Предел - Зайдель Януш А. (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
— Именно! Неужели наш мир — лучший из возможных? — вставил Снеер.
— Прежде всего он гомогенен, однороден с точки зрения условий жизни. А поскольку при этом он — единственный существующий, то невозможно оценить, хорош он или плох. Он таков, каков есть. Нет шкалы сравнения.
— Ты думаешь, лучше добывать пункты, нежели пытаться улучшить мир?
— Трудно сказать, что лучше. Но по своему опыту я знаю, что безопасней одобрять действительность. И наверняка опасно, даже сейчас, много лет спустя, копаться в тех историях, что случились перед Реформой.
— Считаешь, что это опасно?
— Да, сын. То, что ты говорил о факторе страха, может продолжать действовать. Нулевики, правящие миром, по только им понятным соображениям не любят тех, кто хотел бы вникнуть во все механизмы и условия их власти.
Внизу раскинулся океан света — играющий огнями, живущий беспокойной, неустанно пульсирующей жизнью. Более близкие пятна, образующие прямоугольники, разбивались на отдельные точки, и далекие облачка тянулись до самого горизонта, покрывая всю видимую площадь континента. Их пересекали шнуры ярких бусинок, вычерчивающих широкие петли на фоне правильных прямоугольников застройки центра города и выпрямляющихся в радиальные, прямые линии, выбегающие в разные стороны через погруженные в туман отдаленные районы предместий.
Ночная картина агломерации Арголанда, если на нее смотреть со сто двадцать седьмого этажа, неизменно производила на Снеера столь же сильное впечатление, как и раньше, когда родители впервые показали ему тот кусочек мира, в котором ему предстояло прожить всю жизнь. Такое ограничение жизненного пространства — так же, впрочем, как и ограничение времени самой жизни — он воспринял тогда как само собой разумеющееся. Мысль выйти за пределы агломерации была для него тогда — и еще многие годы спустя — игрой фантазии с такой же степенью реальности, как идея «эликсира жизни», гарантирующего человеку возможность переступить предначертанную границу существования во времени.
Лишь позже, когда детское восприятие времени, превращающее десятилетия в бесконечность, уступило место осознанию, что время мчится все быстрее, Снеер начал задумываться над соотношениями размеров пространственно-временного объема, в котором замкнут каждый житель агломерации. Несколько десятков лет жизни в районе радиусом в сорок километров стали казаться каким-то печальным недоразумением. Конечно, он знал все — во всяком случае, так ему казалось — о причинах и целях, ради которых несколько миллионов людей заперли на площади в пять тысяч квадратных километров. Правда, не так уж плохо, если на каждого жителя приходится сто квадратных метров поверхности — принимая во внимание, что такой ценой от этих миллионов отогнали призрак голода. Территории, окружающие агломерацию типа Арголанда, слишком ценны, чтобы их занимать под жилые постройки.
Снееру частенько приходило в голову, что жизненное пространство, в котором ему довелось существовать, весьма напоминает клетку, причем несколько перенаселенную, однако, поскольку такое положение обеспечивало сносные условия быта всем гражданам, трудно было усомниться в правильности выбранного решения, не имея в запасе лучшего.
Сейчас, стоя перед окном галереи обзора на вершине «Башни Арголанда», Снеер снова подумал об агломерации как гигантском загоне, забитом зверями, которых кормят и защищают от неприятностей, но, увы, лишают возможности куда-либо уйти.
Ассоциация с загоном имела еще один аспект, который сейчас, в свете последних событий, проявлялся со всей остротой.
«В состоянии ли звери, находящиеся в загоне, понять намерения загонщиков? Кормят ли нас лишь по доброте, или же мы предназначены для выполнения каких-то неизвестных действий? А может… — Снеер почувствовал спиной неприятный озноб. — Может, мы всего лишь подопытные животные? Может, Арголанд — что-то вроде экспериментального питомника? Или резервации, созданной для какого-то необычного, выродившегося человеческого клана, изолированного от остального нормального мира? Может, мы какая-то боковая, дегенерировавшая ветвь человечества, для которой здесь создали экологическую нишу, гуманно позволили этим квазилюдям существовать, думая, будто они точно такие же, как все остальные на целом свете?»
Конечно, это были фантастические придумки родом из научной фантастики, из фильмов ужасов, демонстрировавшихся в кинотеатрах Арголанда, на которые он хаживал в юности. Разумеется, это не могло быть правдой! Ведь Арголанд, по сути дела, не замкнут и не изолирован от мира! Имея достаточно желтых пунктов, можно — при определенной дозе терпения и выносливости — получить разрешение на выезд в другую агломерацию, купить авиабилет и полететь. Если почти никто так не поступает, то только потому, и именно потому, что везде все одинаково! Стало быть, идиотские измышления о резервате и изоляции, об особом положении Арголанда — глупость, рожденная мозгом Снеера в результате нагромождения непонятных событий и того, что он наслушался сообщений, сплетен, домыслов.
«Однако если правда, как сказал человек из Правления, — раздумывал Снеер, уставившись на клубящуюся под его ногами ночную жизнь агломерации, — что надо контролировать даже ученых, что все труднее выискивать настоящих нулевиков… то не означает ли это, что подобный цирк, фарс того же самого рода разыгрывается повсюду, во всех агломерациях этой планеты? А из этого, в частности, следовало бы, что они, нулевики из Правлений различного уровня, находятся вне игры, вне тех клеток и загонов, в которых под их чутким оком день за днем разыгрывается фиктивная действительность, прикидывающаяся, будто нормально все, что там творится».
Единственным логическим объяснением подобной ситуации было бы предположение, что все человечество по какой-то причине подверглось резкой или постепенной умственной дегенерации, а те, кто остался более или менее нормальным, стараются теперь удержать порядок, управляя несчастными, поглупевшими ближними с помощью хитрой комбинации автоматики и фикции, позволяющей не пропустить страшную правду во всеобщее сознание.
Это тоже была одна из апокалипсических картин, «открытых» уже давно авторами кинофантастических сценариев. Разум Снеера отказывался принять столь трагическое объяснение судеб человечества, хотя оно несло в себе все признаки правдоподобия. Ибо сколько же неизученных до конца факторов, связанных с новыми технологиями — агрохимией, фармакологией, радиологией и десятками других областей деятельности человека на Земле, — могло подспудно, невидимым образом повлиять на развитие — не только физическое, но и духовное — следующих одно за другим поколений.
«Идиот по природе своей не в состоянии оценить степень собственного кретинизма, даже путем сравнения с другими нормальными людьми. Что же говорить, если все неожиданно начинают превращаться в идиотов! — подумал Снеер с беспокойством. — Если именно это случилось с человечеством за последние десятилетия, то надо утешаться хотя бы тем, что я принадлежу к элите. Ведь мне предложили сотрудничать с людьми, которые, надо думать, среди всего этого сумасшествия чувствуют себя наиболее разумными. Однако же ликовать мне следует с соблюдением некоторой умеренности. Как среди слепцов одноглазый — король, так и среди идиотов мудрецом может оказаться дебил».
Его развеселило придуманное сравнение, да и собственные гипотезы тоже, но теперь он был почти уверен, что не должен игнорировать предложения Правления. Это был единственный способ взглянуть снаружи на «загон», на Арголанд и его обитателей, возможность увидеть всю жизнь агломерации, охватить взглядом происходящие в ней процессы — так, как видишь ее разбросанность и урбанистическую структуру со сто двадцать седьмого этажа «Башни».
Снеер обошел смотровую галерею вокруг, время от времени задерживая взгляд на скопище огней к югу, западу и северу от центра. Восточную часть галереи он, как всегда, оставил под конец, так как то, что он видел там, было совершенно особым, личным после слепящей ночной панорамы агломерации. Здесь, на востоке, взгляд, еще ослепленный оргией света, тянущийся к земле с ее пульсирующим огненным молохом, раскинувшимся под ногами на трех четвертях видимого пространства, неожиданно упирался в бесконечную, черную, молчаливую пустоту, отделенную от реального мира — словно лезвием серебристого клинка — ярко освещенной полосой бульвара. Взгляд сам устремлялся ввысь в поисках какой-нибудь опоры в этой мрачной молчаливой бездне. Почти физически ощущалось, что ноги теряют опору в твердом бетоне пола, а тело возносится в пространство, ничем не связанное с землей.
