Собиратель костей - Дашков Андрей Георгиевич (книги без сокращений .TXT) 📗

Я уже не просто тратил время жизни впустую, расхаживая по гулким залам отцовского замка. Я прятался тут, заболев агорафобией. Отец мёртв несколько столетий, а я все ещё считаю замок его собственностью. Я не ощущаю себя хозяином своих владений, да и само владение не приносит удовлетворения. Ничто не принадлежит мне по-настоящему, все выскальзывает из рук, обращается в прах и тлен от моих прикосновений. Искусство – это забава для молодых…

Выяснилось, что мне нравится моё существование. Я не хочу ничего менять, я боюсь незваного гостя больше, чем смерти. Незваный гость – это и есть смерть, конец, разрушение всего того, что заключено в хрупком хрустальном шаре моего бытия. Одно утешает – у меня есть преимущество. Я прекрасно ориентируюсь в сложнейшем лабиринте замка и могу превратить его в закрытый мир, где чужак будет блуждать, пока не умрёт с голоду. А если он тоже окажется вечным, то заблудится навсегда. Тут хватает иллюзий…

Однажды я набрёл на поэтажный план замка, высеченный на плитах нижнего яруса. Весьма приблизительный и неполный план, однако пришлось изрядно потрудиться, прежде чем удалось частично уничтожить его, а кое-где внести искажения. Мои руки слабеют, моя фантазия безгранична, мои фобии неисчерпаемы…

Древние экзистенциалисты считали себя лишними: лишними в жизни, лишними в смерти, лишними во веки веков. Но кто я, если я считаю лишними всех, кроме меня, может быть, даже ВСЕ, кроме меня? Где проходит граница между мной и всем этим ЛИШНИМ миром?! Что должно быть уничтожено и забыто?

Я узнал, что такое абсолютное одиночество и полная бессмыслица. Лучше всего бывает грозовыми ночами, когда вспышки молний озаряют высокие громадные окна, голубоватые отсветы падают на плиты и вслед за тем звонкий молот грома пригвождает меня к месту, словно жука, бегущего по наковальне. В огромных холодных залах подолгу блуждает гулкое эхо моих же разговоров с самим собой, возвращаясь ложными голосами мёртвых. Они беседуют со мной, играя на разлохмаченных струнах моих нервов и воспалённого воображения…

В юности меня пугала изоляция, я не видел в ней положительных сторон, вообще ничего хорошего. Потом я познал ад, который приносят с собой люди, болезненную необходимость взаимодействия и сопричастия. Теперь я боготворю своё одиночество.

Когда тоска давит совсем уж нестерпимо – вплоть до того, что притупляется инстинкт самосохранения, – я выбираюсь в вымерший город, однако на его пустынных улицах часто становится ещё хуже. Вместо мизантропа, уставшего и разочаровавшегося одиночки, я превращаюсь во вселенского изгнанника, приговорённого скитаться на манер Вечного Жида в обезлюдевших лабиринтах индустриальной эры, под казнящим светом звёзд. И уже нет того, кто может освободить меня от проклятия…

Я – последний.

…Гигантские тёмные цеха тянутся на километры. Совы влетают и вылетают сквозь разбитые окна и дыры в панелях. Луна плывёт среди труб, уходящих ввысь, словно чёрные колонны инопланетного храма или мачты окаменевшего корабля. Стаи летучих мышей порхают, как пепел. Вой одичавших собак умножает эхо – и невозможно определить расстояние, направление и степень опасности.

Я ползу, придавленный к асфальту ужасом, в котором есть что-то космическое, вечное, непостижимое, таинственное, и думаю: «Ну вот – ты унаследовал Землю и получил в удел бездну времени. Что ты теперь будешь делать со всем этим, несчастный дурак?» Затерянность была постоянным лейтмотивом жизни и придавала существованию подлинный трагизм. Но сквозь пелену ужаса просачивалась некая радость, и тускло сияла звезда неразрешимой загадки. Это загадка из тех, от одного лишь намёка на которые шевелятся волосы на голове и сладко (да-да – сладко!) замирает сердце. Это – как предчувствие любви или смерти, когда любить некого, а смерть не может переступить порог. И то, и другое изменяет или вовсе отменяет течение времени. Время не властно над существом, которое спряталось за непреодолимой дверью и замерло, парализованное возможностью получить последний ответ и невозможностью прикосновения. Там, за дверью, – секретная комната, а в ней хранятся все ответы – но я уже никогда не сумею ими воспользоваться. Источник жизни пересох, и что толку ползти по бесконечному руслу?..

Я – последний.

Только расстояние, отстраненность, взгляд издалека, неискажённый масштаб восприятия помогают мне остаться собой, не затеряться окончательно в унаследованном мною хаосе. Я нахожусь в странном пространстве. Я попал в воссозданную предками древнюю сказку о человеке, заблудившемся в дремучем лесу, и то, что притворяется за моей спиной мёртвым, окаменевшим, неизменным, бывает почище любого мифа или легенды. Но мои передвижения утратили прелесть приключения. Все окружающее меня намного волшебнее и опаснее любого мифического ландшафта с его кровожадными чудовищами, переселяющимися демонами и очеловеченными богами. Иллюзиям несть числа до сих пор. Явления и вещи, искушающие ум, тело и душу, предельно убедительны. Органам чувств по большей части нельзя доверять, но иногда они не лгут, и тем обиднее осознавать упущенные вероятности. Виртуальный мир теснейшим образом переплёлся с реальным, и от того каждое событие становится непредсказуемым и загадочным. Я всегда не вовремя оглядывался, но до сих пор не превратился в соляной столб. Солёными были только мои слезы – слезы внезапного счастья.

Я – последний.

Самый человеческий и прекрасный из городов, оставленный людьми и населённый только призраками и бессловесными тварями, кажется порождением другой расы, тоже давно покинувшей его и чуждой до холода в позвоночнике. Я исходил город вдоль и поперёк, преодолел страх и чудом избежал ловушек. Я поминутно вздрагивал и восхищался своим абсолютным, безнадёжным одиночеством. С ослепших небес летела снежная крупа, или яростное солнце дробилось в миллионах стеклянных осколков, или придуманные мною иероглифы новых созвездий с безжалостной монотонностью ползли, пригвождённые к колпаку, под которым уже не осталось ничего, заслуживающего моего внимания – не важно, что происходило и какая стояла погода, – мой внутренний барометр всегда предсказывал одно и то же.

Катастрофу.

13

Приложение

1

Что мне остаётся? Сидеть и ждать. Слова должны прийти «оттуда». Должна быть расплата за эту скуку. Зреет зерно недолгой страсти. Скоро подует ветер скорби. В комнате тесно, любовь в заплатах. Самых лучших бросил давно в растерзанном памятью прошлом.

28 января 2065 г.

2

Две трети

Две трети жизни он сидел в узкой комнате с пятью стареющими суками. Они пили чай в девять утра и три пополудни. Шамкали беззубыми ртами или искусственными челюстями и прислушивались к его телефонным разговорам. Проклятие это тянулось так долго, что он перестал удивляться себе, когда покорно размешивал ложечкой сахар в девять утра и три пополудни.

32 ноября 2090 г.

3

Мир – это место одиночества, где каждый прячется в своей скорлупе. Они все бегут от себя в душные комнаты, в тёмные сообщества – обречённые творцы, вдовы, маньяки, девушки, ядовитые старики… Несовершенный бег от стены к стене, утешение воссоединением с душами умерших, хотя это даёт чуть большую свободу и не такой кошмарный конец… Все смотрят сквозь тебя и твою карманную собаку и видят сигарету, плывущую в воздухе, и ощущают лёгкий ветерок, может быть, самую малость потусторонний – как из норы в небоскрёбе на сороковом этаже.

Но не спеши уходить. Кушетка, музыка, хрупкий свет… Я излечу тебя верой, но заберу твою молодость. Река, текущая из далёких мест, несёт лодки мимо. В одно прекрасное утро ты окажешься там, куда так долго идти и где так легко проснуться. Но ты не познаешь любви в скорлупе. А там, за стеной, всегда есть небо, и дует ветер перемен, и кричат тяжёлые птицы, и гнутся верхушки деревьев. Там нет зла, и потеряна только невинность, и так далеко воскресная тоска…