Племя Тигра - - (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
Вторая мамонтиха, стоя по колено в болоте, ухватила хоботом перемазанное глиной, лохматое тельце и тянула к себе. Не столько даже тянула, сколько толкала по жиже, пока не смогла подцепить бивнем и сдвинуть на твердую почву.
Некоторое время детеныш лежал в грязи, как бы еще не веря в свое спасение. Потом он перевернулся на живот, подогнул под себя ноги и поднялся. Покачиваясь, мотая тонким хоботком, он повернулся и стал смотреть, как борется уже за свою жизнь одна из его спасительниц.
Мамонтиха долго перебирала задними ногами, пытаясь найти подходящую точку опоры. Как уж она там смогла исхитриться, было непонятно, но минут через пятнадцать, коротко взревев и чуть не завалившись на бок, она смогла выдрать передние ноги из глины и отойти в сторону.
Та, которая первой влезла в болото, уже не боролась. Ее положение было безнадежным, и, кажется, она это понимала. Но подняться на ноги она смогла. И осталась стоять, понуро опустив голову и нелепо расставив передние ноги. Перемазанная жижей длинная шерсть распласталась по перепаханной поверхности глинистой ловушки. Издалека казалось, что она уже наполовину принадлежит неживой природе – полуживой монумент самой себе.
Семен сидел и смотрел долго. Ему было больно. Наверное, потому, что слишком близко – вряд ли больше сотни метров. Потом встал и пошел бродить, то и дело спотыкаясь о спрятавшиеся в траве камни.
«Они не уйдут… Нет, мне никогда не понять их. Как все хорошо и просто было раньше: природа живая и неживая, разумный человек и неразумные животные. Ими можно любоваться, можно не обращать внимания, их можно убивать и есть. В подсознании почти каждого живет мечта об утраченном золотом веке – том, в котором человек жил в гармонии с природой. Это, наверное, то, что называют „коллективное бессознательное“. А гармония эта очень проста и жестока – добудь пищу или умри. Жестока ли? И что такое жестокость? В бывшем моем мире в „богатеньких“ странах принимают законы о гуманном обращении с животными. Английская общественность требует запретить традиционную охоту на лис, европейским любителям охоты рекомендуют не пользоваться капканами, которые заставляют животных страдать. Перестраиваются интерьеры боен, потому что ученые доказали, что крутые повороты и углы в коридорах пугают бычков. Прошло сообщение, что где-то в Прибалтике на несколько недель была остановлена крупная стройка: для продолжения работ нужно было срубить дерево, а на нем ворона свила гнездо и вывела птенцов – пришлось ждать, пока подрастут… И вообще, из крупных млекопитающих на планете Земля, как оказалось, доминируют вовсе не люди, а коровы – во всяком случае, по массе… Впрочем, это я брежу. Пытаюсь уклониться и не думать о том, что действительно важно. А надо.
Мамонтиха завязла в глине. Сама она оттуда не выберется. Ее, наверное, можно вытащить только тяжелым краном. Впрочем, кран тут негде установить – твердого грунта поблизости нет. Значит, остается большой вертолет, типа МИ-6: зависнуть, подвести широкие брезентовые стропы под брюхо и тянуть вверх. Тоже, пожалуй, не выйдет: вертушка не сможет висеть на форсаже между склонов, а мамонтиха, скорее всего, помрет от разрыва сердца. Тьфу, черт – опять брежу!
Она будет умирать стоя несколько дней. Сколько: три? Пять? Пятнадцать? Не знаю… Мамонты – травоядные животные, им нужно пастись почти непрерывно. Но они таскают на себе огромные запасы жира. Эта не выглядит ни худой, ни изможденной – наверное, продержится долго. Она не сможет даже упасть, чтобы задохнуться от собственного веса, – так и будет стоять… Может быть, ее добьют? Кто? Ну, скажем, хьюгги – не зря же они принесли копья. Или придет саблезубый тигр… Нет, хьюгги вниз не спустятся, и тигр не придет – мамонты останутся и будут ее охранять. Длить агонию. Или уйдут? Черный Бизон говорил, что они оставляют тяжелораненых или безнадежно ослабших. Эта не ранена и вполне здорова – просто не может двигаться.
Они ничем не могут ей помочь – у них хватит ума уйти?
А у тебя бы хватило, будь ты на их месте?! Ну?! Хватило бы?! Оставить „своего“ умирать в одиночестве?!
Для них здесь почти нет еды. Не будут же они морить своих детенышей голодом? Может быть, уйдут, когда сильно проголодаются? Или, наоборот, отчаявшись, полезут в болото и тоже завязнут? Гадство… Был бы арбалет… Расстрелял бы все болты – не колеблясь! Был бы…»
Час шел за часом, и ничего не происходило. Хьюгги, в своей обычной манере, уселись среди травы, образовав широкий неровный круг, и закаменели. Ветер почти стих, солнце пробилось сквозь облачность и начало довольно сильно припекать. Появились оводы. Пару раз мимо пролетело насекомое, тоже похожее на овода, но размером чуть ли не с воробья. Впрочем, возможно, Семену это только показалось. Одна мамонтиха понуро стояла посреди болотца, другая бродила по его краю, протоптав уже заметную издалека тропу. Молодняк щипал хоботами траву на склонах…
В конце концов, солнце вновь скрылось за тучами, а Семен даже не удосужился сориентироваться по сторонам света – где тут восток, где запад… Он лег на траву и стал смотреть в серое небо: «„…Сгину я – меня песчинкой ветерок сметет с ладони…“ – кажется, так у Высоцкого? Кто я, зачем я здесь – в этих бескрайних сонных просторах, в этой бездонной глубине времен, где счет идет на тысячелетия? Помнится, когда-то Шеф рассказывал нам, молодым, о последних годах Дальстроя, о многодневных дальних маршрутах без топографических карт – вместе с геологической съемкой геологи заодно вели и топографическую. Высоты определяли при помощи барометра-анероида, а расстояния – на глаз. Мы слушали и думали, что это все было бесконечно давно – больше тридцати лет назад! Тот опыт для нас бесполезен – все изменилось, проведены новые работы, составлены другие карты. Кровь, пот, отчаяние и радость тех первопроходцев отлились в две-три строчки, которые почти без вариаций повторяются в дежурной главе „История изучения“ каждого отчета. Но строчки – это Слово, а оно почти бессмертно. На приисках того же Дальстроя сгинули сотни тысяч, если не миллионы, и что? Они дали стране золото? Золото, чтобы воевать, чтобы погубить десятки миллионов своих и чужих, чтобы показать всему миру, что это – напрасно.
Если здесь и начнется история, то лишь через тысячи лет. Кроманьонцы оставили хотя бы рисунки – может быть, в них действительно есть какой-то мистический смысл и значение для потомков. Неандертальцы не оставили ничего, кроме… своих костей. Да и тех очень мало. Потерянное человечество: возникло, прожило три сотни тысяч лет (сущий пустяк!) и исчезло. Впустую, напрасно…»
Слева в траве раздался шорох. Семен повернул голову: кривоватые мускулистые ноги с массивными коленными суставами; кусок шкуры на бедрах; торс без намека на талию, но с хорошо развитой мускулатурой; скошенный назад широкий лоб и массивный подбородок без выступа; темные сальные волосы, стянутые в две короткие косички возле ушей; встревоженный взгляд из-под выступающих надбровий. «Тирах пришел, – мрачно усмехнулся Семен. – Я исчез из виду, вот он и забеспокоился. Да никуда я не денусь, мужик!»
– И долго мы будем здесь торчать, Тирах?
– Ариаг-ма, – пожал сутулыми плечами хьюгг.
– Да, конечно, – вздохнул Семен. – Мог бы и сам догадаться. Мамонты уйдут?
– Когда она умрет.
– Понятно… Слушай, Тирах… Хочу, чтобы ты говорил. Чтобы рассказал, как и зачем вы живете, во что верите. Садись и рассказывай – я так хочу.
Теперь, в свою очередь, вздохнул туземец. Он опустился на землю и задумался. Семен чувствовал его резкий, неприятный запах: «Наверное, у них все-таки как-то иначе работает обмен веществ – никак не привыкну…»
То, что рассказал Тирах, явно не было экспромтом. Вероятно, это было нечто вроде лекции или наставления, которое его когда-то заставили выучить наизусть. Теперь он вспоминал и пересказывал текст в надежде откупиться им от своего пленника. Ментальная связь барахлила, но Семен надеялся, что понял не меньше половины.
«…Мир враждебен и полон опасностей. Все наши обычаи идут от предков, которые смогли избежать их. Ты все время спрашиваешь „почему?“, а мы не имеем нужды объяснять и понимать – должно быть так, как было, иначе беда неизбежна. Смерть постоянно подстерегает каждого, но боимся мы не ее, а страданий – голода, болезней, холода. Мы боимся злых духов камней, травы, деревьев, воздуха, воды и неба, духов убитых нами животных. Вот почему и для чего унаследовали мы древние правила жизни – лишь соблюдая их, можно уберечься от несчастья…» И так далее. Семену это довольно быстро надоело, и он попытался перейти к «конкретике»:
