Операция “Антиирод” - Каминская Полина (читаем книги онлайн .TXT) 📗
ВНИМАНИЕ. СБОЙ У СУБЪЕКТА СЛЕЖЕНИЯ 3-0004. ЧАСТОТА ФЛУКТУАЦИИ БЛИЗКА К РЕЗОНАНСНОЙ. СРОЧНОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО. УРОВЕНЬ А1.
СДЕЛАНО.
– Слушай, – все так же тихо спросил он, – а отец твой, он всегда носит рубашки с длинными рукавами?
Это Саша подметил еще летом, когда они с Леной пару раз навещали Бляхманов на даче в Солнечном.
– Ну да, – Лена кивнула, что-то еще хотела сказать, но тут из кухни донесся голос Юлии Марковны:
– Лена!
– Я сейчас! – сказала Лена и быстро выпорхнула из комнаты.
Мда-а, Саша задумался. Выпорхнула. Не то, конечно, слово, но когда человека любишь, то и слова подбираешь... как это? – покрасивей... Нет, нельзя сказать, что Лене не хватало грации или обаяния. Ни в коем случае! Это была вполне милая и даже очаровательная девушка. Правда, грация ее иногда вызывала у Саши некоторое недоумение. Примерно через месяц после их знакомства Саша понял, кого ему напоминает Лена. Правда, только чуть-чуть, но... Одного персонажа из “Алисы в Зазеркалье” Льюиса Кэрролла. Странного парня по имени (в разных переводах – по разному) Англосаксонский Гонец. Он, помнится, все время ерзал, двигался и даже изредка становился на голову. Все эти телодвижения назывались “его англосаксонские штучки”. Например, походка у Лены была, как бы поточнее выразиться... Саша всегда боялся, что. ее ноги вот-вот или заплетутся друг вокруг друга, или подломятся. Такие они были тонкие и подвижные. Но шарма Лене это, отнюдь, не убавляло. А даже – наоборот. Саша страшно умилялся и каждый раз спрашивал, не занималась ли Лена в детстве танцами. Нет, терпеливо отвечала Лена. Только фигурным катанием и лепкой. Саша так до конца и не понял, шутила ли она насчет лепки? В принципе он как жених отдавал себе отчет, насколько трудно ему будет в семье Бляхманов. Непривычно тихие разговоры. Такие вот, как сейчас на кухне, ссоры вполголоса. Неуловимое чувство юмора... Трудно, трудно к такому сразу привыкнуть. Например, Саша честно ощущал себя полным идиотом, в то время, как Юрий Адольфович под дружный смех женщин рассказывал невыносимо тонкий анекдот из жизни, скажем, Вагнера (или Рихтера, что, впрочем, абсолютно все равно). Или вот еще, возвращаясь к Лене. Несмотря на почти патологическую нежность, которую Саша к ней испытывал, проклятое мужское тщеславие иногда чувствительно его покусывало. Нет слов, очаровательна была Лена в своем бледно-голубом шелковом платье с глухим воротом. Ее высоко зачесанные темные волосы и изящные руки заставляли ворошить в памяти школьный курс литературы, а конкретно – тревожить Ивана Сергеевича Тургенева с его пресловутыми барышнями. Но... Это ж все надо еще разглядеть и понять. Куда как эффектней появлялись они в былые времена с Аленой: шумно, ярко – Алена предпочитала жаркие цвета и открытые фасоны платьев. Смех у нее был громкий, заразительный, с чуть заметным вульгарным оттенком. Как раз тем, что так возбуждает любителей тургеневских барышень. В присутствии Алены мужики любой компании начинали снимать пиджаки и, пошевеливая вдруг заширевшими (простите – ставшими шире) плечами, потихоньку отсаживаться от своих спутниц. Вот поэтому Саше иногда (правда, очень-очень редко!) хотелось, чтобы Лена не так сильно напоминала испуганного, готового вот-вот сорваться и убежать жеребенка.
Саша с нежностью посмотрел на оставленную Леной гладильную доску. Откуда-то вновь появилось то, вчерашнее, ощущение забытого французского фильма.
На кухне что-то упало, грохнуло. Саша нерешительно поднялся и подвинулся к двери. В конце концов, если он собирается стать вторым мужчиной в этом доме, пора бы уже вникать в семейные дела. Далее ничего не последовало. Тихо. Ни криков о помощи, ни даже громких голосов.
– Я подумал, может, помочь чем-то? – Саша так долго репетировал эту фразу, медленно продвигаясь по коридору, что вышло это у него из рук вон плохо. А главное, кажется, совершенно не вовремя.
Посреди кухни стояла красная Юлия Марковна и удивительно бледный Юрий Адольфович. Дополняла эту жанровую сценку в стиле Шагала (а что вы думали? Российские моряки в живописи очень даже разбираются!) ломающая руки Лена. Что характерно – руки она ломала не себе, а папе. Точнее, пыталась вырвать у Юрия Адольфовича молоток. С появлением Саши супруги Бляхманы быстро поменялись цветами: Юрий Адольфович покраснел, Юлия Марковна, соответственно, побледнела. При виде молотка Саша заподозревал самое страшное. И, к своему стыду, почувствовал даже некоторое облегчение. Вот ведь все-таки обыкновенные люди. Поссорились – за молоток схватились. Деликатно покашляв, Саша спросил:
– Я... это... у вас что-то случилось?
– Папа хочет забить гвоздь! – с ужасом воскликнула Лена.
Саша начал подозревать, что присутствует при очередном милом семейном розыгрыше. А что? Смешно. Представляете, достает Раскольников топор из-за пазухи и говорит старухе: “Не боись, старая, я просто карандаш хочу поточить”. А?
Саша на всякий случай смущенно улыбнулся и глупо предложил:
– Так если что, я и сам могу забить. – Если это был действительно розыгрыш, то Сашина реплика должна была попасть в точку.
– Са-ша! – В отчаянии произнесла Лена, и он понял, что здесь, похоже, происходит кое-что посерьезней, чем просто семейный спектакль. – Ты что, не понимаешь?
– Нет, – честно ответил он.
– Настоящие пианисты никогда не забивают гвоздей, – строго глядя на Сашу, сказала Лена. – Им руки надо беречь. Понимаешь?
– А-а... – выдавил из себя наш пролетарский жених.
Мда-а, семейка. Мужика к гвоздю не подпускают.
– А я требую, чтобы мне позволили... – срывающимся голосом начал Юрий Адольфович.
– Пожалуй, я пойду, – предложил Саша.
– Да, да, посиди, пожалуйста, в комнате, – кивнула Лена. – И выключи, пожалуйста, утюг.
Пожалуйста. Выключу. Я в принципе и погладить могу. Раз все так заняты.
Саша постоял немного над гладильной доской, со-бражая, как может быть воспринята его инициатива. Но решил все-таки не гладить. С этими людьми искусства надо ухо держать востро: знаем, знаем, чуть слабину дашь, и все – будешь до конца жизни вместо домработницы при родной жене.
Саша еще с полчаса помаялся, сидя на диване и рассматривая корешки книг. Честно говоря, библиотека Бляхманов особого интереса в нем не вызвала. Вот если только... Модильяни альбомчик полистать. Да вроде неудобно без разрешения-то... А, черт! Он совсем забыл! Еще же надо позвонить кому-нибудь из сменщиков – договориться насчет завтра! Саша нервно заерзал на диване. Ну, что, что ты так стесняешься? Тебе же здесь через месяц-два жить придется! Встань, подойди к телефону и спокойно позвони! Но для этого придется пройти по коридору мимо кухни. Еще увидят меня, решат, что я тут вынюхиваю что-то. Нет, лучше подождать.
Ждать пришлось недолго. Примерно через десять минут в комнату вошла Лена и, сильно смущаясь, сказала:
– Саша, мы сегодня, наверное, никуда не пойдем. У нас очень серьезный разговор с папой. Ты иди домой? А завтра мне позвони, ладно?
– Завтра я на вахте, – автоматически ответил Саша, в тот же момент забыв, что только что собирался на завтра отпрашиваться.
– Хорошо, – покладисто согласилась Лена. – Тогда послезавтра.
– Хорошо, – эхом откликнулся Саша. – Но мы же... мы же видик собирались сегодня покупать. – Две новенькие зеленые бумажки с портретом самого популярного в новой России президента США похрустывали в Сашином нагрудном кармане.
– Ах, да... Ох, Сашенька, ну не сегодня. – Лена умоляюще завернула свои тонкие подвижные руки так, что Саша в очередной раз испугался, что она их сейчас заплетет и сломает.
– Хорошо, потом.
Вот такой я покладистый мужик. Встань передо мной, как лист перед травой. Встал. Иди туда, не знаю, куда. Пошел. Куплю себе сейчас Вагнера (или Рихтера) и буду слушать до полного прочищения в мозгах.
Саша бодро улыбнулся Лене и вышел, тихо закрыв за собой дверь. И пошел, не позвонив сменщику, не спросив и ничего не поняв в домашней ситуации Бляхманов, а лишь немного удивляясь своей ненужности.
