Мир Приключений 1963 г. №9 - Платов Леонид Дмитриевич (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT) 📗
Быть может, судно собираются загрузить по пути в Копенгаген? Но чем? И для чего это вранье о никеле?
Пожалуй, Олафсон отказался бы от участия в рейсе, но корабль уже стоял на внешнем рейде и готовился сниматься с якоря.
Лоцман, понятно, промолчал о своем открытии. Но теперь внимание его как бы раздвоилось, — он примечал не только ориентиры на берегу, по которым надо ложиться на створ.
Непонятное творилось на судне. Люди ходили хмурые, молчаливые, то и дело бросая тревожные взгляды на берег. Можно было подумать, что судно, кроме балласта, загружено еще и страхом, если можно так выразиться…
Но особенно странно было то, что ни капитана, ни команду ничуть не пугала неизвестная подводная лодка, которая как бы эскортировала их судно.
Она еще ни разу не всплыла на поверхность, хотя иногда перископ ее подолгу виднелся вдали. Потом он исчезал, чтобы появиться снова через несколько часов.
Олафсон заметил его впервые вскоре после Нордкапа.
Случилось это утром. Туман почти разошелся. Выглянуло солнце. Воздух был стеклянный, полупрозрачный.
Олафсон то и дело подносил бинокль к глазам.
Такая погода — сущее наказание для лоцмана. Из-за про клятой рефракции, того и гляди, ошибешься, прикидывая па глаз расстояние. Трапеции и ромбы на подставках, камни с намалеванными на них белыми пятнами, одинокие деревья и другие ориентиры, которые служат в шхерах створными знаками, парят в дрожащем светлом воздухе. Их как бы приподнимает и держит над водой невидимая рука. Фу ты! Провались оно пропадом, это опасное шхерское волшебство!
Олафсон с осторожностью вел судно широким извилистым коридором. Вдруг прямо по курсу сверкнул бурун!
В таких случаях говорят: “Перед глазами пронеслась вся его жизнь”. Перед глазами Олафсона пронеслась карта этого района.
Неужели из-за рефракции он ошибся, свернул не в ту протоку?
Нет, бурун двигается. Значит, не камень!
Был на памяти лоцмана случай, когда точно так же увидел он на широком плесе всплеск, а чуть подальше — другой. Перископы? Нет. На мгновение вынырнули и опять исчезли две матово-черные спинки.
“Косатки, — с облегчением сказал он побледневшему рулевому. — Забрели, бродяги, в шхеры и резвятся тут…”
Но теперь все выглядело по-другому.
— Перископ! — сказал Олафсон без колебаний и укоризненно посмотрел на ротозея-сигнальщика. Краем глаза он заметил при этом, что на лице стоявшего рядом капитана — досада, смущение, но никак не страх.
Может быть, норвежская лодка? Но ей-то зачем идти под перископом — в своих территориальных волах?
Разбойничье нападение немецкой подводной лодки на “Атению”, с чего, собственно, и началась на море вторая мировая война, произошло сравнительно недавно. С нейтралами (Норвегия была нейтральна) немцы не считались. И все же, зачем топить им судно с пустым трюмом? Они, правда, могли и не знать, что тот пуст.
— Немцы! — предостерегающе сказал Олафсон.
Однако лишь спустя минуту или две капитан довольно неискусно изобразил на лице изумление и ужас.
Впрочем, никаких мер принято не было. Вскоре бурун исчез. Он опять появился в полдень, потом появлялся еще несколько раз на протяжении пути.
По-прежнему на мостике никто не замечал его, кроме Олафсона.
Конечно, зрение у лоцманов несколько острее, чем у других моряков. Вдобавок лоцманы приучаются одновременно видеть много предметов, охватывают взглядом сразу большое навигационное поле.
Что ж! Олафсону оставалось про себя радоваться остроте своего зрения. О перископе он теперь помалкивал, лить досадливо морщился, завидев бурун вдали.
Подводная лодка неизвестной национальности, вернее всего немецкой, словно невидимка, сопровождала их судно вместе с кувыркающимися дельфинами, этими “котятами моря”. Но вряд ли была так же безобидна, как они…
Неподалеку от Рервика напялился к ночи сильный густой туман.
Посоветовавшись с Олафсоном, капитан приказал стать на якорь под прикрытием одного из островков, чтобы не увидели невзначай с моря.
— Хоть и туман, а предосторожности не лишни, — пояснил он, отводя от лоцмана взгляд. — Радист перехватил тревожное сообщение. Эти немецкие лодки целой стаей рыщут неподалеку.
Олафсон сочувственно вздохнул.
Огни на верхней палубе были погашены, иллюминаторы плотно задраены. Люди ходили чуть ли не на цыпочках, говорили вполголоса.
Ведь лодка или лодки, всплыв для зарядки аккумуляторов, могли неожиданно очутиться совсем близко. А на воде слышно очень хорошо.
Сурово поступлено было с судовым щенком. Невзирая на его громкие протесты, щенка препроводили внутрь корабля, в самый отдаленный кубрик. Кроме того, к нему был приставлен матрос: следить, чтобы не выбежал наверх!
Щенок преувеличивал свое значение на корабле: лаял на все встречные корабли, на чаек, даже на волны. Учуяв в тумане подводную лодку, конечно, не преминул бы облаять и ее.
Олафсон постоял немного у обвеса борта, вглядываясь в туман, обступивший судно.
— Шли бы отдохнуть, херре Олафсон, — заботливо сказал капитан. — Приглашу на мостик, когда разойдется туман. Но сами видите: наверняка простоим всю ночь!
И впрямь делать наверху было нечего.
Вытянувшись на своей койке, старый лоцман представил себе, как в отдаленном кубрике злятся друг на друга щенок и приставленный к нему матрос. Ну и служба — щенка сторожить!
Олафсон усмехнулся.
Поскрипывала якорная цепь. С тихим плеском обегала судно волна.
Так прошло около часу. Лоцман не спал.
Вдруг он услышал крадущиеся шаги. Кто-то остановился у его двери. Постоял минуту или две, сдерживая дыхание. Потом — очень медленно — повернул ключ в замке. Олафсон был заперт!
Вот, стало быть, что! На этом корабле два пленника: щенок и лоцман!
Гнев овладел Олафсоном. Будучи чувствителен к лести, он тем острее воспринимал обиды. Каково? Его, прославленного лоцмана, “короля всех норвежских лоцманов”, приравняли к глупому щенку-пустобреху!
Он хотел было запустить в дверь тяжелыми резиновыми сапогами, но одумался. Что пользы буянить? Двери заперты, надо выйти через окно, только и всего. Но уже теперь обязательно выйти! (Ко всему прочему, Олафсон был еще и любопытен.)
Каюта его, по счастью, помещалась в надпалубной надстройке. Он выждал, пока воровские шаги удалятся. Потушил свет. Со всеми предосторожностями, стараясь не шуметь, отдраил иллюминатор. Тот был достаточно широк, и Олафсон, кряхтя, пролез через него.
Не очень-то солидно для “короля лоцманов”! Но что поделаешь? Другого выхода нет.
Корабль стоит на якоре. На палубе — как в погребе: промозгло, холодно, нечем дышать.
Олафсон стоял неподвижно, раскинув руки, прижавшись спиной к надстройке на спардеке.
Он допустил ошибку. Нужно было немного выждать, не сразу выходить со света. Сейчас, стоя в кромешной тьме, он воспринимал окружающее лишь на слух.
Нечто тревожное происходило на корабле, какая-то нервная, суетливая возня. То там, то здесь топали матросские сапоги. По палубе мимо Олафсона проволокли что-то тяжелое. Кто-то вполголоса выругался.
Голос капитана — с мостика:
— Заперли лоцмана?
Голос Однорейсового Моряка — с полубака:
— Он заперт, как ваши сбережения в банке!
Смех. Олафсон сжал кулаки.
Его глаза постепенно привыкали к белесой мгле. Он уже различал проносящиеся мимо тени — силуэты пробегавших по палубе матросов. Потом — почти на ощупь — поднялся на несколько ступенек по трапу, чтобы увеличить поле обзора.
— Ага! Вот и он! — крикнули рядом.
Олафсон съежился.
Но это относилось не к нему.
На расстоянии полукабельтова внезапно, как вспышка беззвучного выстрела, появилось пятно.
В центре этого светлого пятна покачивалась подводная лодка. Туман обступил ее со всех сторон. Она была как бы внутри грота, своды которого низко нависали над нею, почти касаясь верхушки антенны.
