Враг за Гималаями - Брайдер Юрий Михайлович (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
Шкурдюк, прибывший с опозданием, находился в несвойственном для него мрачном расположении духа. Любопытства ради Донцов выяснил, что причиной тому – дворник Лукошников, внезапно решивший разорвать с клиникой трудовые отношения.
И дело было вовсе не в факте отказа от работы, найти дворника нынче не проблема, а в хамском поведении этого самого Лукошникова, который на требование заместителя главврача хоть как-то обосновать свои капризы, ответил буквально следующее: «Ты, пидор, психов воспитывай, а ко мне в душу не лезь».
– Ну почему он меня так обозвал! – убивался Шкурдюк. – Я же не подавал ни малейшего повода! Хоть бы вы на него каким-то образом повлияли. Припугнули бы статьёй…
Тем самым у Донцова как бы сам собой появился повод для беседы с дворником, некогда занимавшим грозные посты в солидном ведомстве и там же, наверное, набравшимся дурных манер, ведь, как известно, ничто так не развращает человека, как огромная и бесконтрольная власть над себе подобными.
Нельзя сказать, чтобы Донцов подозревал Лукошникова в чём-то большем, чем бытовое хамство и пособничество вечно гонимому вороньему племени, и тем не менее само присутствие этого человека невольно настораживало опытного следователя, как матерую овчарку настораживает малейший запах волка.
Кроме того, профессия дворника весьма способствует развитию таких качеств, как наблюдательность, проницательность и памятливость, чем с незапамятных времён активно пользовались сыщики всех стран и народов. В этом плане Донцов возлагал на Лукошникова немалые надежды. Тот вполне мог заметить нечто такое, что ускользнуло от внимания как опергруппы, так и администрации.
Под каким-то благовидным предлогом отослав Шкурдюка обратно в кабинет, Донцов отправился на поиски дворника, следы деятельности которого замечались повсюду – лёд на дорожках сколот, мусорные урны пусты, свежий снег сметён в кучи, а самим кучам при помощи совковой лопаты придана кубическая форма.
Самого Лукошникова он обнаружил на задворках клиники, где тот ремонтировал свой нехитрый инвентарь, видимо, подготавливая его к сдаче. На вежливое приветствие Донцова он буркнул что-то вроде: «Наше вам с кисточкой», – а на предложение закурить, что должно было поспособствовать откровенной беседе, грубо отрезал:
– Сам не курю и тебе не советую. Ведь сдохнешь скоро, хоть бы последние дни поберегся.
– Почему вы решили, что я скоро сдохну? – Донцов от такой обескураживающей бесцеремонности даже позабыл, с чего собирался начинать разговор.
– Это в моргалах твоих написано. Я в своей жизни столько смертей повидал, сколько ты бабам палок не поставил. И если у человека в глазах вот такая муть появляется, как у тебя сейчас, не жилец он на белом свете, не жилец.
По всему выходило, что Шкурдюк был не единственным человеком, которому строптивый дворник успел сегодня основательно подпортить настроение.
– И от чего, по-вашему, я должен подохнуть? – поинтересовался Донцов.
– Сам знаешь, – ответил Лукошников. – Чего боишься, то и сделается.
– Ну тогда посоветуйте, как мне быть. Вы ведь, похоже, человек опытный. Может, в церкви свечку поставить за здравие? – Донцов попытался обратить всё в шутку.
– За здравие не надо. Бесполезно. – Лукошников говорил как бы в такт ударам молотка, которым он заколачивал гвозди. – Тем более что ты в бога всё равно не веришь.
– А сами вы верующий?
– Нет, – тяжко вздохнул дворник.
– Атеист, значит?
– Хуже. Отрёкся я от бога. По собственной воле отрёкся. Оттого, наверное, и грешил всю жизнь.
– Грехи ведь и замолить недолго. – Донцов хотел добавить соответствующую цитату из Священного Писания, но ничего подходящего, кроме «Не согрешишь – не покаешься», так и не вспомнил.
– Мои грехи, мил человек, и сто праведников не замолят. – Дворник так саданул молотком по кривому гвоздю, что от него только искры полетели. – Всему на свете есть предел, да только моя вина перед богом и людьми беспредельна. Каина бог тоже не простил, а наказал проклятием вечной жизни… Вот и я как тот Каин. Копчу небо безо всякого смысла.
– Уж очень строго вы к себе относитесь. – В словах старика звучало столько неподдельной горечи, что Донцову даже стало его жалко. – Кто сейчас без греха? Время такое…
– В любое время человеку выбор даден. Если, конечно, голова на плечах есть. Вот я свой выбор однажды сделал. Это сначала грешнику дорога везде широкая, а потом всё уже и уже. Я сейчас, можно сказать, по ниточке хожу.
– Где же вы так нагрешить успели?
– Везде. С младых ногтей начал, когда от родного батюшки отрёкся и в услужение к мамоне пошёл. А уж там понеслось! Про фронтовой приказ «Ни шагу назад» слышал?
– Приходилось.
– Вот этот шаг назад я и не позволял никому сделать. Заградотрядом командовал. Своих же братьев пулями на пули гнал… Эх, да что зря душу травить! На том свете всё с меня полной мерой взыщется. – Покончив править лопату, он швырнул её в кучу уже готовых инструментов. – Если ты по делу пришёл, так спрашивай, пока я добрый.
«Если ты сейчас добрый, то каким, интересно, в гневе бываешь?» – подумал Донцов и, перейдя на официальный тон, осведомился:
– Давно здесь работаете?
– С лета.
– Всех знаете?
– Психов или лекарей? – уточнил дворник.
– Медперсонал.
– Знаю. Мимо меня ведь все шастают.
– Санитарку Тамару Жалмаеву тоже знаете?
– Татарку эту? Конечно, знаю.
– Почему вы её татаркой называете?
– А для меня все азиаты – татары.
– Пропала эта Жалмаева, – сказал Донцов, внимательно приглядываясь к дворнику. – Как говорится, ни слуху ни духу.
– Туда ей, значит, и дорога, – ничто в Лукошникове не дрогнуло, ни лицо, ни голос.
– Да, странные тут у вас дела творятся… – задумчиво произнёс Донцов. – Санитарки бесследно исчезают, пациентов убивают прямо в палатах.
– Это кого же здесь убили? – сразу насторожился дворник.
– Олега Намёткина. Из третьего корпуса. Вы разве не знали?
– От вас первого слышу. – Поведение Лукошникова не вызывало никакого сомнения в его искренности. – И когда же это случилось?
– Уже пять дней прошло. Его и кремировать успели.
– Свои же психи, наверное, и прикончили. – Дворник неодобрительно покачал головой. – Ну, народ! Ну, зверьё!
– Нет, тут дело значительно сложнее. Заковыристое дело. Мистикой попахивает.
– Так ты за этим сюда и шляешься, – догадался дворник. – Следователь, значит. Ну-ну…
– Вы, говорят, увольняетесь? – Донцов сменил тему разговора. – Почему, если не секрет?
– Надоело. Сам даже не знаю, ради чего я здесь столько времени метлой махал. Денег вроде хватает. Пенсия хорошая. Да и подрабатываю ещё.
– В каком месте?
– Сторожую в научном заведении, где всякую дрянь космическую изобретают.
На этом, собственно говоря, их беседа и закончилась. Не возникло даже намека, указывающего на причастность Лукошникова к преступлению. Удивляло лишь одно обстоятельство: как он мог не знать о преступлении, несколько дней назад всколыхнувшем всю клинику? Пил в это время, отсутствовал? Непохоже… Лукавит, прикидывается дурачком? Но какой в этом смысл? Да, странный человек. Наплевал походя в душу – и даже не извинился. Хотя это ещё вопрос – можно ли считать плевком правду-матку, сказанную прямо в глаза?
Уже смеркалось, когда Донцов зашёл в фойе клиники и повесил на доске приказов и объявлений заранее заготовленную бумажку: «Граждан, которым известна какая-либо информация о смерти О. Намёткина, произошедшей 15 числа сего месяца, убедительно просим позвонить по телефону… Анонимность гарантируем».
После этого он на всякий случай связался с дежурным по отделу. Тот охотно сообщил, что капитан Цимбаларь только что явился и спрашивает его, Донцова, наверное, ищет собутыльника.
– Попроси, чтобы подождал, – сказал Донцов. – Я скоро буду.
– Тебе как рассказывать? – осведомился Цимбаларь, когда они уселись друг против друга и закурили. – Кратко или во всех подробностях?
