.
— Почему же? — спросил Николь.
— Да потому, что, если мы летим в лунной атмосфере, как бы ни была она разрежена, эти предметы должны от нас постепенно отставать. Темнота мешает нам удостовериться в их присутствии; поэтому, чтобы не рисковать термометром, привяжем его, тогда его легко будет втянуть обратно в снаряд.
Селенит по рассказам барона Мюнхгаузена.
Совет Барбиквна был принят.
Окно быстро приотворили, и Николь кинул термометр, прикрепленный на короткой веревке.
Иллюминатор приоткрыли всего на одну секунду, но этой секунды было достаточно, чтобы в снаряд хлынул жесточайший мороз.
— Тысяча чертей! — воскликнул Мишель Ардан. — На таком морозе замерзли бы даже белые медведи!
Барбикен оставил термометр снаружи на полчаса; этого было более чем достаточно, чтобы прибор показал температуру окружающего снаряд пространства. Затем термометр быстро втянули обратно в кабину.
Барбикен вычислил количество ртути, перелившееся в маленькую ампулу, припаянную к внутренней части прибора, и сказал:
Пуйэ оказался прав в своем споре с Фурье. Сто сорок градусов Цельсия ниже нуля.
Такова ужасающая температура небесного пространства! Такова, может статься, и температура лунных материков, когда ночное светило вследствие излучения теряет всю теплоту, скопившуюся в нем в течение пятнадцатисуточного лунного «дня».
Предположим, что мы явились в эти дикие степи в начале дня. Если мы прибыли до восхода солнца, то зари, предвозвещающей его, мы здесь не увидим, так как в такой разреженной атмосфере не бывает никакого подобия сумерек: там «боязливая Аврора не открывает Солнцу своего заколдованного замка», но зато зодиакальный свет, столь редко различаемый у нас, там бывает виден постоянно, являясь предвестником царственного светила. Вдруг на черном горизонте появляются стремительные лучи солнечного света, которые, ярко освещая вершины гор, оставляют в темноте ночи долины и равнины. Свет разрастается медленно; между тем как у нас в центральных широтах Солнцу требуется не более двух с четвертью минут, чтобы подняться, на Луне оно употребляет около часа, и, следовательно, посылаемый им свет и в течение нескольких минут очень слаб и усиливается крайне медленно. Это нечто вроде зари, которая очень непродолжительна, так как через полчаса солнечный диск показывается уже наполовину и лучи его так же ослепительны для глаза, как если бы оно все было над горизонтом. Эти лунные восходы Солнца сильно уступают по красоте нашим. Мягкое и нежное освещение высших слоев атмосферы, окрашивание облаков золотом и пурпуром, снопы солнечных лучей, льющихся на окружающую природу, и над всем этим сверкающая роса, которая омывает долины таким мягким светом при начале дня, — все это явления, неизвестные на нашем спутнике. Но зато лучезарное светило показывается там со своей раскаленной атмосферой и с протуберанцами. Этот лучезарный бог медленно поднимается на фоне вечно черного неба, глубокого и бесформенного, на котором звезды горят днем совершенно так же, как и ночью, не закрытые никаким покровом. Там небо не отражается на поверхности какого-либо моря или озера.
На лунных пейзажах не существует воздушной перспективы. Самые отдаленные предметы видны там так же ясно, как и наиболее близкие, и можно даже сказать, что там существует одна только плоскость. Как мы можем видеть только одну сторону Луны, так и нас могут видеть лишь с одной стороны этого шара. Обитатели обращенного к нам лунного полушария любуются на своем небе блестящим светилом, диаметр которого в четыре раза больше поперечника Луны, как она видима с нашего шара, а площадь в четырнадцать раз больше лунной. Это светило и есть Земля, которая изображает «луну для Луны». Она парит почти неподвижно в небе. Обитатели центра обращенного к нам полушария видят ее постоянно в своем зените; но высота уменьшается по мере удаления от центральной точки к краям этого полушария, откуда наш мир кажется громадным диском, лежащим на горах. По ту сторону этого полушария нас уже не видно. Громадное светило лунного неба, Земля, представляет для селенитов такие же фазы, как для нас Луна, но в обратном порядке. Во время новолуния Солнце освещает полушарие Земли, обращенное к нашему спутнику; и тогда бывает «полная Земля». Во время полнолуния, наоборот, неосвещенное полушарие обращено к нашему спутнику, и тогда бывает «новая Земля». Когда Луна показывает нам свою первую четверть, Земля представляет последнюю и т. д. Независимо от этих фаз наш шар представляется Луне вертящимся вокруг своей оси в 24 часа, или, точнее, в 24 часа и 48 минут, так как Луна возвращается к каждому земному меридиану не ранее, как через этот промежуток времени.
Земля на лунном горизонте. Снимок сделан советским космическим аппаратом «Зонд-7».
Ежи Жулавский — На серебряной планете [20]
На Луне день…
Боже мой! Какую же дату мне поставить?! Этот чудовищный взрыв, которому приказали мы выбросить нас с Земли, разрушил то, что считалось там самым устойчивым из всего сущего, — он разрушил и разладил нам время. Это поистине ужасно! Подумать только, что здесь, где мы сейчас находимся, нет ни лет, ни месяцев, ни дней — наших кратких, прекрасных земных дней… Часы говорят мне, что прошло уже более сорока часов с тех пор, как мы упали на Лупу; падали мы ночью, а Солнце все еще не взошло. Мы рассчитываем увидеть его только через двадцать с лишним часов. Оно взойдет и двинется по небу — лениво, в двадцать девять раз медленней, чем там, на Земле. Триста пятьдесят четыре часа будет сиять оно над нашими головами, а потом снова наступит ночь, и продлится она триста пятьдесят четыре часа. После ночи снова день, такой же, как предыдущий, и вновь ночь, и снова день — и так без конца, без перемен, без времен года, без лет, без месяцев…
