Ошибка биолога(Избранные сочинения. Т. II) - Соломин Сергей (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
Фирма исполнила его заказ, но механик только качал головою.
— Аэроплан не выдержит двигателя в 50 сил!
— Ставьте, не рассуждайте!
Наступал день полета. Собрались авиаторы, публика; впереди стояла Сюзетта, бледная, взволнованная.
Лефевр не признавал тихого раската, а давал сразу почти полный ход и со стороны казалось, что его машину кто-то могучий срывает с земли и сильной рукой бросает в воздушную бездну.
И теперь рванулся он, прокатившись всего три-четыре метра, и взвился крутой спиралью. Было слышно, что машина работает вовсю, и в ее грохоте и шипении чудилось что-то угрожающее, опасное. Опытное ухо улавливало перебои этого сердца аэроплана, и главный механик выражал то, что в душе скрывал каждый.
— Этот сумасшедший сегодня погибнет!
А машина Лефевра забирала все выше и выше и казалась уже маленькой птицей, и шум двигателя не достигал толпы и не беспокоил ее.
Теперь все любовались невиданным полетом и с уст готовы были сорваться восторженные клики.
— Он погиб, Боже мой, он погиб! — звонко, режущим голосом прокричала Сюзетта.
Несчастье, случившееся на огромной высоте, не сразу дает о себе ясное представление стоящим внизу. Виден был белый дымок. Потом от аэроплана отделился черный предмет и машина стала как бы прозрачной. Крылья ее сложились и она понеслась книзу. А черный предмет помчался в другую сторону. Это был сорвавшийся двигатель.
Хоронить погибшего Лефевра собрался весь кружок авиаторов. За гробом несли венки. Сюзетту, всю в слезах, вели под руки. Былая зависть и вражда смолкли перед всепрощающей смертью.
На похороны не явился только один Виньоль.
— Были так дружны при жизни! Что это значит?
Виньоль не подписал ни сантима на венок и памятник.
Он даже не пошел смотреть мертвого.
Воздухоплавательный поселок опустел. Запертые ангары стояли молчаливо, и никто не подумал бы, что в них заключены искусственные птицы, ожидающие лишь поворота рычага, чтобы взлететь туда, к звездам.
Виньоль вызвал дежурного механика.
— Выкатить машину! Позовите четырех членов комиссии. Я хочу предпринять полет на высоту.
Аэроплан плавно поднялся, постепенно развивая все уширяющиеся обороты спирали.
Члены комиссии молча и с удивлением смотрели, как машина превращается в едва заметную точку и, наконец, скрывается из глаз…
— Какая высота? — спросил Виньоль, спустившись на землю.
— 1.300 метров! — почтительно доложили члены комиссии. — Вы установили новый мировой рекорд и взяли приз в 100 тысяч франков.
Виньоль посмотрел грустно на льстиво улыбающиеся лица.
— Я хотел только поставить памятник моему несчастному другу Лефевру.
Приложение
Нянюшкины сказы
Марфа Семеновна, старая моя нянюшка, сидя на конике, с чулком в руках, много поведала мне, маленькому, давних сказок и сказаний. Много их знала, покойница! Всех не упомнишь!
Прельщал меня цветной ковер вымысла, и бредил я Жар-птицею и давал себе слово достать ее. Бредил несравненными героями, побеждающими Змея Горыныча, проклятого Кощея Бессмертного и всю злую нечисть, которой боялся я в длинные зимние вечера, трусливо высматривая причудливые тени на стенах и темные углы. Бредил я постарше и распрекрасными царевнами, и в воображении подростка мелькали обнаженные девичьи руки с золотыми запястьями и блистающая, белая, высокая грудь…
А теперь, ближе к старости, вспомнились мне «сказы» моей нянюшки, Марфы Семеновны, о сотворении мира, первых человеков и о многом другом. В этих простодушных, бесхитростных попытках народного ума звучит тот русский юмор, которого не вижу у других народов. И нет у них таких «сказов». Не все тут ново. Кое-что нашел я потом в сборнике русских сказок Афанасьева и в отреченной народной литературе профессора Тихонравова, но мне все кажется, что нянюшка рассказывала лучше и глубже по замыслу.
Сумел ли я передать простые речи Марфы Семеновны, — судить не мне.
Сотворил Бог небу и землю. И по всей земле стояла вода.
Вот и говорит Бог черту:
— Хорошо ли?
— Хорошо-то хорошо, — отвечает черт, — а где мы отдыхать будем? Всюду вода одна.
Велел Бог черту на дно нырнуть и горсть земли принесть. Нырнул черт и принес. Дунул Бог на кусок грязи, и вышел остров, такой маленький — двоим только и лечь.
«Ишь ты, штука какая! — подумал черт. — Этак и я сумею».
Легли Бог с чертом рядом на острове и уснули.
Только черту не спится. Богу завидует, что сотворил небу и землю.
«Сем-ка, — думает, — я Бога в воду спихну, а сам надо всеми твердями хозяином заделаюсь».
И стал черт Бога в воду пихать. А берег-то все растет и растет, никак Бога до края не докатит. Так черт до утра все Бога пихал, а земли выросло видимо-невидимо. Сколько десятин — и не счесть.
Взошло солнышко и Бог проснулся.
— Эка, — говорит, — благодать! Мужичкам пахать раздолье. Сделаю человеков, и будут они плодиться и размножаться в поте лица своего. А себе сделаю гору Синай и гору Арарат.
Велел опять черту нырнуть и привести две горсти грязи. Нырнул черт и думает: «Добуду и себе илу подводного и что-нибудь сотворю».
И, чтобы Бог не узнал, наглотался черт илу так, что пузо раздуло. Еле выплыл.
Взял Бог две горсти земли и сотворил себе гору Синай и гору Арарат.
А черта стало тошнить, и он побежал от Бога и все плевал грязью. И где плюнет, там гора страшенная, провалище глубокое, трясины непроходные.
И скрылся черт от лица Господа Бога в тартарары.
Оттого горы, Синай — пуп земли, и Арарат, который для ковчега, святыми почитаются, а другие — проклятые.
Хотел Бог землю сотворить ровной да гладкой, чтобы всюду человекам пахать было свободно, а черт поднагадил.
Увидал Бог, что земля очень прекрасна. Цветут цветы разные и пускают благовоние. И ходит по земле зверья всякого во множестве, и все имеют себе пропитание.
Но человеков нет.
И сказал Бог:
— Сотворим человека!
Взял глины горшечной, вылепил человека, как быть надлежит, и положил на солнышко сушиться. А чтобы черт чего не сделал, приставил пса верного.
— Стереги человека, и тебе это зачтется.
И верный пес сидел и сторожил человека, в чаянии награды. Но очень оголодал, а взять кругом нечего. Только дознался черт и подходит издали.
— Собачка, собачка!
А верный пес говорит:
— Лучше ты и не подходи, ибо я исполняю службу Божию и все кишки из тебя выпущу.
Черт вынул из-за спины колбаску и начал пса приманивать. У того аж слюнки текут.
— Что ж, — говорит черт, — я добрый!
Взял да и бросил псу колбаску, а тот на лету поймал.
— Спасибо, — говорит, — а ты все-таки уходи подальше.
Стало пса с колбаски жаждой томить. Горит все нутро. Язык до земли высунул.
— Пойди, — говорит черт, — попей на речке, а я пока за тебя человека посторожу.
Не выдержал пес, побежал на речку. А черт тем временем взял да и оплевал всего человека кругом. Местечка чистого не оставил, а сам убежал.
Как вернулась собака, так и взвыла не своим голосом:
— Не исполнила службы Божией! Черт обманул!
Пришел Бог. Видит — человек весь оплеванный. Сел и задумался:
«Нового человека делать долго, да и этого куда девать?»
Вывернул Бог человека наизнанку внутрь. И вдунул ему дух. И встал человек и пошел.
Оттого у нас снаружи чисто-гладко, а внутри погано.
А собаке сказал Бог:
— Пес смердящий! Не мог ты исполнить службы Божией, служи человеку. И быть тебе отныне на цепи во веки веков. И нет тебе входа в храмы Божии.
Ходил Адам, первый человек, по земле и стало ему очень скучно. Сидит, плачет.
И говорит ему Бог:
— Адам, о чем ты скучаешь?
— Как же, — говорит, — мне не скучать, Господи? Каждая тварь живет в паре, а я один-одинешенек на белом свете.
