Узкие врата (СИ) - Дубинин Антон (читать книги без регистрации TXT) 📗
И тот, кто вел поезд, чей силуэт плотно темнел на фоне ветрового стекла, распрямился. Разогнулся от своих приборов и рычагов, от касания его большой — очень большой — руки завопил отчаянный гудок, раскатываясь по полям, прорезая рассекаемый воздух — уаа-ау!.. И в этом крике боли, изданном поездом — железное тело его, не в силах совладать с движением, неслось вперед — он заорал от страха, поезд заорал от страха — машинист повернулся к Алану лицом. Узкое, слегка перепачканное гарью, не то — машинным маслом, а поверх — пыль… Но машинист улыбнулся, и Алан заорал ненамного тише поезда, отшатываясь прочь, в дверь — потому что машинист был сам дьявол.
…Алан оторвал от рук потную, напеченную солнцем голову, тяжело дыша, отер пот. Он не мог понять, в самом деле он кричал — или только во сне. Отголосок гудка электрички еще затихал за окном, но Фил спал — значит, на самом деле крика не было. Горское семейство на соседней скамье о чем-то озабоченно гомонило. Неподалеку хихикали, стреляя глазками, две девчонки с синими скаутскими галстуками. Алан прижал раскрытую ладонь к сердцу, стараясь успокоить дыхание — и не успокоил. К счастью, он не запомнил лица того, но улыбку… Так страшно ему давно не было. А может, и никогда.
И это именно страх, ни с чем не связанный, идиотский и необъясимый, подбросил его с места, как пружина. Поспешно оглядевшись, Ал затолкал в клапан рюкзака последние следы проживания — пакет из-под бутербродов, платок, которым Фил отирал со лба пот… Поезд, уже бурча что-то насчет невнятного названия станции, — то ли Зануда, то ли Забота — отчетливо замедлял ход. С сердцем, стоявшим в горле комком — только бы успеть, прочь отсюда, скорее — Алан тряхнул Фила за плечо. В другое время он никогда бы этого не сделал, но сейчас у него был другой страх, а по сравнению с этим драконом недовольство Фила и потенциальная ссора были просто червячками.
— Эй! Фил! Вставай! Мы выходим!
Что-что, а моментально включаться в ситуацию Фил умел. Тут же открыв совершенно осмысленные, свежие глаза, он стремительно спустил ноги с лавки, зашнуровал ботинки двумя быстрыми движениями, подхватил рюкзак раньше, чем толстые двери в тамбуре поползли в стороны. Оба юноши — полностью готовый к битве и горящий от возбужденного страха — вывалились на платформу, залитую послеполуденным светом, до того, как Фил успел до конца понять, что же происходит.
Поезд за спиной, набирая ход, уже поволок по рельсам свое пыльное тело. Фил сморгнул мутными спросонья глазами — в них отражалась серая глыба асфальтовой платформы, за ней — чахлые деревья, березы, что ли, клонящиеся под теплым ветром. Здесь что-то не наблюдалось не только огромного Гардвигского вокзала со стеклянной крышей, но и простых стояков, доски с названием станции.
— Эрих… Это что? Почему мы здесь вышли?
Алан, закончивший возиться с поясом рюкзака, поднял голову. Внезапный ужас, погнавший его прочь из поезда, отпустил так же быстро, как и накинулся, и на смену ему пришла сосущая безнадега. Ну, все, сейчас начнется, тоскливо подумал он, роняя руки. Если бы была железная оградка вокруг платформы, Ал бы к ней привалился спиной. Но на этой крохотной станции — как ее там, Зараза, Зануда — даже и оградки не было. Только крутая платформа, а за ней — березки. А с другой стороны — жалкая горстка домиков, рассыпанных по холмистой зелени.
Фил, начавший наконец осознавать, что произошло что-то в самом деле незапланированное, жутковато сощурил глаза. От омерзения к себе Алану захотелось исчезнуть.
— Эрих. Отвечай. Какого Темного мы здесь вышли?
— Я… Могу объяснить, — выговорил Алан, слыша свой голос как бы со стороны и поражаясь, какой же он тонкий и писклявый. Ничего он, кажется, уже не мог объяснить, особенно под этим взглядом; и только осознав, что испытывает самый настоящий, препозорнейший страх, он наконец встряхнулся. Ему страстно захотелось дать этому гаду между глаз. Проклятье, сколько же можно стоять перед ним, как перед отчимом с ремнем в руке, и трястись, и бояться открыть рот, и… Ал почувствовал внезапный прилив горячей симпатии к деятелям контрреформации. Знай он наверняка, что первый Президент Карл Эквалит хоть чуточку похож на Годефрея Филиппа из ордена Сверденкрейцеров, он приветствовал бы мятежных дворян как родных братьев… Может, даже расцеловал бы их предводителя.
— Я могу объяснить. На это были причины.
— Причины? — Фил скрестил руки на груди. Вот так бы его увековечить в бронзе и поставить на платформе станции Заноза, в назидание всем проезжающим. Если бы нужно было изваять скульптурную группу аллегорических фигур, лучшего кандидата для статуи Презрения и найти невозможно. Алан в ответ тоже скрестил руки на груди, хотя от прилива адреналина эти самые руки слегка не слушались, и выдавил со всею ненавистью к филам мира сего, на которую был способен:
— Представь себе, были причины. Мне приснилось, или даже было видение, что этот поезд… Что с него надо срочно сойти. Вот.
И пусть делает теперь, что хочет. Убить, наверное, все же не убьет, а вообще плевать я на него хотел.
Солнце светило Алану в глаза, в них уже начинали плавать зеленые пятна, но он старался даже не сморгнуть. Как в детской игре «в гляделки» — кто кого пересмотрит.
Фил смотрел на него долго, пристально, словно бы изучая новое явление природы — чрезвычайно интересное, хотя и отвратительное, вроде двухголовой кошки. Не сказал он, как ни странно, ни слова. Он вообще не знал, что ему с этим делать.
Ударить его по зубам? Или кулаком в живот? Дать хорошую оплеуху, такую, чтобы идиот покатился с ног и разбил об асфальт свою цыплячью голову? Бить его по глупой роже, долго, со всех сил, пока тот не изойдет соплями?.. Бесполезно, не поможет. Да и не мог Фил его больше бить после того раза, не мог — и все. Таких нужно разве что убивать насмерть, потому что ничто другое их не изменит. А убить его он тоже не мог… Признаться честно, и не хотел. Потому что если и это окажется бесполезно, то мир — это очень глупое место, и на него останется только наплевать.
Фил только некоторое время смотрел на своего спутника, дыша носом, а потом развернулся, прищурился на сутулые спины домишек внизу. Бросил через плечо:
— Пошли. Надо найти кассу, узнать расписание на Гардвиг.
…Кассы возле платформы не было. Как не было ее и по другую сторону. Как не было даже мало-мальски приличного спуска — пара асфальтовых ступеней без перил, одна посередине расколота тонкой кривенькой березкой, проросшей сквозь камень… Ветки деревца уже опушились полупрозрачными листиками, молочно-зелеными, клейкими от сока. Двое юношей — черный впереди, светлый — сзади, едва поспевая за старшим — неловко спустились, придерживая деревцо за ветки, и заковыляли по рельсам. Неподалеку, возле поворота вниз, на деревню, виднелась белая будочка смотрителя — на нее-то и держал курс безмолвный Фил, широкими шагами перемахивая по шпалам — через одну. Алан топал за ним, спотыкаясь — в отличие от Фила в туристских высоких ботинках, он был обут в легкие белые кроссовки на резиновой подошве, и изо всех сил постарался не выругаться, ударившись большим пальцем ноги о шпалу. Похоже, на этой станции нечасто высаживались — по обеим сторонам от высокой платформы зеленела молодая непримятая трава, сквозь нее поблескивал гравий. Фил впереди уже легонько постучал в белое обиталище смотрителя, приоткрыл дверь внутрь, сначала засунул туда голову, что-то негромко спрашивая, потом высунулся, ярко освещенный солнцем, махнул рукой — так можно было бы собаку подзывать.
— Эй! Сюда. Слышь?
И исчез в домике. Теперь он меня и Эрихом не зовет, мрачно подумал Алан, дергая на себя ручку невысокой двери. Теперь я для него вообще не существую. Ладно, плевать. До чего же гномские избушки у этих смотрителей…
Фил обернулся от стола, покрытого желтоватой газетой. На стене среди рамочек с какими-то правилами и бормочущих черных динамиков висел плакат с черноволосой девицей, изогнувшейся в надменно-непристойной позе. Плакат был засижен мухами. А занавеска на окне была в голубой горошек, и на ней колыхалась под сквозняком пришпиленная бумажная иконка. Архангел Михаил, кажется. Пахло бумагой, крашеными стенами и конторской бедностью, так тесно смешавшейся с запахом бедности деревенской, что хотелось реветь.
