Миры Роджера Желязны. Том 28 - Хаусман Джеральд (полные книги TXT) 📗
Потом пошли старики и женщины, дети, больные и здоровые. Это было нечто большее, чем просто охота, ибо за Языком Лося следовало не менее сорока родов, и они везли с собой все свое имущество, а не только охотничьи принадлежности. Сиу, похоже, одержали верх в войне, вытеснив соперника с восточных стойбищ. Ри отступали, пони тащили повозки, на которые были навалены меха, котлы, барабаны, корзины с едой, немногочисленные металлические инструменты; поверх скарба сидели маленькие дети; на других повозках можно было различить распростертые тела дряхлых стариков и раненых. Вот мимо проследовала группа кормящих скво с детьми на спинах. Все они выглядели измученными. Хью почудилось, будто они принесли с собой запах горящих кукурузных полей. Они идут за стадом бизонов, чтобы добыть себе пропитание, а потом скорее всего направятся к землям своих родичей пауни на Платте.
Хью фыркнул. «Ри» — сокращение от «арикара». Они несколько раз нападали на мирные торговые караваны, что и привело к Ливенвортской кампании, в ходе которой сиу вступили с союз с белыми, ибо познали бессмысленную жестокость этого племени. Пауни, родичи ри, были более терпимы и менее склонны нападать без веской причины. Хью сам считался членом племени пауни и говорил на их языке так же свободно, как на диалекте ри, но все же не был уверен, что ри признают его кровную связь со своими родичами.
По правде сказать, пауни тоже были не слишком-то добродушны…
Когда племя прошло, Хью позволил мыслям уплыть в далекое прошлое. Когда же это началось? То, что привело его сюда? Не на той пенсильванской равнине, где он родился и вырос, много раньше. Это была судьба. Судьба и человеческая подлость — подлость белого человека, француза, такого же проклятого, как и любой из тех, кого он встречал на земле, неважно, белого ли или индейца. Ни одна раса, ни одна нация, ни одно племя не имело монополии на проклятие; оно было неотъемлемым свойством человека. Он вспомнил море.
После войны 1812 года он служил на торговых судах в Карибском море. У него никогда не было настоящего желания лазить в горах или скитаться по равнинам. Он посещал тропические порты, выпивал свою порцию рома, выходил невредимым из жестоких штормов. Ему нравилось море, его запах и дух, нравились яркие птицы, цветы и девушки в портах, нравился вкус экзотической пищи и вин. Он и сейчас предпочел бы плавать, если бы не тот случай в заливе.
Когда щеголеватое судно со множеством парусов показалось на горизонте, никто особенно не беспокоился до тех пор, пока оно не выбросило свой настоящий флаг, дав предупредительный выстрел.
Капитан попытался удрать, и это было ошибкой. Пиратское судно оказалось быстроходнее. Тогда он решил принять бой, вторая ошибка. Пираты были лучше вооружены, у них было больше людей, а судно маневреннее. Теперь-то ясно, что он тогда ничего не мог сделать правильно, подытожил Хью. Просто сдаться без боя после первого предупредительного выстрела тоже было бы ошибкой. Хью смог убедиться в этом позже, и это лишь подтвердило слухи, годами ходившие среди моряков. Капитан в любом случае не смог бы спасти команду от Джина Лафитта, который не имел привычки оставлять живых свидетелей своих деяний.
Хью видел, как зарезали капитана и всех офицеров. А потом принялись за матросов. Хью решил не сдаваться в плен и вознамерился продать свою жизнь как можно дороже. Стоя спина к спине с другим матросом, Томом Дикенсом, с абордажной саблей в одной руке и крепежным шкворнем в другой, он рубил каждого, кто пытался приблизиться, выпускал им кишки, дубасил по голове, резал руки и лица. Палуба под ними стала скользкой от крови, и сам он обливался кровью из множества ран. Чуть погодя интенсивность атак стала ослабевать; пираты старались держаться подальше, опасаясь подходить слишком близко. Вдруг Хью заметил долговязого субъекта, который стоял и спокойно наблюдал за бойней.
Неожиданно человек заговорил: «Довольно! — приказал он. — Я сам поговорю с ними». Хью различил французский акцент и понял, что это и есть капитан пиратов, о котором ходило столько жутких историй.
— Вы, двое, — сказал капитан, — жить хотите?
— Глупый вопрос, — отозвался Хью. — Разве бы мы стали драться, если бы не хотели жить?
Француз улыбнулся.
— Я могу приказать своим людям заколоть вас или вызвать стрелков и просто расстрелять вас, — перечислил он. — А могу взять вас в свою команду и сохранить вам жизни. У меня сейчас ощущается нехватка людей, отчасти благодаря вашим усилиям. Я бы не отказался от пары хороших бойцов.
— Предпочитаю жизнь, — быстро сказал Том.
— Я тоже, — кивнул Хью.
— В таком случае сложите оружие — можете сохранить его — и помогайте таскать груз на мой корабль. Если хотите взять что-то себе, ради Бога. Мы все равно затопим эту посудину, как только выгребем добро.
— Есть, сэр, — отсалютовал Хью, опустив саблю и засунув дубинку за пояс.
В то время штаб-квартира Джина Лафитта находилась на острове Гальвестон. Там они и получили свое новое пристанище. Том держался особняком, а Хью вскоре перезнакомился со всей пиратской командой. Поначалу новички вызывали неприязнь, но память об их стойком сопротивлении на палубе злополучного судна удерживала большинство от того, чтобы перейти от слов к делу; исключение составляли лишь два головореза. Это были хорошо вооруженные, широкоплечие скандалисты с лицами, иссеченными шрамами. Как-то раз перепалка все же закончилась дракой. Коренастый Хью быстро повалил своего противника и лежачего избил до бесчувствия. Том боксировал со своим оппонентом по всем правилам и в конце концов, хоть и сам вышел из поединка со сломанным носом, все же сумел положить того на лопатки. После этого команда больше не доставляла приятелям неприятностей, и они стали общаться со всеми на равных. Правда, особой любезности к себе они так и не испытывали, если не считать случаев всеобщих пьянок — совместного пения, виселичного юмора, похабных анекдотов и грубых розыгрышей. Хью вскоре стал избегать подобные мероприятия, ибо пиратам нравилось поджигать друг другу бороды или снимать с уснувших штаны и мазать задницы смолой.
Так Хью и Том стали пиратами. Все чаще налеты заканчивались кровавыми стычками с экипажами торговых судов, поскольку слава о жестокости Лафитта, уничтожавшего всех свидетелей до единого, бежала далеко впереди их корабля. Хью входил в абордажную команду и убивал, главным образом защищаясь, а добычу получал самую ничтожную, ибо никогда не участвовал в казнях пленников. Но одним весенним днем все изменилось. Они взяли на абордаж английское торговое судно.
В живых оставили трех крепких, сильных матросов. Лафитт подошел к ним — высокий, грациозный, элегантно одетый — и смотрел им в глаза до тех пор, пока те не отвели взгляд. Тогда он завел свою обычную речь.
— Джентльмены, — сказал он, — в настоящее время я ощущаю некоторую нехватку людей. Особенности нашей работы требуют определенной убыли человеческих ресурсов. Поэтому у меня есть для вас предложение. Присоединяйтесь к моей команде. Вам будет предоставлены уютные койки, любая еда и питье на ваш выбор, а также доля трофеев. Время от времени вы сможете сходить на берег в безопасном порту и предаваться наслаждениям. Жизнь опасная, но интересная. Подумайте хорошенько, но недолго.
Двое сразу же согласились. Третий, однако, спросил: «А если я отвечу "нет"?» Лафитт покачал головой.
— Принимая решение, — ответил он, — считайте это вопросом жизни и смерти, сэр.
— Всю свою жизнь я делал то, что положено, и старался быть честным, — сказал моряк, — хотя и у меня немало грехов. Спустите меня в шлюпке или высадите на какой-нибудь остров. Я не желаю быть пиратом.
Лафитт поднял глаза и встретился взглядом с Хью.
— Убей его, — приказал он.
Хью отвел глаза. Лафитт продолжал смотреть в упор на него. «Немедленно», — добавил он. На этот раз Хью выдержал темный взгляд капитана.
— Нет, сэр, — просто ответил он.
— Ты отказываешься выполнить мой приказ?
