Журнал «Если», 1995 № 03 - Браннер Джон (библиотека книг бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Очень интересно. В тех отчетах, которые попадались мне на глаза, я ни разу не видел подобных рассуждений, кроме того, я нигде раньше не встречал упоминаний о феномене кула. Скорее, принято описывать этот процесс как плату за вступление в галактический клуб, цену, которая назначена за выгоды торговли и обмен новыми идеями. Нечто в этом роде.
— Подобные заявления были сделаны скорее с пропагандистскими целями, чтобы ослабить протесты общественности, возмущенной утратой земных сокровищ. Нам было обещано, что мы получим свои сокровища обратно. Я уверен: со временем мы приобретем и кое-что еще, но это не будет прямым следствием обмена.
— Во всяком случае, твое объяснение мне нравится куда больше официального, — сказал профессор.
— Благодарю, — ответил я. — Однако я просто обязан отметить, что меня всегда ужасно привлекали идеи, которые нравились мне с эстетической точки зрения. Космический взгляд на проблему — межзвездная цепочка кула — подтверждающий различия и в то же самое время подчеркивающий сходство всех разумных рас галактики, связывающий их вместе, создающий общие традиции… Эта мысль мне очень нравится.
Он отпил еще коньяка.
— Интересно, — сказал он, — на что была похожа первая встреча с инопланетянами? Правительства, конечно, дают нам сусальную версию того, что произошло, — вряд ли нам когда-нибудь суждено узнать, что было сделано и сказано на самом деле. Случайная встреча: ни мы, ни они не были знакомы с системой, где два корабля оказались одновременно. Проводили исследования. Для них это, конечно, было куда меньшим потрясением — ведь они знакомы со множеством других рас нашей галактики. И все же… я помню неожиданное возвращение наших космонавтов. Миссия исполнена на полвека раньше, чем предполагалось. Вместе с ними прилетело разведывательное судно с Астабигана. Странное чувство. Все произошло совсем не так, как я ожидал. Знаешь, так бывает, когда взбираешься на шпиль или купол — дело действительно трудное, — и вот ты уже наверху, и теперь уже совсем просто добраться до самого верха, ты поднимаешь голову и видишь, что кто-то там уже сидит. Вот мы и вступили в галактическую цивилизацию — свободную конфедерацию народов, которая существует многие тысячелетия. Возможно, нам повезло. Это вполне могло бы занять пару столетий. А может быть, и нет. Мои чувства были и остаются неоднозначными. Разве можно забраться еще выше после таких событий?.. Они предоставили нам место в своей программе обмена; вряд ли нам удастся проявить в ней себя с самой лучшей стороны. В последующие годы изменения будут происходить все быстрее и быстрее. Что тогда? Возможно, в глубине души я хотел, чтобы мы были в космосе одни, чтобы могли заявить, что все принадлежит нам. Или чтобы инопланетяне, с которыми мы встретимся, были хоть немного, но позади нас. Завистливый, гордый, самовлюбленный… Верно. Оказывается, мы всего-навсего провинциалы, да поможет нам Бог!.. О, да тут еще достаточно, чтобы выпить за наше здоровье. Отлично! Давай выпьем! Я плюю в лицо Времени, которое преобразило меня!
С ходу я ничего не смог на это возразить и поэтому просто промолчал. Я готов был согласиться кое в чем, но не более того. Тут я пожалел, что он допил весь свой коньяк.
Некоторое время спустя профессор сказал:
— Не думаю, что сегодняшней ночью я полезу дальше.
Я вынужден был признать, что это очень разумная мысль, поскольку и сам решил отказаться от дальнейших приключений, и мы стали спускаться вниз по спирали, пока не оказались внизу, а потом я проводил доброго профессора домой.
Обрывки и кусочки…
Прежде, чем улечься спать, я успел прослушать конец сводки новостей. Удалось пролить свет на историю с Полом Байлером, профессором геологии, который ранее подвергся нападению вандалов в Центральном парке, лишивших его не только денег, но и сердца, легких, печени и почек.
Глубокой ночью мой мозг выплеснул из темного аквариума образов переплетение ускользающих снов, балансирующих на блистающих в ночи прозрачных гранях сознания, мелькающих словно ослепительные лики, не говоря уже о кинестетических/синестетических ТЫ МЕНЯ ЧУВСТВУЕШЬ, ПРИЯТЕЛЬ? которые длились много дольше, чем все остальное, потому что позднее, много позднее, третья чашка утреннего кофе превратила их в пустые извивы цвета.
3
Вспышка, всплеск. Мрак. Танец звезд.
Массивная золотая колесница Фаэтона разбилась, но никто этого не ощутил. Загорелась, вспыхнула в последний раз и погасла. Совсем, как я.
Когда я снова проснулся, стояла ночь, и я чувствовал себя премерзко.
Руки и ноги были связаны прочными кожаными ремнями, песок и мелкие камешки служили подушкой, а заодно и матрасом. Рот, нос, глаза и уши забиты пылью, я хотел пить, был голоден, весь в синяках, и меня отчаянно трясло. Я вспомнил слова одного из своих бывших кураторов, доктора Мерими: «Вы являетесь живым примером абсурдности всего сущего».
Теперь вам понятно, что Мерими специализировался на французской литературе середины двадцатого века. И все же, может быть, его искаженные толстыми стеклами очков глаза как раз и заглянули в самую суть моего нынешнего положения. Он покинул университет уже довольно-таки давно, окутанный дымкой какой-то скандальной истории, но как раз благодаря этому Мерими в последние годы стал чем-то вроде оракула в моем личном космосе, и его слова теперь часто возвращаются ко мне. Обжигающий песок окатывал меня этими словами целый день, а потом холодный ночной ветер шептал их, словно надоевший припев песенки: «Вы являетесь живым примером абсурдности всего сущего».
Если задуматься над этими словами, их можно интерпретировать множеством самых разнообразных способов, а у меня сейчас была масса свободного времени. С одной стороны, можно подумать о сущем. С другой — о живом. Или, например, об абсурдности.
Ах, да. Руки…
Я попытался пошевелить пальцами и не понял, слушаются они меня или нет. Вполне может быть, что рук вовсе нет, а я стал жертвой фантомных болей. На случай, если пальцы все-таки на месте, я некоторое время размышлял о гангрене.
Проклятие. И еще раз. Все это очень огорчительно.
Семестр начался, и я уехал. Договорившись с пересылке всей моей корреспонденции Ральфу, с которым мы вместе владели антикварной лавкой, я направился на запад, задержался по дороге ненадолго в Сан-Франциско, Гонолулу и Токио. Потом я провел пару дней в Сиднее, ровно столько, сколько мне было нужно, чтобы получить причитающуюся дозу неприятностей. Они возникли в тот момент, когда я решил взобраться на их оперный театр, который выстроен на мысе Бенелонг, совсем недалеко от гавани. Я покинул город, хромая и с дисциплинарным взысканием в кармане. Полетел в Алис-Срингс. Забрал там воздушный скутер, который заказал заранее. Отправился в путь ранним утром, до того как невыносимая дневная жара и здравый смысл вступили в свои законные права. Несколько часов ушло на поиски подходящего места и на устройство лагеря.
В том районе найдены наскальные рисунки, довольно старые. Аборигены утверждают, что не имеют ни малейшего представления о том, откуда они взялись и с какой целью были сделаны. Я видел фотографии, но мне хотелось взглянуть на них собственными глазами, сделать несколько своих снимков, скопировать парочку рисунков и потратить немного времени на раскопки.
Я вернулся в тень своего убежища, выпил лимонада и, попытавшись успокоиться, начал рассматривать высеченные на камне рисунки. Я не раз размышлял о том парне времен мастодонтов, который первым остановился возле скалы или стены пещеры и стал с интересом ее разглядывать. Интересно, задавал я себе вопрос, что заставило его вдруг полезть наверх, чтобы нацарапать на камне свои каракули — меня страшно занимало, что он чувствовал в тот момент. И как отнеслось к этому общественное мнение. Они вполне могли проделать в художнике достаточное количество дырок, чтобы вселившийся в него подозрительный дух мог спокойно покинуть его бренное тело. А может быть, смелая инициатива была охотно подхвачена многими, потому что творческие способности наших далеких предков только и ждали подходящей возможности вырваться наружу, и их необычное проявление считалось таким же естественным, как откручивание ушей. Невозможно ответить на все эти вопросы. И очень трудно оставаться равнодушным.
