Полдень, XXII век. Малыш - Стругацкие Аркадий и Борис (бесплатные онлайн книги читаем полные версии txt) 📗
— Конечно, достаточно, — сказал Валькенштейн.
— Вполне достаточно, — сказал Васэда.
Через четверть часа Горбовский выкарабкался из кессона, на ходу расстегивая пилотский комбинезон. Он был рассеян и смотрел поверх голов.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Васэда.
— Все в порядке, — сказал Горбовский. Он остановился посередине коридора и стал вылезать из комбинезона. Он выпростал из комбинезона одну ногу, наступил на рукав и чуть не упал. — То есть что я говорю — все в порядке. Все никуда не годится.
— А что именно? — осведомился Валькенштейн.
— Я есть хочу, — заявил Горбовский. Он вылез наконец из комбинезона и направился в кают-компанию, волоча комбинезон по полу за рукав. — Дурацкая планета, — сказал он.
Валькенштейн отобрал у него комбинезон и пошел рядом.
— Дурацкая планета, — повторил Горбовский, глядя поверх голов.
— Это весьма трудная планета для высадки, — подтвердил Бадер, отчетливо выговаривая буквы.
— Дайте мне поесть, — сказал Горбовский.
В кают-компании он с довольным стенанием повалился на диван. Когда он вошел, Сидоров вскочил на ноги.
— Сидите, сидите, — благосклонно сказал Горбовский.
— Так что же случилось? — спросил Валькенштейн.
— Ничего особенного, — сказал Горбовский. — Наши боты не годятся для высадки.
— Почему?
— Не знаю. Фотонные корабли не годятся для высадки. Все время нарушается настройка магнитных ловушек в реакторе.
— Атмосферные магнитные поля, — сказал атмосферный физик Васэда и потер руки, шурша ладонями.
— Может быть, — сказал Горбовский.
— Что же, — неторопливо сказал Бадер. — Я вам дам импульсную ракету. Или ионолет.
— Дайте, Август, — сказал Горбовский. — Дайте, пожалуйста, нам ионолет или импульсную ракету. И дайте мне поесть кто-нибудь.
— Господи, — сказал Валькенштейн. — Да я уже и не помню, когда в последний раз водил импульсную ракету.
— Ничего, — сказал Горбовский. — Вспомнишь. Послушайте… — ласково сказал он. — Дадут мне сегодня покушать?
— Сейчас, — сказал Валькенштейн.
Он извинился перед Сидоровым, снял со стола журналы и накрыл стол хлорвиниловой скатертью. Затем он поставил на стол хлеб, масло, молоко и гречневую кашу.
— Стол накрыт, Леонид Андреевич, — сказал он.
Горбовский нехотя поднялся с дивана.
— Всегда надо подниматься, когда надо что-нибудь делать, — сказал он.
Он сел за стол, взял обеими руками чашку с молоком и выпил ее залпом. Затем он обеими руками придвинул к себе тарелку с кашей и взял вилку. Только когда он взял вилку, стало понятно, почему он брал чашку и тарелку обеими руками. У него тряслись руки. У него так сильно тряслись руки, что он два раза промахнулся, стараясь поддеть на кончик ножа кусок масла. Бадер, вытянув шею, глядел на руки Горбовского.
— Я постараюсь дать вам самую лучшую импульсную ракету, Леонид, — сказал он слабым голосом. — Наиболее лучшую.
— Дайте, Август, — сказал Горбовский. — Самую лучшую. А кто этот молодой человек?
— Это Сидоров, — объяснил Валькенштейн. — Он хотел говорить с вами.
Сидоров встал опять. Горбовский благожелательно поглядел на него снизу вверх и сказал:
— Садитесь, пожалуйста.
— О, — сказал Бадер. — Я совершенно забыл. Простите меня. Леонид, товарищи, позвольте представить вам…
— Я Сидоров, — сказал Сидоров, неловко усмехаясь, потому что все глядели на него. — Михаил Альбертович. Биолог.
— Уэлкам, Михаил Альбертович, — сказал волосатый Диксон.
— Ладно, — сказал Горбовский. — Сейчас я поем, Михаил Альбертович, и мы пойдем в мою каюту. Там есть диван. Здесь тоже есть диван… — он понизил голос до конфиденциального шепота, — но на нем расселся Бадер, а он директор.
— Не вздумайте взять его, — сказал Валькенштейн по-японски. — Мне он не нравится…
— Почему? — спросил Горбовский.
Горбовский возлежал на диване, Валькенштейн и Сидоров сидели у стола. На столе валялись блестящие мотки лент видеофонографа.
— Я вам не советую, — сказал Валькенштейн.
Горбовский закинул руки за голову.
— Родных у меня нет, — сказал Сидоров. (Горбовский поглядел на него сочувственно.) — Плакать по мне некому.
— Почему — плакать? — спросил Горбовский.
Сидоров нахмурился.
— Я хочу сказать, что знаю, на что иду. Мне необходима информация. На Земле меня ждут. Я сижу здесь над Владиславой уже год. Год потратил почти зря…
— Да, это обидно, — сказал Горбовский.
Сидоров сцепил пальцы.
— Очень обидно, Леонид Андреевич. Я думал, на Владиславу высадятся скоро. Я вовсе не лезу в первооткрыватели. Мне просто нужна информация, понимаете?
— Понимаю, — сказал Горбовский. — Еще бы. Вы ведь, кажется, биолог…
— Да. Кроме того, я проходил курсы пилотов-космогаторов и получил диплом с отличием. Вы у меня экзамены принимали, Леонид Андреевич. Ну, вы меня, конечно, не помните. В конце концов, я прежде всего биолог, и я больше не хочу ждать. Меня обещал взять с собой Квиппа. Но он попытался два раза высадиться и отказался. Потом прилетел Стринг. Вот это был настоящий смельчак. Но он тоже не взял меня с собой. Не успел. Он пошел на посадку со второй попытки и не вернулся.
— Вот чудак, — сказал Горбовский, глядя в потолок. — На такой планете надо делать по крайней мере десять попыток. Как, вы говорите, его фамилия? Стринг?
— Стринг, — ответил Сидоров.
— Чудак, — сказал Горбовский. — Неумный чудак.
Валькенштейн поглядел на лицо Сидорова и проворчал:
— Ну так и есть. Это же герой.
— Говори по-русски, — строго сказал Горбовский.
— А зачем? Он же знает японский.
Сидоров покраснел.
— Да, — сказал он. — Знаю. Только я не герой. Стринг — вот это герой. А я биолог, и мне нужна информация.
— Сколько информации вы получили от Стринга? — спросил Валькенштейн.
— От Стринга? Нисколько, — сказал Сидоров. — Ведь он погиб.
— Так почему же вы им так восхищаетесь?
Сидоров пожал плечами. Он не понимал этих странных людей. Это очень странные люди — Горбовский, Валькенштейн и их друзья, наверное. Назвать замечательного смельчака Стринга неумным чудаком… Он вспомнил Стринга, высокого, широкоплечего, с раскатистым беззаботным смехом и уверенными движениями. И как Стринг сказал Бадеру: «Осторожные сидят на Земле, Август Иоганн. Специфика работы, Август Иоганн!» — и щелкнул крепкими пальцами. «Неумный чудак»…
«Ладно, — подумал Сидоров, — это их дело. Но что делать мне? Опять сидеть сложа руки и радировать на Землю, что очередная обойма киберразведчиков сгорела в атмосфере; что очередная попытка высадиться не удалась; что очередной отряд исследователей-межпланетников отказывается брать меня в поиск; что я еще раз вдребезги разругался с Бадером и Бадер еще раз подтвердил, что планетолета мне не доверит, но за «систематическую дерзость» вышлет меня из «вверенного ему участка Пространства». И опять добрый старый Рудольф Крейцер в Ленинграде, тряся академической ермолкой, будет приводить свои интуитивные соображения в пользу существования жизни в системах голубых звезд, а неистовый Гаджибеков будет громить его испытанными доводами против существования жизни в системах голубых звезд; и опять Рудольф Крейцер будет говорить все о тех же восемнадцати бактериях, выловленных экспедицией Квиппы в атмосфере планеты Владислава, а Гаджибеков будет отрицать какую бы то ни было связь между этими восемнадцатью бактериями и атмосферой планеты Владислава, с полным основанием ссылаясь на сложность идентификации в конкретных условиях данного эксперимента. И опять Академия Космобиологии оставит открытым вопрос о существовании жизни в системах голубых звезд. А эта жизнь есть, есть, есть, и нужно только до нее дотянуться. Дотянуться до Владиславы, планеты голубой звезды ЕН 17».
Горбовский посмотрел на Сидорова и ласково сказал:
— В конце концов, зачем вам обязательно лететь с нами? У нас есть свой биолог. Прекрасный биолог Перси Диксон. Он немножко сумасшедший, но он доставит вам образцы какие угодно и в любых количествах.
