Мёд жизни (Сборник) - Логинов Святослав Владимирович (бесплатные серии книг TXT) 📗
Микола отряхнул с одежды мякинную труху, охлопав себя ладонями. Ладони словно две выглаженные временем доски, затвердели пластами тяжёлых мозолей. Прибрал цеп, вилы и лопату, вышел из-под навеса. Прислушался. Со стороны большака слышался конский топот.
Конь был хорош, буланой, не чета сивой Чёлке. И всадник сидел на нём крепко, по всему видать – гонец, привыкший к долгой скачке. А скачка была долгой, о чём говорила густая дорожная пыль, покрывавшая и коня, и седока.
Всадник спешился, попросил напиться. Микола вынес ковшик ключевой воды. Подождал вежливо, а принимая пустую посудину, спросил:
– Издалёка?
– Да уж не из близка, – одышливо ответил гонец. – Всю землю обскакал. Тяжко на Крайнем Рубеже, мочи нет стоять. Объявился у нелюди чародей и некроман Байстрюк Бабаевич. Всех челубеков побитых поднял, змей порубленных оживил. Теперь каждую нелюдь дважды убивать приходится. Предел людям пришёл. Меня за подмогой послали, а подмоги и нет. Во всех городах побывал, все посады объездил, в каждую деревеньку заглянул – никого народу не осталось. Одни калечные да увечные, детишки малые да старушки-задворенки. Хорошо хоть тебя встретил, всё не один вернусь. Собирайся, мужик, на брань пора.
Микола слушал набычась. Потом упрямо проговорил:
– Сошку, значит, под ракитовый куст, как в былинах-небывальщинах… А кормиться чем? Я тебе так скажу: когда на засеках густо, то в сусеках пусто. Извиняй, мил человек, но у тебя своя служба, у меня – своя.
– Вижу я, что ты не с безделья пухнешь, а весь в трудах, – согласился гонец, – только сегодня иное дело важнее.
– Нет дела важнее, чем землю пахать. Ты воевал, а я хлеб добывал, – кто из нас нужнее? Жать да родить нельзя погодить.
– Войне тоже годить не прикажешь. А ты вот о чём подумай, мужик, – хутор твой совсем неподалёку от Крайнего Рубежа стоит, эвон, как зарево полыхает! А из всего народу один ты на войну не пошёл. Так теперь смекай: войско устало, подмоги нет… Прикажут генералы отступить на ближние рубежи к засечным борам, отдадим врагу малую пядь земли, зато нелюди там биться несподручно, там отстоимся. А тебе каково придётся? Ведь на той малой пяди твой хутор стоит. Дом твой челубеки пограбят, поля змеи поганые потравят, самого тебя злая Могула да чернокнижный Байстрюк так изурочат, что подумать страшно и глянуть тошно. Небось пожалеешь, что за чужой спиной отсидеться вздумал!
Микола колпак мял, словно не зная, что сказать. Потом спросил невпопад:
– Скажи-ка ты мне, гонец, всю ли ты землю оглядел? Не заплохел ли какой край, не похилился? Нет ли недороду, али падёж где начался?
– Всю как есть обскакал до последней заимки. Покуда враг не пришёл, цветёт земля, как и прежде цвела. Нивы распаханы, луга покошены, скот плодится, в садах яблоки наливаются, и закрома всюду полны.
– А теперь раскинь, по силам ли всё это справить увечным калекам, малым детишкам да старушкам-задворенкам? Ведь все на войну ушли, один я землю пашу, одним мной мир держится. Так что ступай, гонец, и скажи воеводам, генералам и всему войску, что я свою службу несу, а они пусть свою знают. Чтобы стояли на Крайнем Рубеже крепко и об отходе не думали. Потому что если отдадут супостату единую пядь земли – мой малый хуторок, так им всем и возвращаться будет некуда.
Драконы Полуночных гор
Среди всех городских пивнушек «Пятиголовый Хаб» считался самой приличной. Народ здесь собирался грубый, но честный, а разбавлять пиво старый Хаб считал ниже своего достоинства. Драки тоже случались редко, поскольку именно в заведение к Пятиголовому Хабу приходил по вечерам пить пиво Онеро.
Сам Хаб давно смирился со своим прозвищем и даже гордился им наравне с неразбавленным пивом и чинным поведением девушек-подавальщиц. Когда-то над входом в пивную красовалась вывеска c изображением пивной кружки, рядом с которой примостился дракон. Дракон получился маленький, с кружку размером, и больше всего походил на ощипанного пятиголового цыплёнка. По задумке, пивная должна была называться «Пятиглавый дракон», однако народ немедленно окрестил Пятиголовым Хабом и саму пивнушку, и её хозяина.
Теперь Хаб уже не пытался бороться с судьбой и даже извлекал из случившегося прибыль. Вывеска с пятиглавым курчонком, поначалу снятая, была восстановлена и регулярно подновлялась, а за не слишком большую цену всякий желающий мог заказать фирменное блюдо: жареного цыплёнка, которому искусство повара приставило ещё четыре курячих головы. Появление этого блюда обычно сопровождалось восторженными криками, а гордый собой клиент, вооружившись ножом, старался снести все головы одним махом.
Онеро в подобных развлечениях участия не принимал. Он сидел за отдельным столиком в углу, прихлёбывал своё пиво и, выпив за вечер три кружки, расплачивался и шёл домой. Онеро пил только светлое пиво и всегда выпивал три кружки. Такое постоянство вызывало уважение даже у тех, кто считал светлое пиво напитком, недостойным мужчины. К тому же речь шла не о ком-нибудь, а о самом знаменитом человеке города. Любой горожанин и всякий приезжий знали, кто такой Онеро, и посему даже в отсутствие знаменитости старались в заведении не буянить. Сам Онеро, казалось, не замечал ни любопытных взглядов приезжих, ни шепотка за спиной. Он молча пил пиво. Завсегдатаи привычно не обращали внимания на молчаливую фигуру за крайним столиком.
Порой на улице к Онеро подходили мальчишки, что-то спрашивали. Онеро отвечал, и мальчишки отходили гордые. Случалось, что и в пивной к Онеро подсаживались люди. Обычно это были приезжие из дальних городов, а то и вовсе из других стран – слава Онеро гремела по всему миру. С этими Онеро подолгу разговаривал, кивал, расспрашивал. Некоторых приглашал к себе домой. Тогда в городе знали, что угловой столик в «Пятиголовом Хабе» скоро опустеет. Онеро соберётся и уедет, на месяц, два, а то и на полгода. Потом он вернётся, а следом на крестьянских телегах будут везти трофеи. Онеро не скрывал результатов своих поездок, и всему городу было о чём поговорить.
Вечер только начинался, и перед Онеро стояла первая кружка, увенчанная шапкой белой пены. Народу в зале покуда было немного, всяк находился на виду, и на вошедшего многие обратили внимание, хотя ничем особым он не выделялся. Мужчина в годах, но ещё не старый, несмотря на бороду с проседью и лицо в морщинах. Одет вошедший в некрашеный дорожный плащ и грубые сапоги. И плащ, и сапоги, и шапка с наушниками, которую человек стащил с головы, входя под крышу, и особенно вычурная можжевеловая палка, всё было покрыто пылью и указывало путника, пришедшего издалека. Вот только за спиной у странного посетителя не было мешка, а в руках даже самой завалящей сумчонки.
Мужчина окинул зал цепким взглядом и, без колебаний выделив крайний столик, подошёл к Онеро.
– Я могу здесь сесть?
Онеро кивнул, не поднимая глаз от тарелки с обжаренным в масле горохом. Незнакомец сел напротив, прислонив палку к стене. Потом сказал:
– Меня зовут Манган. Манган из Манганеи.
Онеро подцепил оловянной ложкой три жёлтых, покрытых хрустящей корочкой горошины, отправил их в рот, затем поднял глаза на собеседника.
– Здравствуйте, Манган из Манганеи. Меня зовут Онеро, а родом я отсюда.
Кучерявая Нистра подошла к столику, поставила перед путником кружку с таким же светлым пивом, что и у Онеро. Спросила с привычной улыбкой:
– Что сударь желает к пиву? Есть раки, вяленая и провесная рыба, мочёная брусника, горох двух видов, солёные сушки, гренки…
– Гренки, пожалуйста, – быстро сказал Манган.
– Гренки можно подать простые, с маслом, с чесноком, сыром…
Гость кротко глянул на Нистру, и девушка, подавившись заготовленной тирадой, поспешно отошла.
– Вы не слышали прежде моего имени? – спросил Манган.
– Нет, – Онеро покачал головой. – Я живу затворником.
– Я тоже, – Манган приподнял кружку, омочив усы в густой пене. – Но о вас я слышал. Вообще-то я волшебник.
– Я это заметил.
